О прекращении афонской смуты, игумене Макарии и генерале Игнатьеве. Диакон Петр Пахомов

Святая гора Афон – обитель мира и христианской любви, куда стремятся хоть раз в жизни попасть верующие со всего мира. Но люди страстны, и даже в истории этого святого места есть черные страницы.

Еще сравнительно недавно, в XIX веке, Пантелеимонов монастырь, «Руссик», был местом сильнейшей распри между русскими и греками. Как случилось, что обитель, которую восстановили совместными усилиями два народа, стала камнем преткновения между ними? Почему русских нелепо подозревали в желании подчинить себе всю Святую Гору? Благодаря чьим усилиям разрешилась эта смута, и какой дала урок всем нам?

    Восстановление Русского монастыря и возвращение в него русских

Пантелеимонов монастырь в конце XVIII века пришел в такое сильное запустение, что его хотели исключить из числа афонских обителей. К тому времени все русские монахи вовсе покинули его.

В 1803 году патриарх Каллиник выпустил сиггилион о восстановлении монастыря на берегу, на месте келлии Вознесения, и назначил игуменом старца Савву из соседнего Ксенофского скита. Большими трудами монастырь стал возрождаться, но скоро началось греческое восстание. Были казнены и благотворитель обители Святейший Патриарх Григорий V, и главный ктитор – Скарлат Каллимах. В это же время умер старец Савва, и монастырь вновь оказался в запустении. Когда небольшое греческое братство всё же вернулось в обитель во главе с игуменом Герасимом, стало ясно, что монастырь невозможно будет восстановить без участия русских.

Иеросхимонаху Иерониму (Соломенцеву) удалось ввести в монастырь русское братство, долгое время избегать проблем с греками, а также найти жертвователей, чтобы довершить возрождение монастыря.

Причины нестроений

Хотя Пантелеимонов монастырь был русским, что подтверждали в своих грамотах все Константинопольские патриархи, греки никак не хотели русского игумена и были против избрания отца Макария (Сушкина). В обители начались раздор и шатания. Греки, приступившие к ее восстановлению в 1803 году, считали ее уже своим, а не русским монастырем.

Посещение именитыми особами, в особенности великим князем Константином Николаевичем, имело большое значение для монастыря. А.А. Дмитриевский пишет: «Посещение Афона и в частности русского Пантелеимонова монастыря в 1845 году великим князем Константином Николаевичем подняло престиж русских в глазах греков-афонитов, и сами русские афонцы стали с тех пор смотреть на себя как на членов или представителей великой русской нации». Но, по словам иеросхимонаха Феодосия (Харитонова), посещение обители в это время именитыми лицами «возбуждало по человеческой немощи подозрение и опасение не столько в преобладающем греческом братстве Русского монастыря, сколько в остальном греческом Афоне и даже за пределами его. Мы и прежде видели, как неумеренный патриотизм, излишняя национальная гордость (так называемая “великая идея”, возникшая в греческом народе со времен эллинского возрождения), к сожалению, излишне повлияли на умы и сердца греческих родолюбцев… Последовавшее затем быстрое процветание обители с водворением в ней русского общества снова возбудило со стороны греческого населения Афона, как это можно было ожидать, прежние неприязненные чувства».

Иеросхимонах Феодосий (Харитонов) считает, что распрю усилили неприязненные отношения к русским на Востоке. Он выделяет афонские обстоятельства: участие Руссика в тогдашнем смутном деле смены игуменов в монастырях святого Павла и Ксенофонте, причем патриарх Анфим поддержал другую, нежели монастырь святого Пантелеимона, партию в этом деле.

Русских на Афоне в середине XIX века стали обвинять в «панславизме»

В обстановке крайнего накала национальных и политических страстей, обусловленных в частности Болгарской схизмой 1872 года1, раздуваемых греческой прессой, русских на Афоне неминуемо стали обвинять в «панславизме» и подозревали в желании подчинить себе всю Святую Гору через вложение денег и поставление своих игуменов. Сыграли роль и порожденные страхом перед «панславизмом» кампании против русских афонских монахов. Плохо повлияло на ситуацию и то, что у Пантелеимонова монастыря стали останавливаться пароходы Русского общества пароходства и торговли (РОПиТ).

«Любитель истины» (схимонах Азария) настаивает на бытовых причинах распри, которые менее опасны для общежития, пока не подключились политические: «Все доныне случавшиеся среди священного сонма распри не имели поводом ни грецизма, ни славизма, ни булгаризма – происходили из-за земных вещей, которые имеют непосредственное отношение к правам и нуждам монашеским. Избрание игумена более строгого или более снисходительного, вопрос о ежедневной пище, сооружение какого-нибудь нового храма, рассмотрение и поверка общих расходов, более или менее строгое соблюдение древних обычаев и принятие новых постановлений – вот каковы были поводы к сильным иногда распрям между монахами, особенно теми, которые живут не как пустынники, а пребывают в монашеских общежитиях. Но такие раздоры и вызывающие их страсти менее пятнают и наносят вреда характеру и началам аскетической жизни, чем более светлые идеи и высокие чувства, когда последние неуместно привносятся в вопросы вероисповедные».

Русские монахи – защитники общежития

Надо отметить и еще одно различие между русскими и греческими монахами в тот период времени. Русские монахи фактически не знали другой формы монашеской жизни, кроме общежития, и даже в келлиях или скитах, занимаемых русскими, быстро образовались киновии. Греческие монахи всё время стояли перед выбором между общежитием и идиоритмом.

Все раздоры в монашеской жизни являются результатом непослушания игумену

Все раздоры в монашеской жизни являются результатом непослушания игумену. Если бы греческие монахи не отходили от общежития, следовали бы мудрому игумену, поставленному во главе общины, не учреждали бы никаких комиссий и не пытались бы ограничить его власть, то не было бы никакой смуты и вся национальная рознь потихоньку успокоилась. Но мы видим, как в строгом общежитии Пантелеимонова монастыря, по мере того как игумен Герасим приближался к концу своих дней, нарастали «демократические» настроения. Именно эти настроения, навязываемые идиоритмическими монастырями (как это было во время смуты в Андреевском скиту, когда в то время идиоритмический кириархиальный монастырь навязал общежительному скиту порядок внутреннего правления, названный старцем Иеронимом «республиканским», при котором был создан собор старцев, равноправный по власти настоятелю), приводят к нарушению строго киновиального устройства и способствуют своеволию и в конечном итоге смуте. Так что национальная подоплека смуты – это не главное в событиях в Пантелеимоновом монастыре. Нарушение общежительного порядка – вот первопричина всех нестроений. Когда после первого входа в монастырь русских возникли трения на национальной почве, то они были легко устранены усилиями игумена Герасима и отца Аникиты. На протяжении 20 лет эти проблемы решались игуменом. Но как только власть его ослабела, раздоры выросли в смуту и разделение.

Принимая весомость и авторитетность иных мнений, всё же подчеркнем, что никакие причины не вызвали бы столь разрушающего действия, если бы не поколебалось в монастыре общежитие и строгое послушание игуменской власти.

Вопрос о русском чтении за трапезой

Первые признаки напряженности в отношениях пантелеимоновских греков и русских появились после Крымской войны – когда духовник от лица умножившегося до 80 человек русского братства заговорил о том, что русские хотели бы иногда слушать чтение на трапезе по-русски. В сентябре 1857 года состоялся собор, на котором наместником престарелого игумена Герасима, с симпатией и любовью относившегося к русским инокам, был избран карейский келлиот, по национальности грек, иеромонах Савва. А затем был рассмотрен вопрос о чтениях. Он был поднят отцом Иеронимом, который, посетовав на то, что русское братство за 17 лет мирной жизни с греками не приобрело у них доверия, сказал: теперь, когда число русских монахов перевалило уже за сто человек, старый порядок не может удовлетворить русское братство, и оно просит установить чтение за трапезой по-русски наравне с греческим. На что все греки прокричали единогласно: «Это невозможно».

Тогда старец Иероним проговорил: «Если не хотите разделять с русскими братские отношения, то благословите ведать, что мы отягощаемся сожитием с вами». «Нет!» – закричали греки и стали предлагать читать по-русски три дня, но так, чтобы в эти дни читали и по-гречески тоже. При этом игумен решил, что в двунадесятые праздники утреннее чтение в трапезе будет всегда греческим. Отец духовник, изъявив старцу свое согласие на это, спросил, как совершать чтение в воскресные дни. Это вызвало долгие прения, и наконец грекам уступили утреннее чтение и в воскресенье.

Такой порядок не все монахи-греки приняли, и многие не ходили в трапезу в те дни, когда читали по-русски. Так продолжалось до 1865 года.

Приглядимся к ситуации, которая стала катализатором начала конфликта между русскими и греками в Пантелеимоновом монастыре. Русские иноки в это время полностью содержали обитель, их число существенно превышало число греческих монахов. Когда-нибудь они должны были заговорить о своих правах. И первый маленький шажок в этом направлении сделал отец Иероним. Сделал это по своему решению, согласованному, конечно, с русским братством. И сделал тогда, когда у обители еще не было главного ктитора и ее самого решительного защитника – Н.П. Игнатьева. Отец Иероним был человеком духовнейшим и наимудрейшим. И, естественно, это продуманное и выношенное решение не могло быть принято под действием страстного помысла.

Так зачем был поднят вопрос о русском чтении за трапезой?

Так зачем был поднят вопрос о русском чтении за трапезой? Ведь, скорее всего, для русских проблема чтения была не так существенна: они же слушали 17 лет чтение по-гречески. Кроме того, у русских не было столь болезненного национального чувства, и они всегда прекрасно уживались с другими национальностями.

Вспомним: игуменом в то время был отец Герасим – мудрый и опытный монах, неплохо относившийся к русским, но жизнь его клонилась к закату: ему было уже 85 лет. После его кончины, умри отец Герасим тогда, игуменом стал бы какой-нибудь греческий монах, думающий более не о монастыре и не о монашеском делании, а о «великой греческой идее», зараженный Новым эллинизмом, мечтавший в первую очередь об освобождении Греции от турецкого ига. В этой ситуации русским, скорее всего, пришлось бы покинуть обитель, а значит, в конечном итоге и Святую Гору. И Пантелеимонов монастырь, купленный у греков «многою казной» и принадлежавший русским царям (он «московских царей сооружение», – писал игумен монастыря царям Иоанну Васильевичу и Василию Иоанновичу2), навсегда бы потерял свою принадлежность. И неслучайно вопрос о чтениях был поднят на том самом соборе, на котором был избран наместник, не имевший мудрости старца Герасима и, вероятно, не ставший бы продолжать его миролюбивую политику в двуединой греко-русской братии. Поэтому, должно быть, отец Иероним и счел необходимым в тот момент в первый раз напомнить о правах русских в Пантелеимоновом монастыре.

Прения об Уставе

Греки настаивали: русские в обители должны составлять не более трети братства, игумен не может быть русским

После некоторого затишья нестроения в обители начались вновь. По желанию греческого братства в обители составляют и записывают Устав. Монахи-греки настаивают на том, чтобы в Уставе значилось: русские в обители должны составлять только четвертую или третью часть братства, но никак не половину. А о русском игумене они не хотели и слышать. По их мнению, не могло быть никакого равенства между двумя частями братии: преимущество по Уставу всегда должно было сохраняться за греками. Это способствовало тому, что отношения в общине становились всё более натянутыми.

Русские монахи подумывали о том, чтобы переехать в Россию, – эти события и послужили толчком к открытию в 1876 году Новоафонского монастыря в Сухуми. Был и другой вариант: русским монахам перебраться в Старый Русик и таким образом отделиться от греков. Отец Иероним и отец Макарий обращались за помощью к Вселенскому Патриарху и к русскому послу Н.П. Игнатьеву.

Русские пароходы у стен монастыря

В 1858 году у пристани Руссика стали появляться пароходы Русского общества пароходства и торговли – РОПиТа, что взволновало греческое братство. Несмотря на запреты игумена и старшей братии, греческие монахи всё более выказывали свое неудовольствие. Составленный же Устав вообще не принимался ими во внимание.

В 1863 году у пристани Пантелеимонова монастыря для безопасности стоянки пароходов была устроена бочка, и один греческий монах с одобрения и при поддержке греческой братии потопил эту бочку. Игумен был вынужден обратиться в храме к греческим монахам со словом, в котором он осудил их за ненависть к русским и пригрозил, что если виновные не сознаются, то не будут прощены. Только тогда дело открылось, и виновный назвал себя. А подговорил его сделать это некто духовник Нифонт, который поддерживал неприязненное отношение братии к русским. Однако на этом «дело о русских пароходах» не закончилось.

Н. П. Игнатьев: «Прискорбно слышать о спорах и ссорах на Афоне»

Русским послом в Константинополе в те годы был Николай Павлович Игнатьев, немало сделавший для укрепления Русского Афона. Он относился к русскому монастырю и к Афону не как к тому, чем он должен заниматься по догу службы, но прежде всего как верующий христианин, и порою чувства его были подобны чувствам многих миллионов православных верующих, которые были склонны идеализировать Святую Гору и не хотели верить, что и там могут быть склоки, подобные тем, что повсеместно случаются в миру. Так, в письме Н.П. Игнатьева от 24 декабря 1875 года, адресованном в Протат, есть такие слова: «Живя и пребывая в мире сует, мне ежедневно почти приходится быть зрителем немощей людских, слышать об их спорах, ссорах и встречаться с разного рода проявлениями человеческой суеты. Прискорбно было мне узнать, что и на Святой Горе, этом, так сказать, ковчеге Православия, некоторые недобрые иноки, заразившись мирскими интересами, нашли возможность посеять раздоры и несогласие и отвлекли на время сподвижников Святой Горы от молитвы, мира и братской любви».

Конечно, в этих словах содержится и скрытое побуждение к восстановлению мира и христианской любви. Ведь если подобные явления на Афоне вызывают чувство скорби у светского человека и становятся очевидны многим, может быть, это вызовет и чувство стыда у тех, кто, вопреки обетам любви, засоряет монашескую республику плевелами интриг, злобы и ненависти?

«Содействовать укреплению внутреннего строя обители»

10 мая 1875 года на 103 году жизни скончался игумен Герасим. 20 мая по инициативе отца Иеронима состоялась подписка на избрание игумена Макария, уже прежде назначенного отцом Герасимом. Подписалось 406 человек русских, также и некоторые греки. Греков было немного, но среди них были и те, кто участвовал в возмущении. Греческое братство выгнало всех подписавших документ, и им пришлось переселиться в русский корпус. Скорое избрание нового игумена было сделано по совету симонопетрского и свято-павловского игуменов и епископа Нила, бывшего митрополита Пентапольского.

Патриарх Иоаким II подтвердил: управлять обителью будет русский старец – отец Макарий

Патриарх Иоаким II подтвердил избрание отца Макария игуменом, перечеркнув тем самым навязываемые реформы, по которым игумен русского монастыря должен быть обязательно греком, а численность русских монахов – не более трети от греческой братии.

24 сентября возвратившийся из Константинополя отец Макарий был торжественно встречен братией русского Пантелеимонова монастыря. А 26 сентября митрополитом Иоанникием Никейским во время Божественной Литургии ему были вручены знаки игуменского достоинства – посох и мантия, и он был возведен на игуменский трон.

После прекращения смуты наступил настоящий расцвет русского монашества на Афоне: издательская, благотворительная, миссионерская, духовная деятельность достигают здесь такого уровня, как ни в одном монастыре России. Всё это стало возможным только после того, как русские укоренились в Пантелеимоновом монастыре. Если бы в монастыре не оказался в то время такой старец, как отец Иероним (Соломенцев), а российское посольство не возглавлял такой человек, как Н.П. Игнатьев, всё бы пошло по одному из неблагоприятных сценариев: либо сразу уступили игуменское место какому-нибудь проводнику национальной политики – греку, либо согласились на разделение монастыря с последующим исходом русских. И Афон не только бы лишился русского братства, но и потерял бы вселенское значение, данное ему Самой Божией Матерью. Поэтому вся эта порой по внешнему виду совсем не духовная работа, с бесконечной перепиской, жалобами патриарху и всеми инструментами политической борьбы, была на тот момент самой насущной необходимостью, которая легла на плечи не только старцев Иеронима и Макария, но и Н.П. Игнатьева.

Хотя вскоре после завершения процесса Игнатьев покинул пост посла в Константинополе, он никогда не прерывал своей связи с обителью, любил ее и думал о ее будущем. Об этом свидетельствует его письмо архимандриту Макарию от 19 декабря 1886 года:

“Необходимо охранить плодотворную деятельность обители как зеницу ока и тщательно сохранить живущий в ней дух”

«Часто думаю о Вас и мысленно переношусь на Афон. Очень хотелось бы мне сподобиться хотя еще раз в жизни лицезреть Святую Гору, помолиться в обители Вашей и с Вами лично побеседовать по душе, как бывало в старину. Скорблю и сожалею, что Вы, глубокоуважаемый отец архимандрит, – как доходят до меня с разных сторон слухи, – после тяжелой утраты дорогого и вечнопамятного старца о. Иеронима несколько упали духом, изменились и ослабли телесно. Да сохранит Вас Господь на многие и многие лета; но меня озабочивает будущность обители, распространившейся при общих усилиях наших и пустившей глубокие корни и широкие ветви на Руси. Надо при жизни Вашей укрепить внутренний строй обители на твердом основании, не подверженном колебаниям и личным случайным влияниям; необходимо охранить плодотворную деятельность обители как зеницу ока и тщательно сохранить живущий в ней дух о. Иеронима и Ваш, заведенный Вами распорядок, дисциплину и нравственно-духовное направление, которое должно быть присуще обители св<ятого> Пантелеимона из рода в род на славу Церкви Христовой, Св<ятого> Афона и России – нашего дорогого Отечества. Качества, отличающие ныне русскую обитель, не должны умаляться, а совершенствоваться при твердом, настойчивом и бдительном управлении.

Желая всегда – как Вам давно известно – добра Вашему общежитию, привязанный сердечно лично к Вам, досточтимейший отец архимандрит, и дорожа крепко славою обители Вашей, я, как ктитор ее, чувствую сердечную потребность предложить Вам скромный и искренний совет мой в надежде, что он мог бы послужить на пользу, содействовать укреплению внутреннего строя обители и обеспечению ее процветания, независимо от прискорбных утрат и изменения личностей, Вас окружающих. Памятны мне недоразумения, испытанные Вами в 1874 году, но тогда еще были живы многие старцы, сошедшие уже в могилу! А потому мне казалось бы необходимым, чтобы Вы, призвав благословение Всевышнего, озаботились бы также, пользуясь благоприятным временем и не откладывая до будущего, оградить права Вашего отеческого (патриархального) правления и служебный порядок обители посредством разумного устава и соборного совета, по примеру Киево-Печерской лавры и некоторых других лучших обителей».

[1] «Болгарская схизма» – одностороннее провозглашение 11 мая 1872 года болгарской автокефалии иерархами Константинопольского Патриархата болгарского происхождения и создание независимого Болгарского экзархата. Болгаро-греческое церковное противостояние имело широкий общественный и политический резонанс, горячо обсуждалось в местной и европейской прессе.

[2] О возобновлении Нагорного Руссика. АПРМА. Оп. 10. Д. 11. Док. А000099. Л. 8–9.

http://www.pravoslavie.ru/arhiv/82561.htm