Новости статейной библиографии: Извилистые пути секуляризма

Историческая встреча патриарха московского Кирилла и папы римского Франциска I на Кубе была посвящена прежде всего положению христиан в мире, особенно на Ближнем Востоке, где они оказались под угрозой изгнания и даже истребления исламистами. Но предстоятели двух церквей обсудили и фактическую дехристианизацию многих европейских стран в контексте растущей исламистской угрозы в самих этих странах и за их пределами. В Европе до недавнего времени такой вопрос в основном поднимали близкие к церковным кругам НПО. Сейчас интерес к нему возник и у сил, не связанных с религией и церковью. Все чаще звучит мнение, что между отказом от христианских корней и ростом агрессивного исламизма существует определенная связь.

Отдельные европейские исследователи давно пытались привлечь внимание к проблеме. Автору впервые пришлось столкнуться с этим еще в начале 2000-х гг., во время работы в Совете Европы, который осуществлял тогда программу поддержки «гармоничного сосуществования» на континенте различных религий. На общем благостном фоне диссонансом прозвучало выступление голландского эксперта, сообщившего, что в 1992–2002 гг. в его стране закрылось более 300 христианских (протестантских) храмов. Большинство переоборудованы в склады, дискотеки и т.п., но около трети – превращены в мечети. По мнению эксперта, вместо «гармонии» налицо экспансия ислама, способная привести к «культурно-цивилизационному конфликту».

Это выступление сочли «неполиткорректным», и отклика оно не получило. Но впоследствии в Голландии случились серьезные и даже трагические инциденты (например, убийство режиссера Тео ван Гога), связанные именно с «культурно-цивилизационным конфликтом». В стране зафиксирован резкий рост влияния правоэкстремистских сил, выступавших с антииммигрантскими и антиисламскими лозунгами.

Подобные процессы происходят и в других европейских государствах, в частности во Франции. Применительно к затронутой теме эта страна представляет особый интерес, поскольку там дехристианизация началась раньше, чем где-либо. Вместе с тем во Франции – самая большая мусульманская община в ЕС, а исламистская угроза проявлялась неоднократно и подчас самым драматическим образом. Стоит заметить также, что в 2004 г. Франция активно выступала против включения в обсуждавшийся тогда проект Конституции для Европы положения о христианских корнях европейской цивилизации. Пройденный Францией путь, нынешние дебаты в стране по вопросу об источниках исламистской угрозы и способах противодействия ей представляют интерес для всего Старого Света.

Нет у революции конца

На протяжении веков во Франции господствовал католицизм. Но уже в ходе революции 1789 г. католической церкви был нанесен удар, от которого она так и не смогла полностью оправиться. Революционная власть закрывала храмы и использовала их в нерелигиозных целях (в том числе в качестве армейских конюшен), преследовала священников. Церковь лишили права выдавать акты гражданского состояния (его передали местным властям). В 1793 г. установлено новое нехристианское летоисчисление, тогда же предприняты усилия ввести Религию Разума. Многие французские храмы, в частности Собор Парижской Богоматери, превратили в святилища новой религии. В 1794 г. к этому добавились попытки ввести еще и Культ Высшего Существа.

В дальнейшем католической церкви удалось вернуть некоторые из утраченных позиций. Однако в период Третьей республики, утвердившейся в 1875 г. в результате ожесточенных схваток между республиканцами и монархистами, ей нанесен новый, решающий удар. Речь идет о действующем и поныне законе от 9 декабря 1905 г., установившем полное разделение государства и религии. Провозгласив «свободу совести», государство не признавало ни за одной религией статуса официальной, но при этом гарантировало право свободно исповедовать любую из них. Закон предусматривал также полное изъятие церковного имущества, но этот пункт из-за активного сопротивления верующих выполнен не был.

Конечно, с точки зрения современных представлений в разделении церкви и государства ничего необычного нет. Оно является конституционным принципом и в России. А россияне, жившие в советскую эпоху, хорошо помнят политику воинствующего атеизма. Однако в 1905 г. столь радикальный разрыв воспринимался как революционный шаг, оказавший влияние не только на Францию. К тому же французское государство проводило жесткую антиклерикальную политику в условиях, когда большинство населения не просто считали себя верующими, а практиковали веру (то есть регулярно посещали церковь).

Именно в этот период в основание французской государственности были окончательно заложены «республиканские ценности» – свобода, равенство, братство, светскость, которые и сегодня определяют официальный дискурс, а также направленность образования в школах и университетах. Постепенно в этот ряд добавлялись и другие ценности, в частности, верховенство закона (правовое государство), права человека, отсутствие дискриминации по какому бы то ни было признаку, политкорректность.

С «республиканскими ценностями» во Франции связано и понятие «нации», также занимающее важное место в официальном дискурсе. Этот термин означает совокупность всех граждан страны, независимо от их национально-этнической и религиозной принадлежности. Забегая вперед, следует подчеркнуть, что и такое понимание нации, и «республиканские ценности» имели прямое отношение к тому, как французские власти пытались и пытаются решать проблемы, связанные с появлением в стране большого числа мусульман.

Несмотря на все удары, католицизм оставался во Франции достаточно живучей религиозно-культурной традицией, а католическая церковь сохраняла определенные позиции, особенно в сельских районах. Они стали ослабевать с ускорившейся в 1950-е – 1970-е гг. индустриализацией, которая, с одной стороны, вела к сокращению сельского населения, с другой – сопровождалась массовой иммиграцией, в частности, из стран Магриба. Последний фактор объективно требовал «приглушения» католической специфики Франции.

Против церкви работало и превращение демократии и прав человека в своего рода светскую религию, которое случилось после крушения СССР и коммунистической системы. К этому стоит добавить растущую вовлеченность Франции в процесс европейской интеграции, в рамках которой все более космополитизированные элиты стран ЕС прилагали и прилагают активные усилия по формированию «европейской общности» и, соответственно, «европейского человека». Это делало необходимым сглаживание национально-этнических и религиозных различий в европейских обществах. В более широком плане того же требовала глобализация мировой экономики, влекущая за собой внедрение единых стандартов не только в финансово-банковской и производственной сфере, но и в сфере потребления, что также предполагало определенную унификацию культурно-бытовой среды.

Важным аспектом этой эволюции стало размывание традиционного института семьи, особенно признание однополых семей. Предоставление президентом Франции Франсуа Олландом права таким семьям усыновлять (удочерять) детей явилось наиболее зримым результатом перемен.

Соответственно, роль традиционных христианских ценностей и самой религии продолжала ослабевать. В специальном исследовании газеты Le Mond по вопросу о распространении католицизма во Франции, проведенном в 2013–2014 гг., приводятся такие данные: в 1951 г. католиками считали себя 81% французов, в 2010 г. – 64%; в 1952 г. посещали церковь 27%, в 2011 г. – лишь 4,5%. За это же время почти в четыре раза уменьшилось число детей, проходящих обряд крещения. Можно предположить, что с тех пор эти показатели еще снизились.

На порядок уменьшилось и число действующих католических храмов. Всего, по оценкам экспертов (точной статистики на этот счет нет), в стране насчитывается более 40 тыс. католических культовых сооружений (соборы, церкви, часовни, монастыри и т.п.), но полноценно используются по назначению лишь около 10 тысяч. Остальные либо большую часть времени закрыты (в том числе из-за недостатка священников), либо постепенно разрушаются или уже лежат в руинах, некоторые даже поступают в продажу частным компаниям и лицам. Следует, конечно, учитывать, что во Франции есть и другие христианские религии и общины. Но даже наиболее многочисленные из них – протестантские – насчитывают не более 1,7 млн человек.

Ислам как вызов

На этом фоне положение ислама, считающегося ныне второй по значению религией Франции, выглядит явно предпочтительнее. Поскольку французское законодательство запрещает задавать при переписях населения вопросы о национально-этнической и религиозной принадлежности, точное число мусульман в стране неизвестно. Оценки колеблются от 5 до 7 млн (население Франции составляет 66 млн человек). Цифру в 7 млн приводит, в частности, председатель Французского совета мусульманского культа (ФСМК) Далил Бубакер. Он же называет число действующих во Франции мечетей – 2,2 тысячи. При этом, по его мнению, их слишком мало по сравнению с реальной потребностью, которую он оценивает в 4 тыс. мечетей.

Хотя Франция имела достаточно тесные контакты с исламским миром на протяжении веков, не говоря уже о завоевании ею во второй половине XIX века ряда земель, в частности на пространстве Магриба, массовое присутствие мусульман на ее территории – относительно недавнее явление. Первая мечеть в стране появилась в Париже лишь в 1926 году. Но в 50-е – 70-е гг. прошлого века, как уже отмечалось, французской экономике потребовался приток дешевой рабочей силы, которая прибывала из бывших французских колоний, в частности, Алжира, Туниса, Марокко. Большинство мигрантов осели во Франции и получили гражданство. К этому следует прибавить механизм воссоединения семей, работающий и сейчас в постоянном режиме, несмотря на ужесточение правил.

Рост мусульманского населения поначалу не вызывал особых проблем. Первые поколения иммигрантов, конечно, отличались в культурно-ментальном отношении от основной массой французского населения. Но, с одной стороны, они были счастливы осесть в богатой стране с высоким уровнем социальной защиты и не выказывали особого недовольства (хотя в большинстве находились в самом низу социальной лестницы и, конечно, сталкивались с проблемами эксплуатации и скрытой дискриминации). С другой стороны, французские власти, исходя из «республиканских ценностей» и приведенного выше понимания «нации», считали, что культурно-религиозные проблемы мусульман, как и представителей других религий, не относятся к государственно-публичной сфере и должны решаться в рамках гражданского общества, на основе законодательства об «ассоциациях». Иными словами, решать их должны были сами мусульмане.

Культурно-ментальные особенности «новых французов» (не говоря уже о прибывающих мигрантах-мусульманах) время от времени приводили к публичным скандалам. Например, из-за принудительных браков или отказов девочек-мусульманок заниматься в спортивных залах вместе с мальчиками. Однако считалось, что обеспечение равенства в правах и борьба с дискриминацией, воспитание детей иммигрантов в «республиканской» школе на основе указанных выше ценностей рано или поздно приведут к их полноценной интеграции во французское общество.

Это спокойное отношение к культурно-религиозной специфике мусульман изменилось в 1990-е гг. с появлением феномена исламского терроризма. Захват самолета кампании Air France в 1994 г. и взрыв в парижском метро в 1995 г., ряд террористических актов, осуществленных алжирскими боевиками из Вооруженной исламской группы в отместку за поддержку Францией военного антиисламистского переворота в Алжире в 1991 г., вывели на повестку дня вопрос об агрессивном исламизме.

Это вынудило власти «заметить» ислам хотя бы как особое социально-культурное явление. В 1990 г. по инициативе тогдашнего министра внутренних дел социалиста Пьера Жокса образован Совет по обсуждению вопросов ислама во Франции, что уже было отступлением государства от принципа невмешательства в религиозные дела. Позднее министр внутренних дел левый голлист Жан-Пьер Шевенман провел консультации с основными мусульманскими организациями и предложил им проект «пакта», призванного регулировать отношения не только между собой, но и с властями на основе признания «республиканских ценностей». Сначала его отвергли, поскольку там не просто признавалась «свобода совести», но предполагалась возможность перехода мусульман в другие религии, а это было воспринято как поощрение апостасии, то есть вероотступничества. Но после исключения данного пункта пакт подписали в 2000 году.

В 2003 г., в бытность министром внутренних дел представителя правого Союза за народное движение Николя Саркози, на основе пакта образован уже упоминавшийся ФСМК, причем в нарушение принципа светскости государства решение об этом одобрено на заседании правительства страны. В него вошли три крупнейшие мусульманские организации: Национальная федерация мусульман Франции (объединявшая главным образом выходцев из Марокко); Большая мечеть Парижа (выходцы из Алжира); Союз мусульманских организаций Франции (более «интернациональный», но считавшийся близким к «Братьям-мусульманам»). Все вместе они контролировали около тысячи мечетей. ФСМК должен был представлять мусульман в отношениях с властями для решения проблем, связанных с отправлением культа, а также заниматься подготовкой имамов.

Исключение из пакта положения о возможности смены религии вызвало резкую критику со стороны части интеллектуальных и политических кругов страны, особенно левого спектра. Исторически сложилось так, что как раз левые занимали наиболее антирелигиозные, антиклерикальные позиции, именно они всегда активно апеллировали к «республиканским ценностям» и утвердившемуся в стране понятию «нации». Неудивительно, что, например, близкая к Социалистической партии газета Liberationуказывала, что, настояв на этом исключении, мусульманские организации «отвергли основополагающую составляющую свободы совести».

Чтобы снизить накал страстей и найти баланс между республиканскими ценностями и специфическими требованиями мусульман, в 2003 г. по распоряжению президента Жака Ширака создана «Комиссия по обсуждению осуществления принципа светскости во Французской Республике». В подготовленном ею докладе отмечалось, что в последние десятилетия произошел отход от взгляда на французское общество как на «единое социальное тело» в пользу признания его культурного многообразия («мультикультурализм») и что это рассматривается как позитивный факт. В то же время обеспокоенность Комиссии вызывало появление во Франции феномена «коммунотаризма» (то есть сплочения иммигрантов в довольно закрытые общины), который «чреват фрагментацией наших современных обществ».

В качестве ответа на этот вызов Комиссия предлагала принять Хартию светскости. Она, с одной стороны, подтверждала бы в качестве незыблемого принципа нейтральность государства по отношению к религиям, с другой – признавала необходимость некоторых уступок культурно-религиозного характера в той или иной публичной сфере. Так, в школах, остающихся важнейшим инструментом «республиканского воспитания», рекомендовалось допускать отступления от сугубо светского подхода при организации питания детей (родители могли потребовать, например, готовить для их детей блюда из халяльного мяса). Но в школьных программах тема религии могла обсуждаться лишь в рамках ознакомления с культурами и цивилизациями. В то же время в университетах не возбранялось афишировать религиозную принадлежность при условии, что речь не шла о пропаганде религии.

Религиозные особенности должны были учитываться в больницах (в частности, при осмотре женщин-мусульманок и при организации питания), при решении местными органами вопросов, связанных с погребением на муниципальных кладбищах. В то же время проект требовал запретить во всех публичных местах откровенную религиозную атрибутику – хиджаб, кресты, другие знаки веры.

Хотя Хартия светскости официально так и не была принята (президент Жак Ширак лишь огласил ряд ее положений в своем выступлении в декабре 2003 г.), почти все содержавшиеся в ней рекомендации претворены в жизнь. Конечно, упомянутые выше уступки культурно-религиозного характера, как и заключение упомянутого выше «пакта» с мусульманскими организациями, были отступлением от «республиканской традиции». Более того, они давали мусульманам определенные преимущества по сравнению с приверженцами других конфессий, в частности, христианами и иудеями. Однако власти считали, что придание большей гибкости «мультикультурной» модели должно рано или поздно обеспечить интеграцию иммигрантов во французское общество, а в долгосрочной перспективе (хотя об этом официально не говорилось) – их ассимиляцию. Акцент делался на том, чтобы «офранцузить ислам», приблизить его к местным культурным традициям и тем самым облегчить внедрение в эту среду «республиканских ценностей». Задача возлагалась прежде всего на ФСМК и другие легальные мусульманские организации.

Однако, как показали молодежные бунты, вспыхнувшие в 2005 и 2007 гг. в пригородах Парижа и ряда других французских городов, политика «интеграции-ассимиляции» явно давала сбои. Именно тогда впервые ярко обозначилась проблема иммигрантов второго-третьего поколений. Социологические исследования показывали, что подавляющее большинство «бунтарей» из иммигрантской арабо-африканской среды родились и выросли во Франции, но по каким-то причинам не вписались в социальную и культурную парадигму. Была зафиксирована также растущая популярность идей радикального ислама.

Эти события побудили Николя Саркози, избранного в 2007 г. президентом, создать специальное Министерство по делам национальной идентичности и иммиграции. Основными задачами должны были стать, с одной стороны, выработка мер по более жесткому контролю иммиграции, с другой – определение «французской идентичности», которое должно было обозначить путь интеграции приезжих. В этой связи впервые прозвучала тема христианского наследия. Ее развил и сам глава государства. Большой резонанс получило, в частности, его заявление, сделанное в ходе визита в Ватикан в декабре 2007 г., о том, что «Франция в основном является католической страной» и «не должна забывать свои христианские корни».

По инициативе президента глава Министерства по делам национальной идентичности и иммиграции Эрик Бессон попытался организовать в 2009 г. широкую общественную дискуссию по вопросу о «французской идентичности». Однако большого успеха эта кампания не имела. Ее очень настороженно встретила левая оппозиция, усмотревшая в самой постановке вопроса о «французской идентичности» тенденцию к расколу общества по этническому и конфессиональному принципу. В более узком плане президента и его сподвижников обвиняли в попытках перенять лозунги крайне правого Национального фронта, электорат которого расширялся именно в результате декларирования приверженности «французским традициям», а также антииммигрантской, а с течением времени и все более отчетливой антимусульманской риторики. С еще большей настороженностью, если не откровенной враждебностью, к обсуждению отнеслись «заинтересованные категории», то есть иммигранты и их организации.

Обеспокоенность выражали и интеллектуалы, апеллировавшие к «общечеловеческим» и «европейским» ценностям. Видный представитель этих кругов Жан-Пьер Дени, констатировав, что во французском обществе проявился раскол между теми, кто «стыдится своего христианского прошлого», и другими, кто видит в «чужаках», представляющих нехристианскую культуру, постоянную угрозу, призывал «не переносить стены, которые мы снесли в Европе, внутрь страны».

Полемика вспыхнула с новой силой в 2011 г., когда Саркози публично заявил о неудаче политики «мультикультурализма» (одновременно с ним это признали применительно к своим странам премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон и канцлер Германии Ангела Меркель). Указав, что «если кто-то поселяется во Франции, он должен согласиться с тем, что ему придется раствориться во французском обществе», он подчеркнул, что «наши соотечественники-мусульмане могут отправлять свою религию, как и приверженцы других религий, однако речь должна идти об исламе Франции, а не исламе во Франции».

Эти метания между уступками и жесткой линией, равно как и напоминания о христианских корнях Франции, свидетельствовали о том, что одних лишь «республиканских ценностей», в том числе и особенно принципа светскости, граничащей с воинствующим атеизмом, оказалось недостаточно, чтобы противостоять радикальному исламу. Пытаясь найти ему противовес в культурно-религиозной плоскости, Саркози решил апеллировать к христианскому фактору, очень сильно ослабленному, но окончательно не исчезнувшему.

Ответ социалистов

Социалист Франсуа Олланд, избранный президентом в 2012 г., как и следовало ожидать, положил конец этим поползновениям. Он вновь сделал акцент на «республиканских ценностях» и «приручении» ислама. Однако, как показали дальнейшие события, попытки создать с помощью ФКСМ и других мусульманских организаций французский ислам в качестве барьера на пути исламского радикализма и терроризма не принесли ожидаемых результатов, по крайней мере до сегодняшнего дня.

Уже в 2012 г. исламисты совершили террористические акты в Тулузе и Монтобане, погибли восемь человек, в том числе дети. В январе 2015 г. произошло нападение на редакцию журнала «Шарли Эбдо», во время которого были убиты восемнадцать человек, в том числе одиннадцать журналистов. Но и это злодеяние затмил чудовищный террористический акт в Париже 13 ноября 2015 г., который унес жизни 130 человек, 350 были ранены. При этом, как вскоре выяснилось, большинство террористов родились и выросли во Франции и в соседней Бельгии.

Франсуа Олланд в этой ситуации сделал ставку на «силовой» ответ. В срочном порядке одобрен закон о введении на три месяца чрезвычайного положения, серьезно расширивший полномочия правоохранительных органов (в частности, по прослушиванию телефонов, слежке, обыскам), восстановлен пограничный контроль на значительной части внешнего периметра страны, снятый в свое время шенгенскими соглашениями.

Президент также объявил о намерении изменить конституцию с тем, чтобы можно было лишать французского гражданства террористов, имеющих два паспорта. (По данным Le Mond, во Франции около 3,3 млн «двойных граждан».) Против этой инициативы выступило большинство социалистов, в то время как правые партии ее поддержали.

На общественном уровне эти события породили бурную дискуссию, в рамках которой впервые появилась возможность ставить «неполиткорректные» вопросы. Если раньше корни агрессивного исламизма виделись почти исключительно в социально-экономической сфере (бедность иммигрантов, дискриминация их в различных областях, трудности с получением образования), то теперь некоторые эксперты и журналисты заговорили о «конфликте цивилизаций» в духе известного эссе Самюэля Хантингтона.

Некоторые участники обсуждения, прежде всего из научных кругов, даже решились затронуть тему ислама. Во Франции, следует подчеркнуть, высмеивать святые символы можно было, с некоторыми перерывами, еще со времен революции 1789 года. Это не считалось святотатством или кощунством. Карикатуры на пророка Мухаммеда в журнале «Шарли Эбдо», послужившие поводом для террористического акта, воспринимались большинством французов всего лишь как проявление традиции. Но затрагивать сам ислам хотя бы как систему традиционных ценностей и особенно тему ее совместимости с современной западной цивилизацией было своего рода табу.

Широкий разброс мнений и эмоциональный накал дискуссии показали, насколько тема чувствительна. С одной стороны, появились публикации, доказывавшие, что ислам соответствует французской гуманистической традиции и даже может быть источником ее обновления, а «французский интеллектуальный гений» в свою очередь позволяет «новое творческое прочтение» основ вероучения. С другой стороны, некоторые авторы, в том числе из мусульманской среды, подвергали критике ислам именно как систему традиционных ценностей, в силу своей жесткости не позволившей ни одной мусульманской стране «построить устойчивую демократию или преодолеть хронические трудности с установлением равенства мужчины и женщины». Коллизия исламского догматизма с западной бездуховностью и меркантилизмом и явилась, дескать, одним из главных факторов, породивших «террористических монстров».

В ходе этих обсуждений впервые достаточно громко зазвучала тема дехристианизации Франции. Некоторые эксперты сочли, что она породила определенную «духовную пустоту» и, соответственно, дисбаланс в пользу более пассионарной религии, в данном случае ислама. С этой точки зрения распространение исламского радикализма объяснялось не только тем, что его приверженцы из числа молодых мусульман, в большинстве своем родившиеся и выросшие во Франции, встречали трудности на пути интеграции во французское общество. Они зачастую отвергали его как чрезмерно приземленное, не способное породить духовный идеал, имеющийся у верующих людей.

Этот тезис неожиданно получил поддержку и внутри истеблишмента. В качестве примера можно сослаться на письмо группы анонимных высокопоставленных чиновников, опубликованное газетой Le Figaro после терактов в Париже в ноябре 2015 года. Они, как и многие политики, требовали немедленно осуществить меры репрессивного характера: установление жесткого контроля за проповедями в мечетях и закрытие подпольных мечетей; высылка из страны имамов-иностранцев; слежка за сторонниками радикального ислама, лишение террористов с двойным гражданством французских паспортов и т.п. В то же время письмо подвергло сомнению тезис властей о том, что «ислам тут ни при чем», предлагалось «поразмышлять» о таком аспекте «республиканской традиции», как «чрезмерно жесткое» отношение к католицизму, которое привело к тому, что у исламизма во Франции не оказалось «духовного противовеса». Иными словами, речь шла о возможности пересмотра одной из основ государственности, сложившейся со времен Третьей республики.

Обсуждение этих вопросов набирает размах. В феврале 2016 г. автору довелось участвовать в работе конференции «Европа и христианство», организованной в Страсбурге вполне светской Европейской ассоциацией парламентариев. О наличии определенной связи между дехристианизацией и ростом исламизма на ней говорили не только представители христианской общественности, но и депутаты Национального собрания Франции, а также европарламентарии.

Кстати, на конференции упоминали о российском опыте сосуществования христианства и ислама, который многие участники оценивали положительно. Интересен и общий вывод конференции о том, что без единения с Россией, являющейся неотъемлемой частью Европы, невозможно противостоять исламистскому вызову.

*  *  *

Разумеется, было бы большим преувеличением утверждать, что агрессивный исламизм и тем более исламский терроризм во Франции и других европейских странах объясняется главным образом их дехристианизацией. В основе этих явлений лежит сложное переплетение причин. Вместе с тем очевидно (и французский опыт это подтверждает), что полное забвение исторических, христианских корней европейской цивилизации способствовало распространению в Европе идеологий и практик, в том числе экстремистских, ссылающихся на положения других религий. Проявляющийся сейчас в европейских странах интерес к российскому опыту в этой связи закономерен. Конечно, он неоднозначен, можно, например, спорить о чрезмерном сближении государства с православной церковью или о стремлении православных ортодоксов вмешиваться в культуру. Вместе с тем существование в России при поддержке государства конструктивных отношений между христианством и другими религиями действительно может быть полезным примером для Европы.

Источник globalaffairs.ru