Нет, они не уехали в другой город. Елена Балаян

Есть ощущение, что одной из глобальных проблем нашего общества является неправильное отношение к смерти. Точнее сказать, это проблема не только социальная, но и глубоко субъективная, лежащая в плоскости человеческого сознания. Наше сознание что есть силы выталкивает мысль о смерти из круга своих повседневных забот и переживаний, пытается относиться к ней так, словно ее нет, или так, будто она есть, но где-то очень далеко, что это все равно не с нами, не про нас и не сейчас…

Смерть в нашем обществе — это табу, то, о чем все теоретически знают, но о чем ни в коем случае нельзя говорить, думать, ну чтобы не травмировать и все такое. Неприлично это как-то, неловко, некорректно…

В этом видится какая-то ущербность нашего сознания: мы вроде бы и знаем, что умрем, но до конца не верим в это и, словно безумцы, мним, что будем жить вечно. Поэтому когда кто-то из наших знакомых, друзей или коллег уходит, мы, конечно, переживаем, сокрушаемся, но стремимся поскорее замять, забыть, стереть из памяти этот болевой момент. И как бы говорим своему уму: это нонсенс, случайность, форс-мажор, этого не может быть потому, что не может быть никогда (именно такую фразу довелось на днях слышать во время поминальной речи). Но раз уж это случилось, сейчас мы быстренько перетерпим, а потом все пойдет, как прежде, своим чередом и все будет нормально, мы больше не будем об этом думать…

Когда убили моего близкого знакомого, с которым мы какое-то время встречались, смерть для меня, если можно так выразиться, была еще совсем в новинку, я не привыкла к ней, не адаптировалась, это казалось страшной, непереносимой трагедией. И, естественно, я очень плакала, прежде всего потому, что друг мой был неверующим, некрещеным и к Церкви был настроен очень воинственно. И я не могла не переживать о нем, о его душе… И вот, увидев мои переживания, подруга «сжалилась» надо мной и посоветовала: «А ты не думай о том, что он умер. Отнесись к этому так, будто он уехал в другой город…».

Мне это показалось тогда страшным предательством. Безумием просто каким-то… То есть вот человек погиб, а я в целях самосохранения буду делать вид, что ничего такого не произошло. А как же молиться за человека, «переехавшего в другой город»? Да и вообще: если человек погиб, как можно пытаться себя в этом переубедить? Зачем? Это ли не бред, не убийственное лицемерие и не самообман? Разве не правильнее признать, как бы тяжело тебе ни было, что смерть — это реальность? И попытаться взглянуть этой реальности в лицо? И научиться как-то жить с этой реальностью, с этой мыслью?

Но что значит «как-то»? Не как-то, а правильно надо научиться жить.

Совсем недавно мы провожали в последний путь нашу коллегу, которую все мы, журналисты, хорошо знали и уважали. И один из нас, журналистов, по этому поводу сказал: «Ты знаешь, вот думаю об этом, и так жалко себя становится: вроде ходишь по тем же улицам, работаешь в тех же газетах, и вдруг — бах! — и все, и нет тебя…».

Но у меня возник неожиданный вопрос: а зачем себя жалеть? Надо просто знать, что это будет, и готовиться к этому. Потому что если ты не готовишься, а только жалеешь себя и плачешь над собой, то какой в этом прок? Наверное, настоящей жалостью к себе, а точнее, к своей душе будет именно попечение о ней, ее приуготовление. Но для этого надо сначала признать сам факт смерти, впустить его в свое сознание. А до тех пор, пока мы будем от нее отворачиваться и прятать голову в песок, мы будем только беспомощно жалеть себя.

Как сказала моя подруга об ушедшей нашей коллеге: «Нет, ну как же так? Ее смерть не укладывается у меня в голове!». А что, собственно, не укладывается? Да, горько, когда человек уходит рано. Но ведь Господу видней, в каком возрасте каждого из нас к Себе призвать. Значит, так надо, и значит, это наилучший момент, и другого такого не будет. И это всегда милость Божия к человеку — забрать его к Себе именно в такой момент. И у каждого тут своя судьба, свой срок и свои «способы». Так чему удивляться? Надо просто молиться, надо помогать человеку преодолеть путь в Вечности. Именно в этом наше к нему милосердие, а не в слезах удивления и не в вопле «Как же так?!».

В чем духовный смысл гоголевской сказки про Вия? В том, что когда тебя окружает нечисть, и чудовища наступают, очень важно не поддаться, не взглянуть им в глаза, а продолжать упорно и мужественно делать свое дело, обращаясь к Богу. Любой малодушный шаг в сторону, даже сделанный из праздного любопытства, грозит обернуться катастрофой.

Со смертью все наоборот — ее нужно воспринимать как союзника в деле нашего спасения, не как врага. Важно именно взглянуть ей в лицо — мужественным, твердым взглядом. Взглянуть со смирением, трезвением и четким осознанием перспективы.

Когда уходит небезразличный тебе человек, и ты видишь его, «лежаща во гробе, бесславна и безобразна», то в голове все очень быстро встает на свои места, а сердце размягчается, наполняясь в этот момент сочувствием абсолютно ко всем. Это тот момент, когда так легко прощать, забывать обиды, потому что они ничто перед лицом того, что совершается на наших глазах и прикровенно — в отношении к душе усопшего человека. Это такое таинство, что замирает душа… Хочется затаить дыхание и стать совсем маленькой, невидимой, не занимать места…

И так странно в этот момент наблюдать за всем тем, что еще вчера было частью жизни человека, а теперь стало совершенно отдельно от него, слетело, как шелуха… Вот человек жил своей приватной жизнью, которая протекала за закрытыми дверями, это было его интимное пространство. А теперь настал час, когда скрывать больше нечего — двери открыты настежь, и люди, много людей, заходят в его квартиру, которая ему уже не принадлежит. Это час какой-то абсолютной публичности, открытости перед всеми.

Все эти атрибуты нашей повседневной жизни — мебель, которая стоит как-то осиротело, фотографии на стенах, где этот человек еще молод, красив, полон сил. Какие счастливые моменты на них запечатлены! Обстановка комнаты, какой-то декор на занавесках, флакончики, книги… Как мы привязываемся ко всем этим вещам, как не можем без них, как будто они часть нас самих… А ведь они нам совсем не принадлежат, они даются нам в пользование, чтобы немного облегчить нашу жизнь. Например, вот это кресло, которое стоит сейчас такое пустое, нужно, чтобы иногда в нем отдыхать, а вовсе не для того, чтобы переживать о его цене, фасоне, о том, что пора его заменить на новое, и весь этот прочий бред… Почему мы думаем об этом, только когда кто-то близкий уходит? Потому, может быть, что в эти дни и у нас немного приоткрываются глаза и мы начинаем видеть мир таким, какой он есть? Но почему эти глаза потом так быстро закрываются? И как же надо быть благодарным нашим дорогим знакомым, друзьям и близким за эти моменты духовного прозрения, за то, что они ценой собственной жизни показывают нам самое важное. И как мудро устроил Господь, позволяя нам таким образом учиться.

Раньше меня очень пугал сам факт смерти, ее биологическая составляющая. Пугала болезнь, боль, сам момент умирания. Думаешь: ну как же это вытерпеть, пережить? Слово «пережить» звучит в этом контексте несколько забавно, хотя с точки зрения веры и вполне объяснимо — нет ведь ощущения, что дальше ничего не будет. А сейчас мне почему-то кажется, что смерть — это не так страшно; страшнее то, что будет потом, как дальше сложится твоя судьба, каким ты предстанешь перед Судом Божиим? На фоне той беспечности, с которой мы живем, а точнее, спим и тех мизерных усилий, которые совершаем, когда чуть-чуть просыпаемся, вопрос этот звучит действительно страшно. Ведь то, что будет там,— это навсегда, и этого уже не изменить. Как же надо напряженно жить и где взять силы для такой напряженной жизни? Чем встряхивать себя, как сделать так, чтобы покаяние — единственное, ради чего по-настоящему стоит жить,— было глубоким и всецелым? Вот эти вопросы меня сейчас волнуют больше всего. А уж сам момент мы как-то, с Божьей помощью, «переживем», раз другие «пережили»…

Газета «Православная вера» № 6 (458), 2012 год

Источник: Православие и современность