Нет ничего труднее, чем быть свободным

Что такое свобода? В детстве мы воспринимаем ее достаточно просто: возможность делать не то, что заставляют, а то, что хочется. Став взрослыми, мы видим свою свободу примерно в том же: возможность самим решать, что делать, самим определять свои поступки, поведение, жизненный путь. Чтоб никто не неволил и ничто не связывало — хотя во взрослой жизни это практически недостижимо. Но уже в детстве, в юности и уж тем паче в зрелости нас постигает разочарование в такой свободе — свободе от внешнего принуждения. Мы понимаем, что само по себе освобождение от внешних уз счастья не приносит, что дело все в том, как мы можем распорядиться освободившимися возможностями.

Понятие свободы чрезвычайно заидеологизировано. Во все времена «Свобода» — лозунг, обреченный на успех. Кто только не боролся и не борется за свободу! И нередко эта борьба должна, кажется, вызывать сочувствие. Потому что угнетение, насилие, жестокость, несправедливость, эксплуатация постоянно присутствуют в жизни людей, народов, государств. Но почему желанное и, казалось бы, справедливое освобождение столь часто приводит к новым волнам несправедливости, насилия, а подчас и террора? Почему избавление общества от диктата, от политической и иной цензуры оборачивается освобождением — не только духовно здоровых, добрых сил, но и сил злых, бездуховных, безнравственных, развращающих народы?

Дело вот в чем: когда мы наконец хотя бы от чего-то внешнего освобождаемся, мы тут же сталкиваемся со своей собственной, личной несвободой. Внешнюю несвободу можно сравнить с фанерной перегородкой, заслоняющей от нас несвободу внутреннюю: убрали какую-то часть этой перегородки, и мы увидели соответствующую часть того, что за ней… А что же такое за ней? Как достичь подлинной свободы — той, к которой мы, по слову апостола Павла, призваны (Гал. 5, 13)?

Все эти вопросы о свободе мы решили обратить к нашему постоянному собеседнику, главному редактору журнала игумену Нектарию (Морозову).

Действительно, есть различные понимания свободы и разные виды свободы. Мы, христиане, говоря о свободе, подразумеваем прежде всего то, что Бог создал человека свободным, Он дал ему возможность свободного, ничем не предопределенного выбора.Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие, — говорил Израилю Моисей, получивший Откровение от Бога. —Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое; любил Господа Бога твоего, слушал глас Его и прилеплялся к Нему; ибо в этом жизнь твоя и долгота дней твоих (Втор. 30, 19–20). Свобода выбора, свобода воли присутствует в человеке изначально. Эта свобода — одно из главных свойств, качеств, говорящих о богоподобии человека: И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его (Быт. 1, 27).

В греховном, падшем состоянии человека свобода воли, свобода выбора за ним сохраняется. Но нам кажется, что все наши трудности, все наши страдания связаны лишь с внешними ограничителями нашей свободы: с людьми, принуждающими нас к определенному поведению и занятиям, с материальными условиями, обстоятельствами нашей жизни. Мы хотели бы вот этого — а нам это не дают. Мы нуждаемся вот в чем — а у нас это не получается. Нет возможности! Но по мере того, как человек вырастает и выходит из-под гнета очередного принуждения (окончил школу — учителя больше не имеют власти над ним; отслужил в армии — командиры больше не командуют) и получает возможность решать что-то самостоятельно, он сталкивается с разочарованием: отсутствие внешних ограничителей, оказывается, не делает его по-настоящему свободным. И вот здесь-то и должен у человека возникнуть вопрос: для чего мне нужна свобода? Для того, чтобы делать то, что я хочу; иметь то, что я хочу; поступать так, как я хочу, жить там, где я хочу… И благодаря этому быть счастливым?

Однако человек никогда не сможет делать все, что он хочет. Его свобода всегда будет ограничена обстоятельствами или другими людьми. Человек имеет бренное тело, и уже оно делает его несвободным. Оно может болеть, оно требует чего-то, чего душа не хочет, и наоборот — душа может требовать того, с чем тело не согласно. Но что хуже всего, что гораздо страшнее для самочувствия человека — огромная несвобода внутри него самого. Потому что именно тогда, когда человека никто не трогает, никто не принуждает что-либо делать, — человек чувствует эту страшную внутреннюю тиранию. Это тирания страстей. Человек не хочет страдать от гнева, тем более от того, который он не может удовлетворить, реализовать. Гнев тянет человека в одну сторону, здравый смысл — в другую, и какая уж тут свобода? Человек не хочет страдать от неутолимого тщеславия, от зависти и от всех прочих страстей. Но он при этом хочет иметь то, что является залогом этих страстей: чувство собственного «Я», сконцентрированность на нем. Вот это и есть самая страшная несвобода, в которой человек находится.

Поэтому если человек стремится к свободе, то ему нужно понять: что же такое свобода и от чего именно нужно освободиться?

Как писал авва Дорофей, по-настоящему свободен лишь тот человек, который «отречением своей воли приобрел беспристрастие, а с беспристрастием приходит с помощью Божией и в совершенное бесстрастие». Значит, чтобы избавиться от страстей, нужно постепенно, шаг за шагом отказываться от своей воли. Речь идет не о том, чтобы стать человеком безвольным, конечно нет. Безвольный человек не может быть с Богом. С Богом может быть только полноценный человек, настоящий, в котором все присутствует: и воля, и чувства, и разум. Свободная воля — это дар, который Бог дал человеку. В идеале она должна быть такой: я хочу быть с Богом и здесь, и в вечности. И от этой воли человек не должен избавляться, он вовсе не ее должен в себе отсекать.

Когда речь идет об отсечении своей воли, имеется в виду масса мелких второстепенных желаний: я хочу иметь вот эту вещь, пойти вон туда… Именно тогда, когда человек начинает отказываться от второстепенного, от того, что ему не нужно, он начинает чувствовать себя свободным. Простой пример — все мы нуждаемся в пище, но одному человеку достаточно просто вовремя поддержать свой организм, а другой очень расстроится, если ему в ресторане подали стейк не той степени прожарки, которую он хотел. Вот это и есть страшная несвобода. С одной стороны — у человека есть средства, есть возможности, он может себе такое питание позволить — а с другой стороны, в каком рабстве у всего этого он находится! И насколько же свободнее его человек, который не задумывается о том, что он ест, которому достаточно просто чем-то подкрепиться.

Путь к свободе лежит через отказ от всего того, от чего мы можем отказаться. У святителя Иоанна Златоуста есть такое рассуждение: если ты скуп, жаден и никак не можешь измениться, начни с простой вещи — отдавай то, что тебе не нужно. У тебя появится навык отдавать, и понемногу ты начнешь отдавать и то, что тебе нужно. И однажды ты наконец то, что тебе необходимо, отдашь, чтобы помочь другому человеку. И наш путь к свободе тоже начинается с мелочей. К примеру, мне нравится вот эта ручка, а у меня ее кто-то унес и оставил мне другую. Я могу переживать, нервничать из-за этой ручки, а могу сказать: какая разница, та писала, и эта пишет. Маленькое упражнение, но оно может оказаться очень важным. Так человек постепенно достигает большой внутренней свободы.

Но освободиться от наших мелких бытовых зависимостей на самом деле совсем не просто. Это только кажется, что их можно однажды взять да и «отключить». Да, в нашей жизни случаются моменты, когда мы чувствуем — достаточно щелкнуть чем-то внутри себя, и все изменится. Но я убежден, что эти моменты — либо некий дар милости Божией, когда Сам Господь показывает нам, как можно однажды разом все отсечь и прекрасно жить, не отдавая сердца этим ненужным страданиям, либо это следствие каких-то процессов в нас самих: может быть, это усталость, нервное потрясение, физическое страдание, тогда человеку просто не до этих бытовых передряг, и он не обращает на них внимания. Но чаще всего это не отключается мгновенно — человек идет к этому постепенно, он учится этому.

К сожалению, не так много есть людей, которые склонны серьезно относиться к проживаемой ими жизни, делать выводы из этой жизни, анализировать, работать над собой. А ведь именно такая работа приводит к осознанию и освобождению: человек видит, что ему очень многое мешает, и старается от этого освободиться. Важно все время смотреть на себя со стороны и задавать себе вопрос: что мною сейчас обладает? От чего я не свободен? И надо, как бы это ни было больно, отрезать какие-то связи, которые нас опутали, выпутываться из них. Нужно, может быть, учиться обходиться без Интернета, без сотового телефона какое-то время, без любимого блюда, в конце концов.

В подлинном смысле нам нужна свобода, которая позволит действительно выбирать. Ведь когда мы оказываемся в ситуации выбора, у нас потенциально вроде бы есть свобода его сделать: выбрать то или другое, а когда-то, по слову Моисея, — жизнь или смерть. Но в то же время весь опыт прожитой нами жизни, совокупность наших страстей, наших греховных навыков — настолько велики, что в реальности свободный в полном смысле этого слова выбор оказывается практически невозможен: от нашей свободы остается всего ничего. Потому что на одной чаше весов — наше слабое, едва различимое представление о том, как надо, а на другой — весь тот груз, о котором я сказал. И этот груз почти что лишает нас свободы. Мы невольно выбираем то, что задано, и часто не лучшее. И лишь когда человек начинает от всего этого разгружаться, он получает действительно возможность взвешивать и выбирать.

Но при этом очень большой ошибкой будет, стремясь к свободе, освобождаться от нуждающихся в нас людей. От болезненного пристрастия к другому человеку, от зависимости, порабощенности им — нужно лечиться. Но здесь важно не перейти одну грань — не пытаться освободиться от любви.

Мне знакомы люди, которые в своем стремлении к свободе доходили до убеждения в том, что не нужно никого любить. Свободен ли такой человек? Если да, то Господь не свободен: ведь Он от любви к людям пришел на землю, стал человеком, принял «зрак раба» и распялся за нас. Любовь делает человека внешне несвободным, она лишает его независимости в быту, заставляет жертвовать собой ради любимых, но без нее нет подлинной свободы на самом деле. Свобода от любви — это свобода от Бога. То есть худшее из порабощений.

В одном из патериков есть эпизод: монах на глазах у всей братии целый день кланяется языческому идолу на кладбище. Братья удивлены, но молчат, потому что очень хорошо воспитаны в монашестве. На следующий день он кидает в этого идола камни, всячески ругает его. А потом спрашивает монахов: «Когда я кланялся статуе, она поклонилась мне в ответ, поблагодарила за почести?» — «Нет». — «А когда я кидал в нее камни, она возмутилась?» — «Нет, конечно». — «Вот так и мы с вами здесь в скиту должны жить, чтобы у нас получилось правильное монашеское общежитие». С одной стороны, это глубочайший и сильнейший образ, а с другой — если мы будем стремиться к чему-то подобному, не понимая, из какого внутреннего стремления это должно родиться, то из нас получится именно идол. Когда человек стремится лишь к внешнему бесстрастию, оно зачастую оказывается просто безразличием, к которому современный человек очень склонен. А монахи этого скита не были безразличными. Когда дело касалось их самих, они были бесстрастны и впрямь напоминали каменных идолов. Но когда кому-то требовалась их помощь, они бросали все и буквально сердце могли достать из груди.

Преподобный Нил Синайский, один из величайших духовных писателей, когда пропал его сын (у него была в свое время семья, но потом и он, и его жена, и дети приняли монашество), оставил все и пошел по пустыне искать сына, и целое странствие ради этого совершил. А мог бы «бесстрастно» сказать: ну, пропал сын и пропал, встретимся с ним потом на небесах. Казалось бы, логично. Но нет, он пошел искать сына. Апостол Павел говорит о себе: Придя в Троаду для благовествования о Христе, хотя мне и отверста была дверь Господом, я не имел покоя духу моему, потому что не нашел [там] брата моего Тита (2 Кор. 2, 12–13). Кто хочет быть больше апостола Павла? Кто хочет не обращать внимания на отношения между людьми, если апостол Павел обращал на них внимание?

Христос плакал над Лазарем, который был Его другом (см.: Ин. 11, 35). А Христос для нас — это единый всеобщий пример. Все остальные примеры — частные. И разве мы видим во Христе равнодушие, бесчувствие? Напротив — живое сострадание, теплое участие в каждом человеке. Воскресив умершую девочку, дочь Иаира, Он тут же велит дать ей поесть — это трогательная отеческая забота (см.: Лк. 8, 55, Мк. 5, 43). И это помогает нам увидеть во Христе не только Бога Истинного, но и Человека, откликающегося на человеческие нужды, скорби, чувствующего человеческие потребности, — это очень важно для нас, чтобы мы могли следовать за Ним.

В том-то и дело: ища свободы, мы должны не комфорта искать, а именно свободы быть с Ним. Всегда были и сегодня есть люди, ищущие свободы и независимости как единственной ценности — свободы без Бога. Буддист стремится к освобождению от страданий. А чтобы освободиться от страданий, нужно перестать чувствовать что бы то ни было. Чтобы уже ни отрицательных эмоций, ни положительных. Такого человека уже ничем не возьмешь. Еще лучше — перестать чувствовать что-либо физически, такой человек превращается в самого настоящего мертвеца.

Современному человеку свойственно безразличие, бесчувствие, даже апатия. Потому что сегодня у человека те зоны душевные, которые ответственны за непосредственные реакции — радость, печаль, жалость, — перегружены, переутомлены. На человека ежедневно, ежечасно обрушивается такой поток информации, что он утрачивает способность реагировать. Таким путем тоже можно дойти до некоей свободы — от сопереживания, сострадания, от осознания ужаса истинной картины мира, — но кем он будет, этот свободный, человеком или подобием человека? Подлинная свобода — бесстрастие — в христианстве это совсем другое.

Поэтому человек не должен идти к свободе каким-то своим, «независимым» от Бога путем. Он должен все время помнить: вот, есть Господь, и Он есть любовь — что мешает мне быть с Ним? Вот от этого-то я и хочу освободиться, а не вообще от всего. Искать свободы как некоего ничем не помрачаемого комфорта означает — искать свободы и от Бога тоже. Если вернуться к буддизму, там ведь тоже есть попытка освободиться от всего, в том числе и от «идеи Бога».

Действительно, людям всегда было свойственно стремиться к свободе и бороться за свободу в общественном понимании этого слова. Но сегодня борются не за свободу, а за свободы. Свобода в массовом понимании раздроблена на множество свобод: свобода печати, свобода проводить митинги, свобода «быть не таким, как все», свобода сексуальная… И это дробление свободы на множество свобод приводит к утрате понимания того, что же есть свобода в принципе.

Конечно, борьба за право свободно исповедовать свою веру — оправданна. Но с другой стороны — давайте вспомним, как и когда родилась и окрепла Церковь. В условиях свободы? Нет, среди жестоких гонений. Именно в условиях несвободы родилось лучшее, что когда-либо было в истории Церкви, — святое мученичество и исповедничество. А вот в условиях полной свободы в Церкви рождается все худшее, все то, что Сергей Иосифович Фудель назвал темным двойником Церкви. Когда для Церкви наступает период внешней свободы, люди попадают в плен стольких разных вещей (связей, условий, уступок, компромиссов), что, оказывается, они были гораздо свободнее при советской власти.

Отсутствие внешней свободы нередко помогает обрести внутреннюю. Апостол Павел в Первом послании к Коринфянам (7, 20–21) пишет: Каждый оставайся в том звании, в котором призван. Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся. То есть — если ты раб, оставайся рабом, это для тебя лучше. Странные слова, все, кажется, восстает против них, но, когда смотришь на происходящее вокруг нас, начинаешь понимать, в чем их смысл. Свобода человека не обусловлена его социальным положением: раб может быть более свободным, чем свободный гражданин. Почему так? Читаем апостола далее: Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов (1 Кор. 7, 22).

Где Дух Господень, там свобода, — писал апостол Павел христианам Коринфа (2 Кор. 3, 17), а христианам-галатам напоминал, что они к свободе призваны (Гал. 5, 13), но тут же добавлял: только бы свобода ваша не была поводом к [угождению] плоти, но любовью служите друг другу. Что такое свобода во Христе? Представьте себе человека, мимо которого проходит Господь, и вот, взор человека встречается со взором Господа, и человек видит в Его взоре все то лучшее, что есть в нем самом, в человеке. Из глубины человеческого естества наружу прорывается все лучшее. Все то, что заставляет за Христом пойти. Не просто пойти, а броситься со всех ног. И вот, мы вскочили, побежали и упали. Оказалось, что нас не пускает очень многое. Разобравшись в том, что мешает нам за Ним идти, мы поймем, от чего нам нужно освобождаться. Свобода во Христе — это когда ничто не связывает нашего движения вслед за Ним. Именно о такой свободе говорит апостол Павел, и когда человек достигает такой свободы — уже не важно, постится он или не постится, не важны какие-то другие вещи, которые носят внешний характер.

Ведь пост — это не есть ограничение свободы. Пост — это путь к свободе. Мы с вами говорили о том, что многие люди зависят от пищи, от ее качества, от того, могут ли они заработать на другие продукты, лучшие, чем те, которые у них есть. А пост — он чуть-чуть, но все же нас от этой зависимости освобождает. Он предполагает какое-то, пусть минимальное, насилие человека над его физическим естеством, над его привычками, пристрастиями. Значит, благодаря посту мы становимся чуть-чуть свободней. Соблюдение поста и другие формы нашего самопринуждения — это постепенное расшатывание неких скреп, распутывание пут, которые нас держат. Представьте себе человека, у которого руки связаны. И который долго, постепенно их освобождает — то так крутит, то эдак, то там расслабляет узел, то здесь… И в какой-то момент понимает, что вполне может эти путы с себя снять. Вот примерно так же и мы освобождаемся для того, чтобы пойти за Христом.

Но здесь есть одна разница. Когда человек просто выпутывает свои руки, он делает это сам. А когда он освобождается от того, что мешает ему следовать за Господом, главное делает Господь. Именно Он освобождает, а от человека требуется желание, старание, даже страдание, если это необходимо.

Более того: когда человек хочет освободиться, враг вяжет его все с большей и большей силой. Когда-то человек может от этого прийти в отчаяние — где же спасение?! Но на самом деле это Господь попускает врагу человека вязать: таким образом создаются точки противостояния, преодолев которые мы получим новый уровень свободы.

Без самопринуждения человек вообще ничего в жизни не достигнет, чем бы он ни занимался. Даже физиология наша так устроена. Как достигаются результаты в спорте? Мышцы человека должны перенести стресс. Лишь после него в них начинается тот процесс гиперкомпенсации, который обуславливает их развитие. А если человек занимается так, что стресса нет, — он ничего не достигнет. И в душевной, в духовной области точно так же. Если нет стресса преодоления, нет и духовного развития.

Людям, по отношению к Церкви внешним, подчас кажется, что Церковь — это некая подавляющая система, что она лишает человека свободы, все время к чему-то принуждает: соблюдать посты, регулярно бывать в храме, стоять долгие службы, молиться утром и вечером… На самом деле, когда вы приходите в Церковь, никто ничего вас там не заставляет делать. Это очень важно понимать. И очень важно, чтобы священник в общении с людьми все время это подчеркивал. Вы должны поститься не потому, что «так положено», не потому, что вас к Причастию не допустят, а потому, что это есть самый оптимальный и правильный путь духовного возрастания. И в то же время выбор человек должен сделать сам.

Антоний Великий спрашивал Павла Препростого: «Пойти ли мне в город?». Павел отвечал: «Если пойдешь, будешь Антонием, а если не пойдешь, будешь аввой Антонием». Понимаете, он не сказал: «Если пойдешь, сделаешь плохо, будешь осужден». Нет, он сказал о том, чего Антоний лишится, если пойдет из скита в город, и что получит, если не пойдет.

И точно так же сегодня — человека, который не хочет соблюдать пост, регулярно ходить на службы и т. д., никто из Церкви не выгонит, но он не получит того, за чем в нее пришел. Вот это важно понять. Врач не заставляет больного соблюдать его предписания. Но если человек не будет слушаться врача, он не выздоровеет.

Это с одной стороны, а с другой — есть определенные правила, установления в Церкви, и невозможно стать частью Церкви, ее клеточкой, не смирившись, не послушавшись. Это не то, что ломает человека, делает его несвободным, это, наоборот, создание тех стрессовых условий, пережив которые человек освобождается. Беда в том, что не только неверующие, невоцерковленные люди, но и прихожане наши зачастую не понимают, что такое послушание Церкви, им кажется, что это некая система, которая требует подчинения себе из страха: «Не будешь делать все как положено, Бог накажет». Обратная сторона такого восприятия — периодически появляющиеся в Сети публикации: не надо, дескать, бояться, никто вас не накажет, будьте свободными, если вы пришли в дом, где не постятся, если у вашего друга день рождения — ешьте и пейте все подряд… Но на самом деле это не свобода, это зависимость. Если наши отношения с людьми строятся на основе застолья, то что это за отношения? Если я боюсь глупых обид, вопросов типа «Ты меня уважаешь?», то что это за свобода?

Без послушания невозможно прийти к любви, к смирению — и к свободе. Поэтому путь послушания Церковь человеку указывает, но его очень важно разъяснить. Это лестница духовного восхождения: человек сделал первый шаг, на первую ступеньку наступил, и для него стало возможным дальнейшее восхождение. Поэтому так важны слова, которые помогли бы это донести: здесь от тебя не требуют, здесь тебе предлагают.

Стать свободным, быть свободным — трудно. Можно даже сказать, что труднее нет ничего. Но Христос хочет для нас именно этого.

Журнал «Православие и современность» № 32 (48)

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/net-nichego-trudnee-chem-byt-svob...