Настоящая старость — это демоверсия адской муки. Дмитрий Соколов-Митрич

Дмитрий Соколов-Митрич

Все-таки человек — патологически недоверчивое существо. В молодости он не верит, что существует здоровье, в зрелости не хочет знать, что старость неминуема, а в старости игнорирует тот факт, что смерть может прийти в любой момент — хоть сегодня к ужину. Он, конечно, знает, что так бывает, в книжках читал. Знает, но не верит. Если бы верил — жил бы иначе.

«Ну, ладно, — думает молодой недоверчивый человек. — Со здоровьем как-нибудь договорюсь. Таблеточки попью, операцию вовремя сделаю, все проблемы решаемы».

«Ну, ладно, — думает зрелый недоверчивый человек. — Старость, конечно, не радость, но и не катастрофа. Вот сейчас еще немного накоплю денег, буду ездить, мир смотреть, да и вообще — есть еще шанс умереть молодым».

«Ну, ладно, — думает старый недоверчивый человек. — Смерть может прийти завтра, а может через десять лет, поэтому лучше о ней вообще не думать…»

Патологически недоверчивый человек уверен, что грядущая старость — это просто возраст, утрата внимания со стороны противоположного пола и прогрессирующий дефицит здоровья.

Но старость — это нечто гораздо более неприятное. Настоящая старость — это процесс обрубания связей. Причем на этот раз не ты их обрубаешь, а они тебя.

Сначала уходят бабушки и дедушки. Потом уходят родители, тети, дяди, девери, золовки и прочие пернатые семейного гнезда. Затем — куда-то вдруг исчезают партнеры по бизнесу и попутчики по карьере. Они еще живы, но их уже нет, они были с тобой только потому, что ты был тем, кем ты был. Затем приходит время хороших знакомых, настоящих друзей, братьев, сестер, жен, мужей и не дай бог — детей. Ты все чаще ходишь на кладбище — хоронить, поминать, а то и просто погулять. Ты больше не скорбишь об очередной утрате, потому что в своевременной смерти для тебя уже давно нет никакого трагизма. Тебе уже жалко не их, мертвых, а живого себя. Преобладающим чувством становится удивление: «А что я вообще тут делаю?»

В какой-то момент ты просто перестаешь понимать этот мир. Все твои — уже там, реальность изменилась до неузнаваемости, она чужая, тебе в ней больше нечего делать. Какие-то новые технологии, которые уже поздно осваивать, какие-то новые правила жизни, которые реально бесят, даже звезды эстрады и кино все сплошь незнакомые. Все это вытесняет тебя на периферию жизни — которая и есть старость. Остатки здоровья становятся обузой, а долголетие — проклятием. Хочется лишь одного — сдаться без боя. Чтобы это был мгновенный инфаркт, а не мучительная онкология или затяжная болезнь Альцгеймера. А если комфортной смерти ты пока не заслужил — то уж лучше и правда в дом престарелых. Там, по крайней мере, ты не будешь одинок.

Настоящая старость — это контекстуальный синоним парализующего одиночества, демоверсия адской муки. Как бы человек ни выпендривался, как бы ни строил из себя высокоразвитого эгоиста, он все равно остается бесплатным приложением к мощному траффику вселенской любви.

И когда тебя больше некому загружать, когда ты выпадаешь из этого потока — вот тут и наступает всепоглощающая старость. Средство от этой муки, конечно, есть, но оно труднодоступно. Потому что патологически недоверчивый человек не верит в то, что у вселенского потока любви есть источник, который открыт для всех и неиссякаем. Даже если знает — не верит. Если бы верил — жил бы иначе.

Я видел много старых людей. Одним было двадцать лет, другим сорок, третьим восемьдесят. Но еще больше я видел людей молодых. Одним было двадцать лет, другим сорок, третьим восемьдесят. Недавно, например, я встретил дядю Сашу — очень молодого человека семидесяти пяти лет. Это было в деревне Свапуще Тверской области. Мы с друзьями в тот день совершали велопокатушку вокруг озера Селигер. Дядя Саша легко обогнал нас и припарковал свой велосипед возле местного сельмага — запастись едой на вечер. Это был уже двенадцатый день его путешествия, за это время он проехал 860 км по Новгородской, Псковской и Тверской областям. И такие подвиги он совершает раз в 2-3 месяца. Например, предыдущий марш-бросок был из Москвы в Челябинск. Куча друзей по всей стране, отличное самочувствие, стопроцентный контакт с реальностью и никакой старости.

Опыт общения с этими людьми научил меня не бояться шестидесяти лет, семидесяти лет, восьмидесяти лет. Я понял, что старости, на самом деле, не существует — стоит только это понять. Мы всегда на связи с тем, кто сказал: «Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною».

Последние годы нашей жизни — это всего лишь еще один шанс эту связь восстановить. Последняя возможность решить главную задачу своей жизни в досудебном порядке. Но кто сказал, что последние годы, месяцы, дни нашей жизни — они где-то там, в старости, а не здесь и сейчас? Недавно я общался с одним патологоанатом и он мне признался: «Человек на редкость глуп и беспечен. Морг — это то самое место, где отрицать этот факт невозможно. И ты знаешь — как только приходит вот это понимание, что человек не столько злодей, сколько дурачок — жить становится гораздо легче».

Я уже давно смирился с тем, что я глуп и беспечен. Я знаю, что перед смертью не надышишься, а все равно зачем-то дышу этим сладким ядом бессвязной жизни. Я ведь тоже патологически недоверчивый человек. Знаю, но не верю. Если бы верил — жил бы иначе.

https://foma.ru/pered-smertyu-ne-nadyishishsya.html