Мысль о "некотором благоприличии". Наталья Левшина

В прошлом номере нашей газеты мы публиковали размышление игумена Нектария (Морозова) о внешнем благочестии. Сегодняшняя статья — в продолжение начатого разговора.

После того как ребенок сделал первые шаги, его начинают учить поведению в обществе людей. Учат тому, что такое хорошо и что такое плохо, учат уважать старших и не обижать младших,— много уроков получает он каждый день. Наступает момент, когда со всеми усвоенными уроками он оказывается среди сверстников и вдруг с удивлением узнает, что не всё и соблюдать-то нужно, что взрослые и сами хороши… Начинается праздник непослушания. Что-то подобное испытывает и человек, переступивший порог Церкви,— и не просто переступивший, но увидевший неодолимо влекущий к себе Свет за этим порогом. Как хочется идти к Просиявшему для тебя Христу, как хочется быть по-детски хорошим, делать всё правильно, чтобы остаться с теми, кто давно и уверенно стоит внутри, чтобы быть похожим на них! Но вот тут-то неожиданно можно услышать: «Не переусердствуй. Не обращай внимания на мелочи: одежда, головной убор, яичный порошок в печенье… Главное — стремиться к Богу душой».

Не успел новоприобретенный брат во Христе испытать себя постом, попробовать свои силы — ему уже советуют «не перепоститься, не перетрудиться»; не успела сестра заново привыкнуть к своему женскому облику, порадоваться ему — ей говорят, что «и в брюках хорошо, ты с работы, простительно». Получается, что человек, не навыкнув еще в послушании, хотя бы в малейшем отказе от своеволия, получает опыт сомнения. И от кого же? — От братьев и сестер по вере… Кстати, обращение друг к другу «брат» и «сестра» тоже уже слышится редко — по мнению «новаторов», это устарело так же, как юбки и платки. В противовес можно приводить слова из Второзакония (см.: Вт. 22, 5) и 62-е правило Трулльского Собора — тут же ответят, что здесь упоминаются частные случаи. Да, буквально — частные, именно потому, что не было прецедентов, за исключением ситуаций, выходящих за рамки обычной жизни. Как бы ни выглядела мужская одежда в разные времена, никогда женщинам не приходило в голову усваивать ее себе и переступать в ней порог храма — не было и необходимости в таком запрете. В светской жизни, кстати, такие запреты законодательно существовали — во Франции закон, запрещающий ношение брюк женщинами, был принят в 1799 году (именно в годы революции женщины потребовали права носить одежду мужчин — не правда ли, знакомо?) и отменен лишь буквально на днях, хотя во французском Кодексе о труде всё же осталось право работодателей запрещать женщинам приходить в офис в брюках.

Довелось мне однажды получить «привет из прошлого», ощутить, как верующий русский человек относился к своему пребыванию в храме Божием. Несколько лет назад навещала друзей, живущих за тридевять земель — в Оттаве. В воскресенье мы с ними вместе пошли на Литургию в храм, принадлежащий Русской Православной Церкви Заграницей, где прихожане — по большей части потомки эмигрантов. Молодежь, конечно, выглядела в основном по-западному, а вот люди постарше были ненарочито нарядны: женщины — в костюмах и шляпках, в платьях и платках, мужчины — в наглаженных рубашках и брюках. Была какая-то особенная торжественность и в их одежде, и в том, как они держались, как целовали благоговейно крест после окончания Литургии. Мне вспомнилось почему-то, что в русских деревнях некогда для воскресенья держали особую, «кобеднишнюю» одежду. «Кобеднишняя» — та, в которой ходят к обедне. Многие ли из нас сегодня, здесь, на своей родине, задумываются о том, в чем пойти в церковь, чтобы это было благопристойно и благочестиво?

В последние годы навещаю другую семью, по сложившимся обстоятельствам живущую за границей, в маленьком бельгийском городе. В приходе — люди, покинувшие свою страну 10–15 лет назад, не всегда по своей воле, из огня попавшие в полымя, чувствующие одиночество и пустоту, несмотря на внешнее благополучие. Духовная жизнь там дается очень большим трудом, помещение храма арендуется: часто это неиспользуемая баптистская молельня, каждый раз приходится служить молебен и освящать помещение заново, перемещать убранство церкви, по сути, походной. Люди приезжают сюда за час-полтора до службы (прибавьте время на дорогу из окрестных городков) и задерживаются после окончания: идут занятия детской и взрослой воскресной школы, репетиция хора, устраивается общая трапеза — почти весь день прихожане проводят вместе. Разговоров на излюбленные у нас темы (поститься — не поститься, брюки — женская одежда или мужская) там не услышишь — слишком дорого время, слишком многое хочется передать детям, слишком драгоценны воспоминания и впечатления, почерпнутые из книг, очень хочется сохранить свое, родное, в противовес окружающей жизни. Такое трепетное отношение к традициям, сложившимся в Русской Церкви за многие столетия, на родине, увы, встречается все реже. На чужбине «жареный петух» уже клюнул — и взгляд часто прояснен. Там обращает на себя внимание приходское единство во всем — от одежды до поддержки друг друга. Моя подруга, например, очень тяжело болела, и ее соприхожанки, на тот момент едва с ней знакомые, помогали ей добраться до храма, привозили и увозили на машине, навещали в больнице, участвовали в домашнем хозяйстве. И я, и мой сын не почувствовали себя среди них гостями: нам улыбались, здоровались, расспрашивали — нам было тепло среди своих.

В России же мы избалованы. Нас ниоткуда не гонят — мы сначала выбираем храм, который нам больше по вкусу, потом батюшку, который нам больше потрафит, а потом присваиваем себе право указывать, что можно и что нельзя, исходя из собственного удобства. Мы слишком быстро забыли времена, когда, чтобы попасть в церковь на службу, надо было пожертвовать многим: временем, репутацией на работе, а иногда даже свободой. И во многом так происходит потому, что мы начали пренебрегать «мелочами», составляющими благочестивые обычаи, на которые тоже опирается повседневная жизнь, доказывая себе и другим, что это не суть важно. Так и коринфяне когда-то доказывали апостолу Павлу, что съесть идоложертвенное не погубительно, потому что оно не имеет священной силы. На что апостол отвечал: «Увидит, говорит, брат тебя в требищи — тебя, которого он знает за человека многосведущего, всеми чтимого, которого слово и дело имеют всегда вес среди братий,— увидит и увлечется примером твоим тоже сесть за идоложертвенную трапезу, между тем как в совести своей считает это дело не безгрешным для христианина. Поступая так, он оскорбит свою совесть и согрешит пред Богом, ибо против совести ни в каком случае не должно действовать. Вот как может совершиться преткновение и падение брата немощного!» («Первое послание святого апостола Павла к коринфянам, истолкованное святителем Феофаном»). Жаль, не желают этого знать нынешние «коринфяне», очень любящие к месту и не к месту повторять слова апостола: Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем (1 Кор. 8, 8) — и не замечающие, как подталкивают немощного и колеблющегося брата.

И закончить хочется пламенными словами святителя Григория Богослова, который из глубины четвертого века от Рождества Христова называет наши сегодняшние болезни и заблуждения и помогает излечить их: «Даже прекрасное не прекрасно, если произведено вне порядка; как, например, совершенно не приличны цветы зимой, мужской наряд на женщине и женский на мужчине, геометрия во время плача и слезы на пиру. Неужели же ни во что будем ставить время единственно там, где всего более надобно уважать благовременность? …Не так будем рассуждать, не побежим далее цели, как горячие и неудержимые кони, сбросив с себя всадника — разум, и отринув добрую узду — благоговение, но станем любомудрствовать, не выступая из назначенных христианину пределов, не будем переселяться в Египет, не дадим увлекать себя к ассириянам, не воспоем песнь Господню на земли чуждей (см.: Пс. 136, 4), т.е. вслух всякому, и стороннему и нашему, и врагу и другу, и благонамеренному и злонамеренному, который чрез меру тщательно наблюдает за нами и желал бы, чтобы в нас каждая искра худого обратилась в пламя, сам тайно ее возжигает, раздувает, воздымает своим дыханием к небу, выше попаляющего все окрест себя вавилонского пламени. Поелику в собственных своих учениях не находят они для себя подкрепления, то ищут его в том, что слабо у нас. А потому, как мухи на раны, нападают на наши (как назвать это?) неудачи или погрешности… Будем знать, что есть некоторое благоприличие, как в одежде, пище, смехе и походке, так и в слове и молчании…» (Святитель Григорий Богослов «Пять слов о богословии», слово 27‑е).

Газета "Православная вера", № 6 (482), март, 2013 г.

http://www.eparhia-saratov.ru/