Милости, а не жертвы... Священник Сергий Чечаничев

Как-то за чаем в трапезной речь зашла о том - следует ли помогать людям, которые имеют пристрастие к алкоголю и о свободе их воли. Мнения разделились.

Наш псаломщик Петр Иванович рассказал свою историю.

- Вы знаете, что мне уже на шестой десяток перевалило. Вырос я здесь в Питере, за Нарвской заставой, был некрещеным и жил без Бога. Юность пришлась на семидесятые годы прошлого века, так называемую «эпоху застоя» и виделась тогда, как вечный праздник, а сегодня, как сплошная пьянка. Многие мои друзья того времени уже в могилах, а мне Господь не только послал исцеление от этой болезни, но и сподобил помочь моему старшему брату в борьбе с этим недугом...

- Это было более двадцати пяти лет назад и началось с нашего Крещения. Крестились мы уже в зрелом возрасте. Мне было под тридцать, а брат на семь лет старше.

Однажды, теплым июльским днем я гулял по нашему питерскому парку Победы с детской коляской, в которой подремывал мой младший сын. На одной из аллей на скамейке сидел старик. Его лицо покрывала благообразная седая борода, а голову - старая соломенная шляпа. Когда мы поравнялись, старик встал и подошел к нам.

- Молодой человек! У вас ребенок - крещеный? - спросил он.

- Нет, некрещеный, - ответил я недоуменно, - а зачем его крестить?

- Вам надо обязательно покрестить ребенка, иначе весь ваш род вымрет, - сказал старик. Я пришел еще в большее замешательство:

- Ну, что вы? Как это вымрет?

- Меня зовут отец Николай - представился старик. Я много лет cлужил священником, но сейчас уже на пенсии. Говорю вам, - обязательно покрестите ребенка.

Я уже несколько пришел в себя и с комсомольским задором вступил в полемику:

- Вот, в войну, в печах все горели, и крещеные, и некрещеные, какая разница?

Батюшка посмотрел пристально мне в глаза и со вздохом произнес:

- Войну, послал нам Господь, за грехи наши....

Для меня все слова священника были каким-то «темным лесом». Какие «грехи», как это «род вымрет», какое «крещение»? О чем это он? Наверное не в себе... Поэтому, поговорив так пару минут мы разошлись в разные стороны, но вдогонку он мне еще раз крикнул:

- А вы все-таки обязательно покрестите ребенка!

В тот год праздновалось тысячелетие крещения Руси и, уже осенью я все-таки решил покрестить детей. Да и сами мы вместе с братом захотели приобщиться к русской традиции, к культуре и принять святое Крещение. Но до храма нам было никак не дойти.

В конце зимы в феврале мы с супругой и детьми, как-то гуляя, переходили через подземный переход под Московским проспектом. Я держал на руке младшего сына и вдруг почувствовал, как кто-то сзади крепко взял меня за рукав куртки:

- Молодой человек, у вас ребенок крещеный? - услышал я вопрос и обернулся. Передо мной стоял отец Николай. Наверное, это и был момент моей встречи с Богом. Потому что встретиться спустя почти восемь месяцев в пятимиллионном городе с человеком, с которым мысленно разговаривал все это время, было самым настоящим чудом. Отец Николай меня не узнал, но в этот раз я быстро сориентировался и ответил:

- Нет, некрещеный, но мы очень бы хотели покреститься, да вот, все никак не собраться.

- Если хотите, я смогу покрестить вас на дому.

- Конечно, хотим.

- Тогда дайте мне номер телефона. В ближайшую субботу я вам позвоню и договоримся.

Мы крестились. Но время прозрения еще не наступило. И слова отца Николая, сказанные нам после Крещения, о том, что теперь следует вести благочестивую жизнь, регулярно посещать храм, исповедоваться и причащаться мы пропустили мимо ушей. Брат работал тогда в «оборонке», писал кандидатскую диссертацию. Но, когда Союз развалился, «оборонку» прикрыли и попал он в полный плен к «зеленому змию».

Прошло четыре года. Брат пил. Семьей он так и не обзавелся. Старенькие наши папа и мама взмолились: «Сделай хоть, что-нибудь! Погибает же он, уже до умопомрачения допился...». Вот и пришло мне тогда на ум отправить брата куда-нибудь на принудительное лечение от алкоголизма. Но при этом подумалось, что хорошо бы ответственность за это насилие на кого-нибудь другого переложить. Решил, что попробую переговорить с каким-нибудь священником. Попрошу, чтобы он «благословил» эту идею.

Тогда - более двадцати лет назад здание нашей старинной церкви находилось в полуразрушенном состоянии. Пришел я ближайшим воскресным утром на Литургию. В храме только несколько пожилых женщин и бабушек стояли. Так сложилось, что старшая сестра моей супруги помогала в восстановлении храма, поэтому меня сюда и занесло. Перед Причастием батюшка вышел к аналою:

- Ну, кто еще не исповедовался?

И вот, ко мне эти бабушки подходят и подталкивают меня к священнику, мол, иди на исповедь. А я сопротивляюсь и упираюсь, ибо вовсе не за этим пришел. Но, в конце концов, оказался у аналоя. Посмотрел на меня батюшка и спрашивает: - Ну, что у тебя?

Я отвечал заранее заготовленным монологом о том, что брат пьет и надо бы его на принудительное лечение отправить, и вот хотелось бы посоветоваться...

Батюшка посмотрел мне в глаза и сказал:

- Насилием никто и никогда ничего хорошего не добивался. Не надо этого...

Я, как-то опешил и отошел в сторону. Как же так? Некоторое время постоял в недоумении - что же теперь делать? Тут на меня опять старушки налетели:

- Ну что, ты, исповедался? Что батюшка сказал?

Мне опять пришлось отбиваться от них: - Не исповедовался, не знаю, как... отстаньте....

Но не тут-то было. Чуть ли не пинками и тычками в спину они опять протолкнули меня к аналою. Батюшка улыбнулся: - Ну чего тебе еще?

- Да, вот, тут говорят, что исповедоваться надо...

- А ты исповедовался когда-нибудь?

- Нет, не приходилось...

Батюшка посмотрел на меня и также с улыбкой по-доброму спросил:

- Ну, что, каешься в своих грехах?

Я как бы на автомате, будучи в полной прострации, закивал головой: - Каюсь! Каюсь!

Батюшка накрыл меня епитрахилью и прочитал молитву. - Ладно. Иди, причащайся.

Я словно в полусне достоял до Причастия, потом подошел к Чаше и причастился.

И когда уже после службы шел к автобусу, вдруг ощутил в себе такое чувство легкости и чистоты, как будто в роднике с живой водой омылся. Так я стал прихожанином...

Брат продолжал пить. С работы его уволили. В новую коммерческую жизнь он совершенно не вписывался. И я попросил батюшку взять его на работу в храм. Так брат оказался в нашем храме, в качестве сторожа. Он начал молиться, причащаться и продержался около трех лет. Потом несколько раз срывался в запой, уходил из храма и опять возвращался. А батюшка терпел все эти исходы и принимал его обратно.

Как-то братик по благословению батюшки даже дал обет о воздержании от недуга пьянства. Но вскоре нарушил его. Батюшка назначил ему епитимью - сорок раз прочитать Покаянный канон. Канон этот, как вы знаете, совсем небольшой, читается за десять минут. Брат эту епитимью исполнял два года. Позже он мне рассказывал: «Возьмешь молитвослов, а руки дрожат, язык становиться ватным...». Представляете, какие страдания совершенно трезвый человек должен испытывать. Какая уж тут свободная воля... Свободная воля - у духовно здорового человека, да вот, кто из нас здоров?

Прошло еще несколько лет. Церковные службы с исповедью и причастием сделались внутренней потребностью и необходимостью. Не скажу, что я много пил, но бывало. И вдруг пришло осознание, что алкоголь мешает мне в жизни. И тогда на домашних молитвах я своими словами начал просить Господа: «Господи, исцели меня от недуга пьянства! Помоги мне, Господи избавиться от этого порока!». Прошло еще три года. И все это время тяга к алкоголю не отступала, а иногда и усиливалась.

В очередной Петров пост, который в тот год длился четыре недели, удалось мне по милости Божией удержаться от употребления алкоголя. И не только в пост, но и на некоторое время после его окончания. Все какие-то дела мешали. Получилось так, что почти три месяца я вообще не употреблял спиртного и как-то даже весьма соскучился по этому делу. А поскольку осенью в нашей семье и в семьях близких родственников начиналась череда дней рождения и застолий, то я все-таки решил «развязать».

Но самостоятельно «развязать» мне мешало какое-то непонятное внутреннее чувство. Поэтому на ближайшей исповеди я начал «деревянным» языком объяснять батюшке, что уже три месяца не пил, но вот скоро у родственников будут дни рождения... и затем, уже просительно заглядывая ему в глаза, пробормотал:

- Может мне уже можно, ну хоть понемногу?

Батюшка улыбнулся и как бы вкрадчиво спросил:

- А что, выпить-то тебя сильно тянет?

Я воспринял этот вопрос, как предзнаменование положительного решения и с радостью алкаша, которая овладевает им в предвкушении выпивки, закивал головой:

- Тянет! Тянет!

- Тогда тебе лучше совсем не пить, - уже серьезно и весьма твердо сказал батюшка.

Честно говоря, я не рассчитывал на такой поворот разговора и не продумывал варианты ответов. У меня просто сама собой наклонилась голова, скрестились под благословение ладони и с языка свалились слова:

- Благословите, батюшка, совсем не пить!

Батюшка благословил меня и в некотором оцепенении я отошел от аналоя.

И вот уже много лет после этого благословения не испытываю никакой непреоборимой тяги к спиртному. То есть, тягу-то я иногда испытываю, но по милости Божией удается ее перебарывать.

Брат работал при храме уже помощником батюшки по административно-хозяйственной части. Но через два года после моего исцеления, он вновь сорвался.

Я бросился к батюшке с вопросом: - Что делать?

И он благословил меня читать за брата каждый вечер по одной кафизме из Псалтыри.

Прошло два месяца, но запой не прекращался. Тогда я опять обратился к батюшке: «Что еще можно сделать?» Батюшка благословил меня в дополнение к Псалтыри читать в течение сорока дней акафист иконе Божией Матери «Неупиваемая Чаша». Конечно, надо сказать, что о брате горячо молился и сам батюшка, и многие наши прихожане.

Икона Божией Матери «Неупиваемая Чаша» работы иконописца Ростислава Гирвеля, Казанский собор (СПб)

Процедурно, для спасения брата, ибо такой опыт уже имелся, необходимо было, чтобы он не употреблял алкоголь в течение пяти суток, после чего можно сделать укол химзащиты, который снимает химическую зависимость организма к алкоголю.

Прошло сорок дней. Я читал акафист. Брат находился на грани смерти. Он не мог принимать пищу и почти не спал, только выпивал понемногу с местными забулдыгами.

Со слезами на глазах, я просил его: - Потерпи, братик, не пей. Посиди дома, а через пять дней укол сделаем. Мы же все любим тебя...

- Нет, - отвечал он также с плачем, - жить мне немного осталось, хочу умереть. Ты сейчас уйдешь и я, вслед за тобой пойду. Найду мужиков, кто-нибудь да нальет...

Я ушел и внутренне переживал состояние некоего отупения и отчаяния от такого, как казалось, нескончаемого и непреодолимого несчастья. Но через пять дней брат позвонил мне и совершенно трезвым голосом сказал, что «завтра готов ехать к врачу». Я не стал задавать лишних вопросов, и ответил, что подъеду на машине к девяти утра.

На следующий день мы поехали в клинику и ему поставили химзащиту. Еще через неделю брат вернулся в храм на работу. Спустя пару месяцев, когда он окончательно пришел в себя, мы как-то заговорили о тех событиях... Не удержавшись, я спросил его, как получилось, что ему удалось тогда продержаться эти пять дней?

Брат ответил, что после моего ухода он пошел на улицу и сразу нашел местных алкашей. Они возвращались из аптеки с двумя десятками стограммовых пузырьков с низкокачественным спиртом под названием «красная шапочка». Все вместе пошли на квартиру, к одному из собутыльников. Брат взял пустой стакан. Вылил в него целый пузырек, выдохнул и залпом выпил. Но, не успел он опомниться, как только, что принятый внутрь спирт «пулей» вылетел из него обратно в стакан. Он опешил и автоматически, влил спирт обратно в себя. Однако и на этот раз вся жидкость из него вылетела, но уже не в стакан, а в кухонную раковину, до которой он едва успел добежать.

Брат открыл другой пузырек. Вновь налил в стакан и выпил, но ситуация повторилась. Его вырвало и спирт опять попал в раковину. «Что-то не лезет», - виновато сказал брат, обратившись к дружкам, и обидевшись на весь мир, пошел домой. Три дня он отлеживался, пил чай, потом стал понемногу есть, а на шестой день позвонил мне.

Из всего этого горького опыта, мне видится, что искушение осуждением и самооправданием, является еще большим злом, чем искушение недугом пьянства. Ибо пьющий человек находится, как бы в безумном состоянии, поскольку его воля парализована и подавлена. И пребывая в плену своего порока, не способен он, ни к какому самостоятельному сопротивлению или к проявлению свободной воли. Это касается не только пьянства, но и всех других страстей, которыми пленяется человек.

Братик, как вы знаете, и поныне продолжает работать в храме. А меня несколько лет назад батюшка благословил быть псаломщиком и помогать в алтаре. Иногда я с ужасом думаю, а что бы было, если священник тогда в парке не подошел ко мне или если бы наши старушки не подтолкнули меня к аналою, когда я в первый раз оказался в Храме?

Ведь никакой моей свободной воли в этих случаях не проявлялось.

А те, кто говорят, что у них нет желания участвовать в спасении близкого человека, ибо тот якобы «сам сделал свой выбор» в пользу греха или какого-то порока, могут утратить связь с Господом. Потому что, участвуя в таинствах и вычитывая молитвы, не сделали самого главного - не проявили милости к своему ближнему. Следовало бы всем нам задуматься, о том, что мы сами можем являться причиной духовных заболеваний близких людей. А из-за своего самолюбия и эгоизма сваливаем на них и свою вину, и свою ответственность. А как же быть с сокрушением собственного сердца? А если предположить, что на их месте мог оказаться любой из нас, а они вместо нас страдают? И если это так, то никакие наши молитвенные стояния не смогут послужить оправданием перед Богом, ибо говорит всем нам Господь: «милости хочу, а не жертвы» (Мф.12:7).

Мы просим милости у Бога для себя, но по отношению к другим - милостивыми быть и не собираемся. Где же элементарная логика? Если мы, не проявляя милосердия к нашим ближним, просим Бога быть милостивым по отношению к нам?

Где-то я читал, что один купец писал святому Макарию Оптинскому о том, что от него ушла прислуга и знакомые ему люди просили принять на это место деревенскую девушку. И купец спрашивал у старца - стоит ли ее принимать? Старец ответил ему: «Принимай». Но вскоре купец прислал письмо, в котором просил разрешения уволить новую прислугу. Он называл ее «сущим бесом» и писал, что, как только она появилась в его доме - он стал постоянно злиться и потерял всякое самообладание. А старец ответил купцу, что ни в коем случае нельзя выгонять эту девушку, ибо это ангел Божий, которого послал Господь для того, чтобы тот купец смог увидеть, сколько в нем скрывается затаенной злобы. Ибо предыдущая прислуга не способна была показать ему этого.

А, что если Господь попускает болезни и страдания окружающих нас людей только для того, чтобы показать, сколько в нас затаенной злобы и не милосердия?

Но, конечно,- оговорился Петр Иванович, - все следует делать с рассуждением. И если нет сил или терпения, или если жизни угрожает опасность от буйного пьяницы, то все это особые случаи, при которых необходимо советоваться с духовным отцом.

А свобода воли, это, наверное, как некий вектор устремления в каждом человеческом сердце, который может склоняться к добру или к злу. И вот если в сердцах наших и в глазах Божиих этот вектор, как волеизъявление устремляется к доброделанию, то Господь посылает нам Свое благословение, которое становится источником доброй, благодатной энергии для нашей жизни - и земной, и вечной. Но если в глубине наших устремлений затаились эгоизм или корысть, или лукавство, или не искренность, или, своеволие, то думаю, что, в глазах Божиих это видится, как зло, которое в случае не раскаяния, а тем более самонадеянного упорства может привести к погибели.

Поэтому, лучше не надеяться на свою волю, а просить Бога, как просили в молитве Оптинские старцы: «Господи, руководи Сам Ты моею волею и научи меня молиться, надеяться, верить, любить, терпеть и прощать».

Санкт-Петербург

2015 год

https://ruskline.ru/analitika/2015/11/30/milosti_a_ne_zhertvy