Марфа? Мария? Арсения. Марина Бирюкова

Книгу об игумении Арсении (Себряковой) — биографический очерк, дневниковые записи, письма — я купила в церковной лавке в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. Конечно, я и раньше слышала об Усть-Медведицкой игумении, встречала в православной литературе упоминания о ней. Но для того, чтобы моя рука сразу потянулась к этой небольшой книжке в зеленом переплете, в который уж раз переизданной Сретенским монастырем в Москве, имевшейся у меня информации вряд ли было достаточно. Во мне сработала некая интуиция — она всегда срабатывает, когда мы видим, наконец, ту самую книгу, ту, которая нужна нам именно сейчас — более, чем все прочие.

Вряд ли может быть случайностью и то, что моя встреча с матушкой Арсенией произошла именно на Введение. Ведь этот праздник говорит нам о выборе — полном, бесповоротном, неколебимом выборе цельной и чистой души. Маленькая девочка Мариам, взбирающаяся по ступеням Храма, — пример такого выбора. Но нам необходимы и иные примеры, особенно те, что наиболее близки нам во времени.

Итак, Анна Михайловна Себрякова, родившаяся в год смерти Серафима Саровского и умершая именно в Сарове — в разгар так называемой «первой русской революции». В монашестве — Арсения. С 1863 года — настоятельница Усть-Медведицкого Спасо-Преображенского девичьего монастыря. Сейчас это Волгоградская митрополия, соответственно, Волгоградская область.

Да не покажется это отступлением от темы: всем нам с детства нашего рассказывали о женах декабристов, которые «оставили роскошную жизнь и поехали за мужьями в Сибирь». Справедливости ради: за каторжными мужьями в Сибирь в ту пору ехали, а также шли пешком если не все, то очень многие. Не только жены декабристов, но и жены растратчиков, дуэлянтов, фальшивомонетчиков, разбойников, воров, убийц и безвинно осужденных. Это не считалось подвигом! Это воспринималось как норма. Такие были тогда в России женщины. И именно такой была Аннетта Себрякова — дочь богатого донского помещика, красавица и завидная невеста… избравшая Небесного Жениха и до конца сохранившая Ему верность. В семнадцать лет уйти из отцовского дома, из привычной жизни в Медведицкий монастырь — учитывая, к тому же, его тогдашнюю бедность и неустроенность — это было не легче, а, боюсь, труднее, страшнее, чем уехать из Санкт-Петербурга в Сибирь.

«Я с Господом ничего не боюсь. Иду своей дорогой, впереди вижу или хочу видеть одну свою цель, какая бы ни была, но цель, к которой стремишься. К этой цели стремлюсь, а всё остальное не вижу и видеть не хочу. Вот в чем сила. Против этой силы не устоит никакая интрига, и даже не коснется ее».

Выбор дочери стал драмой для ее отца, Михаила Васильевича Себрякова. Он давно уже был вдовцом, и с Анной, младшей из его детей, выросшей уже без матери, его связывала глубокая любовь и особое, тонкое взаимопонимание. Вот как описывала она, спустя годы, их расставание: «Когда он уезжал из монастыря, все вышли провожать его за ограду обители. Он простился со всеми и уже отъехал довольно далеко. Я стояла и смотрела вслед ему; вдруг вижу: лошади остановились, и батюшка вышел из экипажа. Я поспешила к нему навстречу, полагая, что он забыл что-нибудь или ему надо что-то сказать мне. Он взял мою руку, молча прошел рядом со мною несколько шагов, глядя то вниз, то на меня, точно не решаясь расстаться со мною. Та же бледность, что в церкви, покрывала его лицо: видимо, он страшно боролся с собою, потом, крепко сжав мою руку, он разом оставил ее, быстро пошел к экипажу, сел и велел ехать уже без остановки».

На монашеском пути Анну­Арсению ждали не только внешние трудности (ей, не знавшей ранее физического труда, сразу пришлось делать в монастыре всю черную работу, даже колоть дрова), но и горькие разочарования: большинство монахинь, включая тогдашнюю игумению, не имели глубоких познаний о духовной жизни и опыта внутреннего делания: их благочестие сводилось к деланию внешнему. Когда же Арсения нашла, наконец, для себя долгожданную наставницу — схимонахиню Ардалиону (Игнатову) и добровольно приняла на себя подвиг совершенного послушания ей, то эта школа оказалась весьма суровой: происходившая из духовного сословия матушка Ардалиона с послушницей-дворянкой совершенно не церемонилась… Верность и благодарность своей старице монахиня, а затем игумения Арсения сохраняла и после ее кончины, всю свою жизнь: «…слово ее дает жизнь моей душе», так писала она в письме к Петру Александровичу Брянчанинову, брату покойного уже в то время святителя Игнатия. И в той же переписке мы находим слова, многое объясняющие: «Жесток путь спасения, жестоко бывает иногда и слово, высказанное о нем, это меч обоюдоострый, и режет он наши страсти, нашу чувственность, а вместе с нею делает боль и в самом сердце, из которого вырезаются они. И будет ли время, чтоб для этого меча не оставалось более дела в нашем сердце?..»

Наверное, каждый, кто станет читать записки матушки Арсении, извлечет из них свои, именно ему необходимые уроки. Для меня главным оказался урок доверия к Богу. Доверие к Нему — это ведь совсем не такой простой предмет на самом деле, это не то, что было в нашем детстве, когда мы прижимались к маме или папе и чувствовали себя в безопасности. Довериться Создателю — это предприятие для взрослых, ответственных и сильных людей. Ведь это означает — принимать все, происходящее в твоей жизни, как посланное от Него, в идеале даже ничего не прося, отказавшись — не от молитвы как таковой, конечно, нет, а от тех конкретных жизненных прошений, которые сегодня занимают в нашей церковной жизни едва ли не главное место. Мы ведь то и дело просим: «Господи, сделай так, чтобы…». А вот что писала об этом игумения Арсения:

«Боюсь сказать Господу всеведущему, чтобы Он дал мне то-то в тот час, то-то в другой. Боюсь проникнуть в волю Его спасающую и в ней избирать для себя полезное (…) уверенности боюсь искать в чем бы то ни было…».

И еще — совет, способный отрезвить нас в минуты душевного перегрева, эмоционального перенапряжения:

«Не стремитесь так усиленно узнавать волю Божию в вашем деле, чтоб не принять за волю Божию горячность собственного сердца. Надо знать и глубоко познать, что сердце наше так испорчено, так помрачено грехом, жизнь наша так спутана нашими пороками, испорчена своевольными умышлениями нашего грехолюбивого сердца, что не только творить волю Божию или познать ее мы не можем, но даже действовать в нас и в нашей жизни мы не допускаем всесвятой воле Божией».

Матушка Арсения была рачительной настоятельницей, при ней Усть-Медведицкая обитель преобразилась. Был выстроен огромный благолепный храм в честь Казанской иконы Божией Матери; место убогих монашеских келий заняли благоустроенные двухэтажные жилые дома для насельниц и причта; монастырь обзавелся, наконец, гостиницей и подворьем в станице Урюпинской. Пользуясь средствами своего отца, который до конца жизни помогал монастырю, игумения собрала в обители большую библиотеку, открыла бесплатную четырехклассную женскую школу, в которой учились девочки разных сословий, а также детскую иконописную школу, в которой (будучи, ко всему прочему, еще и вполне достойной иконописицей) преподавала сама. Впоследствии о ней напишут, что она совмещала служение евангельских Марфы и Марии (см.: Лк. 10, 38–42). Читая записки матушки Арсении, понимаешь, где она черпала силы, что даровало ей эту возможность — в бесконечных хлопотах, в денежных расчетах, во всех трудностях внешней, материальной жизни монастыря не утратить главного — любви к Богу и людям. Ее тексты удивительно красивы, четки, чисты, и причина тому — не только ее явное литературное дарование, но и постоянный внутренний труд, глубокая проработанность всего того, о чем она писала.

«Смирение есть единственное состояние духа, через которое входят в человека все духовные дарования. Оно есть дверь, которая отворяет сердце и делает его способным к духовным ощущениям. Смирение доставляет сердцу невозмутимый покой, уму — мир, помыслам — немечтательность. Смирение есть сила, объемлющая сердце, отчуждающая его от всего земного, дающая ему понятие о том ощущении вечной жизни, которое не может взойти на сердце плотского человека. Смирение дает уму его первоначальную чистоту…».

В июне 1905 года больная уже матушка предприняла паломническую поездку в Саров, к преподобному Серафиму, который был прославлен Церковью двумя годами ранее; и переоценила свои силы… Домой, в Усть-Медведицкий, ее привезли в гробу. Одна из насельниц монастыря вспоминала о встрече вагона с телом почившей игумении: с вечера вокзал был переполнен народом, здесь были не только монахини, но люди со всей округи, духовенство, крестьяне, дети и внуки крепостных отца почившей, Михаила Себрякова. Стояла тишина, люди расположились на платформе группами и шепотом рассказывали друг другу то, что могли рассказать о матушке, тихонько молились, пели духовные песнопения. А когда показался вдали поезд, все бросились навстречу ему с громким плачем…

«Странно, — пишет свидетельница, — в эту трогательную минуту, когда, казалось, скорбь дошла до крайних пределов и слезы неудержимо текли по лицам молящихся, вдруг какое-то сладкое отрадное чувство наполнило душу, заглушило горе, вливая мир в сердце…».

Газета «Православная вера» № 03 (551)

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/marfa-mariya-arseniya