Любите любовь

«Дорогие мои родные и близкие! К закату преклонился день моей жизни. И я уже дважды получил о том извещение <…> И на пороге новой жизни, той жизни, которая вызрела на земных пажитях, стою я с замиранием сердца в ожидании встречи с моим Господом, встречи, к которой стремилась душа моя всю жизнь. А вам оставляю <…> проверенное самой моей жизнью завещание: дорогие мои чадца Божии! Верьте Богу, доверяйтесь Его всегда благой о нас воле. Примите все в жизни – и радость, и безотрадность, и благоденствие, и злоденствие как милость и истину путей Господних. И ничего не бойтесь в жизни, кроме греха. Только он лишает нас Божия благоволения и отдает во власть вражьего произвола и тирании. Любите Бога! Любите любовь и друг друга до самоотвержения. Знает Господь, как спасать любящих Его». Архимандрит Иоанн Крестьянкин, 25 июня 2005 года.

5 февраля 2006 года в возрасте 95 лет ушел в вечность человек, личность и жизнь которого есть, по сути, прямое доказательство Божиего бытия. Поскольку никаким иным, «чисто человеческим» образом это явление объяснить невозможно.

Иван Михайлович Крестьянкин родился в 1910 году в Орле, в благочестивой семье городских мещан, восьмым ребенком; будучи двух лет, остался без отца. Традиционная русская жизнь, неотрывная от веры и Церкви, рухнула, когда Ване было семь лет; но среда, в которой этот мальчик подрастал, была средою верных и сохранила его душу. Мама будущего старца Елисавета Иларионовна на всю жизнь осталась для него примером жертвенной любви, гостеприимства, смирения и трудолюбия. Растить детей ей помогал брат Иван Москвитин, до революции — орловский купец. Два его сына впоследствии стали иеромонахом и архимандритом. В монашеской келье отца Иоанна в последний уже, псково-печерский период его жизни висела фотография двух архиереев: архиепископа Орловского Серафима (Остроумова), священномученика, расстрелянного в 1937 году в Катыни, и епископа Елецкого, викария Орловской епархии, Николая (Никольского). Снимок сделан в 1922 году, а дарственная надпись на обороте гласит: «От двух друзей юному другу Ване с молитвой, да исполнит Господь желание сердца твоего и да даст тебе истинное счастье в жизни. Архиепископ Серафим».

Желание сердца исполнилось в 1945 году: в январе митрополит Николай (Ярушевич) рукоположил 35-летнего Иоанна во диаконы, а через девять месяцев Святейший Патриарх Алексий (Симанский) совершил священническую хиротонию. Это были годы послевоенного духовного подъема, совпавшего со значительным смягчением политики власти по отношению к Церкви: и это было время подлинной весны для молодого священника Иоанна Крестьянкина. Необходимо всмотреться в его фотографии тех лет — глаза на них подчас говорят больше, чем воспоминания. Он учится в Московской Духовной Академии, полгода проводит в только что возвращенной Церкви Троице-Сергиевой Лавре — как ризничий; и там, и в Москве встречает много удивительных людей: Александра Хархарова (будущего архиепископа Ярославского и Ростовского Михея), Константина Нечаева (будущего митрополита Питирима), Павла Голубцова (будущего архиепископа Новгородского и Старорусского Сергия)… Впоследствии он напишет, что эти люди, живые и усопшие, всегда рядом с ним — «той глубиной, которой они вошли в мою жизнь тогда».

Трудная, беспокойная, но счастливая жизнь священника Иоанна Крестьянкина прервалась арестом — в 1950 году. Об этих годах он говорил, что они стали для него школой молитвы: «Молитве лучше всего учит суровая жизнь. Вот в заключении у меня была истинная молитва, и это потому, что я каждый день был на краю гибели. Молитва была той непреодолимой преградой, за которую не проникали мерзости нашей жизни. Повторить теперь, во дни благоденствия, эту молитву невозможно».

А вот каким остался отец Иоанн в памяти его товарища по Каргопольлагу: «Я помню, как он шел своей легкой стремительной походкой — не шел, а летел — по деревянным мосткам в наш барак, в своей аккуратной черной куртке, застегнутой на все пуговицы. <…> Его бледное тонкое лицо было устремлено куда-то вперед и вверх. Особенно меня поразили его сверкающие глаза — глаза пророка. Но когда он говорил с вами, его глаза, его лицо излучали любовь и доброту. И в том, что он говорил, было внимание и участие, могло прозвучать и отеческое наставление, скрашенное мягким юмором. Он любил шутку, и в его манерах было что-то от старого русского интеллигента».

После освобождения отца Иоанна ждало десять лет служения на рязанской земле — поскольку жить в Москве ему было запрещено; служения беспокойного, с бесконечными придирками уполномоченных и перебросами с прихода на приход (пять раз за десять лет): однако везде, где он служил хотя бы недолго, оставалась живая память о нем, неостывающий след. С помощью верующих он в те годы умудрялся делать то, что с немалым трудом делаем мы сегодня — возрождать, спасать разрушавшиеся старинные храмы. Даже, например, перекрывать крышу изнутри, с чердака — чтоб снаружи уполномоченный никаких перемен не заметил… Здесь, под Рязанью, отец Иоанн с молитвой пережил нападение разбойников, едва его не зарезавших, и зверское убийство девушки-клиросной. До пострига он был целибатным священником, у него не было семьи, не было и скарба — он легко перемещался с места на место с одним саквояжем.

Крепкая духовная нить связывала отца Иоанна с Глинской пустынью, закрытой в 1961 году; а в 1966 году глинский схиигумен Серафим (Романцов), живший тогда в Сухуми, постриг отца Иоанна в монашество, дав ему имя Иоанн — в память Иоанна Богослова, апостола любви (при крещении имя Иоанн было дано ему в память преподобного Иоанна Пустынника).

Сорок лет провел иеромонах, затем архимандрит Иоанн в стенах древнего Псково-Печерского монастыря — и это был венец его подвига. Люди шли и ехали к отцу Иоанну всегда, начиная с московской священнической молодости, но именно в Печорах он стал «батюшкой всея Руси» и понес крест, который можно было вынести только благодаря невероятному запасу любви и сострадания. Поток посетителей и поток писем — это вдобавок к монашеской жизни, ежедневным богослужениям и долгому келейному правилу… На сон оставалось два-три часа.

Это были годы крушения советской власти, развала СССР, кровавой смуты 90-х и одновременно — освобождения Церкви, возрождения разрушенных храмов и монастырей, массового крещения… и наплыва духовных смут, уже в православной среде. И не только позиция отца Иоанна в том или ином вопросе, но даже и простое его присутствие в Церкви, в России, имело огромное значение. «Если десять ветхозаветных праведников спасли Израиль от гнева Божия, — говорил отец Иоанн по свидетельству одного из паломников, — то не усомнимся и мы теперь в спасении России, когда миллионы россиян в годину испытаний своею кровью засвидетельствовали верность Богу». Уверенность в спасении нашего Отечества — это тоже завещание архимандрита Иоанна.

По свидетельству келейницы, Татьяны Смирновой, кончина старца Иоанна была затяжным, трудным и все же блаженным успением.

Разумеется, всей жизни этого воистину Божиего человека, всех ее событий, всего того, за что благодарят старца Иоанна многие-многие люди — в газетную полосу не вместишь. Сейчас издано много прекрасных книг об отце Иоанне (в том числе и те, что подготовлены Татьяной Смирновой), изданы его письма и проповеди, и они восполнят мой телеграфный текст. Обзор книг мы подготовим в одном из следующих номеров.

Но мне все же хотелось бы замедлить мой невольный бег. И спросить себя, что же означают слова «Любите любовь» из духовного завещания отца Иоанна. Любите Бога, любовь и друг друга… Наверное, это по смыслу то же, что писал его небесный покровитель: И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем(1 Ин. 4, 16).

Марина Бирюкова

Газета «Православная вера» № 02 (646)