Христианин — значит аскет?

Великий пост (в этом году он начинается 27 февраля) требует от христианина аскетических подвигов. Но ведь далеко не каждый человек способен быть аскетом. Почему бы не оставить суровое воздержание тем, кто действительно готов изнурять свою плоть, а всем прочим людям позволить жить в соответствии с их потребностями? Николай

Отвечает кандидат исторических наук, кандидат богословия, доцент Минской духовной академии Юрий РУБАН:

— Уважаемый Николай. Прежде чем ответить на ваш вопрос, необходимо определить, кто такой аскет. В обыденном представлении это изможденный постами отшельник, стремящийся еще при жизни уподобиться египетской мумии. Такой человек достоин восхищения, но ему решительно нельзя найти места в современной жизни. Так думают очень многие. Но это абсолютно неверно как этимологически, так и по существу. В самом общем смысле аскеза — это определенная система психофизических и духовных упражнений, практически выражающая существо той религии, в рамках которой она формируется. Само слово «аскеза» переводится с греческого как «подготовка», «упражнения», а производное от него «аскет» есть не что иное, как спортивная метафора. В Античной Греции аскетами называли атлетов, готовящихся к олимпийским состязаниям и потому подвергающим себя определенным ограничениям. Метафорически же, на языке древних философов, аскет — это человек, упражняющийся в добродетели, особенно в обуздании неразумных порывов своей воли. Новый Завет и памятники раннехристианской письменности продолжили традицию использования античных спортивных образов и уподоблений.

«Не знаете ли, — пишет апостол Павел христианам греческого Коринфа, — что на ристалище бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить. Каждый подвизающийся воздерживается от всего: те [атлеты], чтобы получить венец тленный, а мы — нетленный. Поэтому я не наугад бегу, не воздух кулаками бью, но подчиняю себе тело мое и обуздываю его, чтобы, призывая других, самому не оказаться ни на что не годным!» (1 Кор. 9: 24-26).

Смысл аскезы — как физической, так и духовной — состоит в разумном отказе от второстепенного ради достижения главного, в преодолении физических и нравственных препятствий. Награда атлету — венок лавровый, награда христианину — венец спасения, и потому христианский пост-аскеза направлен не на «умерщвление», но на восстановление внутренней свободы и изначальной цельности духовно-телесной сущности человека. И подвиги аскетические — это не цель, а средство борьбы за «венец нетленный», свершающейся на «ристалище» всей нашей жизни. Поэтому «аскетом» может быть назван каждый разумный христианин — монашествующий и женатый, клирик и мирянин. Конкретная же форма и степень его аскезы определяется данными им обетами, жизненным призванием и советами духовного отца.

Христианский аскетизм исходит не из противопоставления плоти и духа (которое особенно сильно в буддизме и у неоплатоников), а из необходимости привести их в состояние гармонии, пример которой явил в Своей земной жизни Богочеловек Иисус Христос. Он стал первым — после Адама до его грехопадения — совершенным человеком, Вторым Адамом, как называет Его апостол Павел. Материальная природа, человеческая плоть — не зло, напротив, она бесконечно ценна, ибо вся ее полнота воспринята воплотившимся и вочеловечившимся Сыном Божиим, ставшим воистину Сыном Человеческим. Тем самым Он сообщил человеческой природе потенциальную возможность — для каждого человека! — бесконечного совершенствования. Этот процесс богоуподобления именуется по-гречески тэосис, «обожение».

Поэтому тело для христианина не просто материальная и смертная оболочка, но храм живущего в нем Святого Духа, и это его новое и удивительное состояние «куплено дорогою ценою» — ценою неимоверных поношений, страданий и крестной смерти Сына Божия (см. 1 Кор. 6: 19–20). Отсюда и осознание невозможности предать этот «храм» во власть неразумных и постыдных низших стихий, страх осквернить его.

Напротив, «модный» сейчас у заблудившихся в индийских джунглях наших современников брезгливый буддийский взгляд на тело как на «тюрьму» и «темницу духа» и проистекающий отсюда идеал нирваны («развоплощения», «угасания» и «небытия») означает для христианина страшную «прелесть бесовскую». Бесчисленные духи «самоуничтожения и небытия», как называет их Ф. М. Достоевский, не имея средств уничтожить себя до конца, требуют «себе уничтожения». «Ненасытимы во веки веков, — говорит старец Зосима, — и прощение отвергают; Бога, зовущего их, проклинают. Бога Живого без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога Жизни, чтобы уничтожил Себя Бог и создание Свое. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия. Но не получат смерти!» («Братья Карамазовы»).

Древнехристианские отцы Церкви не считают аскетизм особой «профессией» или горделивой привилегией избранных, но полагают его сущность в том же, в чем кроется сущность христианства вообще, то есть, по словам св. Григория Нисского (IV в.), в «подражании божескому естеству», или «возведении человека в древнее благополучие». Поэтому «истинный (то есть нравственный) аскет приобретает власть над плотью не для укрепления формальных сил духа, а для лучшего содействия добру. Аскетизм, который освобождает дух от страстей постыдных лишь для того, чтобы тем крепче связать его страстями злыми <...> есть ложный или безнравственный аскетизм; его первообразом, по христианским понятиям, следует признать диавола, который не ест, не пьет, не спит и пребывает в безбрачии»! Горделивые ревнители исключительно «гастрономического» аспекта поста избрали себе явно малопочтенный персонаж для подражания.

Источник: Нескучный сад