Какие наши поступки могут быть предательством Христа на самом деле? Игорь Цуканов

Христос называет верность одним из качеств, которыми обязательно должны обладать Его ученики. Например, в притче о талантах (Мф 25:14–30) Он говорит о господине, который хвалит своих слуг, приумноживших вверенное им серебро, именно за верность: В малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего (Мф 25:21). Апостол Павел говорит, что это абсолютно необходимое качество для служителей Церкви: Каждый должен разуметь нас, как служителей Христовых и домостроителей таин Божиих. От домостроителей же требуется, чтобы каждый оказался верным (1 Кор 4:1–2). Христиане первых веков так и называли друг друга — «верные», а важнейшую часть богослужения, во время которой хлеб и вино претворяются в Тело и Кровь Господа Иисуса Христа, они назвали «литургией верных».

Слово «верность» сразу же рождает ассоциацию с понятием «супружество». И в Библии эти понятия тоже родственные. Ставя верность Себе необходимым условием спасения (Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни; Откр 2:10), Господь нередко именует Себя женихом (Мк 2:19 и др.), а тех, кто не хранит Ему верность, уподобляет жене, изменяющей мужу. Пророк Иезекииль (VII–VI вв. до Р. Х.), говоря об отступничестве Иерусалима, представляет его в образе женщины, которую еще в детстве бросили родители, а Господь взял к себе, умыл, нарядил в лучшие одежды, окружил заботой и любовью, заключил с ней (выросшей и похорошевшей) брачный союз; она же оказалась неверной женой и пустилась во все тяжкие (Иез 16:1–41). Верность Богу Иезекииль уподобляет счастливому семейному союзу, а отступничество от Него — супружеской измене.

Ассоциация с супружеством не случайна: по-настоящему верным, верным до конца можно быть только тому, кого любишь. Но любить — это ведь не просто хорошо относиться, «питать нежные чувства». Настоящая любовь — и к человеку, и к Богу — доказывается делами. И Сам Христос ясно говорит, какими именно: Имеяй заповеди Моя и соблюдаяй их, той есть любяй Мя (Ин 14:21). (В русском переводе акцент несколько сглажен: Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня). То же самое повторит потом апостол Иоанн Богослов: …это есть любовь к Богу, чтобы мы соблюдали заповеди Его (1 Ин 5:3).

Жить по заповедям совсем непросто, это действительно требует большой любви и глубокого доверия Богу: ведь даже ветхозаветные заповеди не исчерпываются внешними императивами «Не убий», «Не укради» и «Не прелюбодействуй». Как, к примеру, насчет того, чтобы не желать ничего, что у ближнего твоего, — то есть не завидовать? А что уж говорить про евангельские заповеди отвергнись себя (Мк 8:34), любите врагов ваших (Мф 5:44), кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую (Мф 5:39)! Как метко замечает митрополит Сурожский Антоний, даже «когда мы наконец решимся подставить другую щеку, мы в действительности ожидаем, что покорим этим врага и вызовем его восхищение. Но если вместо того мы получаем новую пощечину, мы обычно очень удивляемся или возмущаемся, словно Бог вовлек нас в дело совершенно неосуществимое».

Но в том-то и дело, продолжает владыка Антоний, что «мы должны… быть готовыми выполнить Божию волю и платить за это сполна. Если мы не готовы платить, мы только теряем время попусту». Этой готовностью платить, то есть страдать, живя в точном соответствии с заповедями, и проверяется наша преданность Богу. И если несмотря ни на что мы не отступаемся от заповедей, если признаем их абсолютное главенство над собою, если считаем их такой ценностью, которая намного дороже комфортной и сытой жизни, — вот тогда мы сохраняем верность Христу.

Ну, а что же такое предательство Христа? Ведь не так уж редко верующие люди предъявляют друг другу такое страшное обвинение. Поводом для того, чтобы назвать другого «предателем», становится почти все что угодно: начиная с политических взглядов человека и его отношения к христианам других конфессий и заканчивая отношением к ношению масок и к прививкам. Что ж, давайте поговорим о предательстве подробнее.

В Евангелии описано не так уж мало случаев, когда люди так или иначе отступались от Христа. Но был рядом со Христом такой человек, имя которого стало синонимом предательства, — Иуда Искариот. Около трех лет он входил в ближайший круг учеников Господа, как и прочие одиннадцать апостолов, проповедовал Царство Небесное, исцелял больных, изгонял из бесноватых злых духов, даже воскрешал умерших именем Христовым (Мф 10:8). А потом — взял и предал Спасителя первосвященникам, искавшим, как бы Его незаметно убить…

Какие бы побудительные мотивы ни двигали Иудой (а версии на этот счет выдвигаются до сих пор), важно отметить: его поступок не был ни спонтанным, ни случайным, каким было, скажем, отречение Петра. Иуда сдал Христа иудейским властям совершенно сознательно, всё подготовив и рассчитав заранее. Христос, зная о готовящемся предательстве, несколько раз обращался к Своему ученику, давал ему шанс передумать, остановиться — но тот не воспользовался ни одной из возможностей. Речь тут явно не шла о каком-то минутном помрачении или чистосердечном заблуждении.

Здесь стоит вспомнить о свойственном части современных верующих страхе, как бы им не предать Христа «невольно», «по неведению», приняв так называемую печать антихриста, которую в разное время усматривали то в ИНН, то в штрих-кодах, то в биометрических паспортах, а сегодня иногда обнаруживают в QR-кодах или даже прививочных вакцинах. Еще в январе 2001 года на эту тему ясно высказался один из авторитетнейших духовников Русской Церкви архимандрит Иоанн (Крестьянкин): печать антихриста будет связана только с сознательным отречением от Христа. «При современных технических возможностях можно тайно и явно запечатлеть все народы и “номерами”, и “чипами”, и “печатями”. Но они душе человеческой не могут повредить, если не будет сознательного отречения от Христа и сознательного же поклонения врагу Божию». Схожую позицию высказал в 2013 году и Архиерейский Собор Русской Православной Церкви в документе «Позиция Церкви в связи с развитием технологий учета и обработки персональных данных»: при всех рисках, которые несет в себе массовое внедрение средств электронного контроля за людьми, предательство Христа может быть только сознательным актом. (Подробнее об отношении Церкви к технологиям социального мониторинга можно прочитать, например, здесь и здесь).

Такой серьезный шаг, как предательство, должен созреть. Ведь это не внезапная выходка, совершенная под влиянием эмоций или обстоятельств, а продуманное и подготовленное решение. Тем и показателен, тем и страшен случай Иуды. Он изменил Христу сознательно. И его запоздалое раскаяние выразилось не в примирении со Спасителем (теоретически возможном, хотя бы и после Его Воскресения из мертвых), а в страшной расправе над самим собой.

В какой момент Иуда предал Христа окончательно и бесповоротно? Очевидно, когда привел в Гефсиманию отряд стражников и указал им, Кто есть Иисус, подойдя и поцеловав Его. Но это предательство не состоялось бы, если бы несколькими днями ранее Иуда не пришел к первосвященникам и не предложил бы им свои услуги: Что вы дадите мне, и я вам предам Его? (Мф 26:15). А его поход к первосвященникам, в свою очередь, не состоялся бы, если бы в душе Иуды не произошел некий переворот, превративший его в предателя еще до совершения предательства.

Что именно произошло, мы не знаем. Но ясно, что с какого-то момента он перестал воспринимать Христа как Того, следовать за Кем жизненно необходимо. И это значит, что в особенно опасном положении находимся мы, христиане.

Обратим внимание: ведь Иуда не был каким-то посторонним Христу человеком. Наоборот — он был одним из самых близких Ему людей! Христос ему доверял, именно Иуда носил ящик с монетами, которые люди жертвовали апостольской общине. Так близко, как Иуда, Христа знали только другие одиннадцать апостолов! И когда во время Тайной Вечери Спаситель вдруг неожиданно для них объявил: Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня, — каждый из них внутренне вздрогнул и спросил: Не я ли, Господи? (Мф 26:21–22).

Конечно, никто из апостолов (кроме самого Иуды) не знал в точности, о каком предательстве идет речь. Но не поразительно ли, что каждый из них примерил слова Христа на себя: не я ли, Господи? Значит, никто из них (даже уверенный в себе Петр!) не доверял себе до конца. Каждый опасался, как бы ему лично не сделаться тем самым предателем.

Вот поэтому никому из нас, носящих имя Христово, нельзя терять бдительность. Если мы регулярно ходим в храм, участвуем в церковных таинствах, читаем Евангелие, знаем святоотеческие писания, значит, у нас и ответственность перед Богом больше. И это именно мы рискуем стать отступниками, даже не отрекаясь от Него на словах, а просто — остыв, «перегорев», перестав руководствоваться в повседневной жизни Его заповедями.

Кто-то скажет: преувеличение! Но разве мы, христиане, не отступаем от Христа, когда к нам обращаются за помощью, а мы можем ее оказать, но — не оказываем? Или мы забыли слова: просящему у тебя дай (Мф 5:42)? Разве мы не игнорируем Христа, когда злословим начальство и вообще всех, кто делает что-то не по-нашему? Мы что, не помним: Кто… скажет брату своему: «ракá» [евр. «ничтожество», «пустой человек». — Прим. ред.], подлежит синедриону  [Синедрион — верховное судилище в Иудее. — Прим. ред.], а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной (Мф 5:22)? А не предаем ли мы Самого Христа, когда бросаем обвинение в предательстве другим христианам, мыслящим чуть иначе, чем мы?

«“Не я ли, Господи?” — может и должен спросить всякий, — пишет в своей книге «О чем говорит Христос» протоиерей Алексей Уминский. — Апостолы задали этот вопрос, потому что были чистосердечны, потому что их совесть не позволила им промолчать, и сделали это не зря. Когда наступил самый страшный час, каждый из них по-своему предал Христа, каждый бежал от Него, каждый струсил и спрятался. Это обстоятельство еще раз подчеркивает, насколько же они были похожи на нас, но оно же означает, что и мы в чем-то можем оказаться похожими на них».

Отец Алексей имеет в виду, что, даже отпав от Христа, мы все-таки можем найти в себе силы вернуться к Нему и пойти за Ним до самого конца — как апостолы. Но для этого нужно переключить все внимание на Христа. Осознать, что Он, Господь и Спаситель, пришел на землю, умер и воскрес как раз для того, чтобы восполнить наши недостающие силы и нашу неверность Своей Божественной мощью и непоколебимой верой в человека. Если некоторые и неверны были, неверность их уничтожит ли верность Божию? — задается вопросом апостол Павел и отвечает: — Никак. Бог верен, а всякий человек лжив (Рим 3:3–4).

Парадокс, но именно желание отстоять верность Богу нередко вступает в противоречие и с Его заповедями, и с принципами, положенными в основание созданной Им Церкви — Единой, Святой, Соборной и Апостольской. Только Церковь своим соборным решением может усмотреть в том или ином действии «предательство» или «отступничество». И она же всегда оставляет грешнику возможность покаяться. Право судить («вязать и решить», Мф 18:18) Христос передал апостолам, от которых эта власть передается из века в век их преемникам — епископам — в таинстве Священства. И вершится этот церковный суд не только по «букве» канонов, но и по милости. Поэтому никто из отдельных членов Церкви не смеет выносить приговор другому. А кому не терпится выступить судьей, того, может быть, несколько охладят слова апостола Иакова: Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить; а ты кто, который судишь другого? (Иак 4:12).

Одним из самых острых вопросов, обсуждавшихся на церковных Соборах первых веков, был вопрос о том, можно ли принимать обратно в Церковь тех, кто не устоял во время гонений, испугался пыток и смерти и отрекся от Христа. Были в Церкви люди, категорически отвергавшие такую возможность, например, римский пресвитер Новациан и нумидийский епископ Донат. Собрав вокруг себя других «ревнителей», они организовали альтернативные «церкви», «церкви праведников», а в действительности — секты, отколовшиеся от той единственной Церкви, которая есть Тело Христово («Фома» подробно писал об этом в статье, которую можно прочесть здесь). Подлинная же Церковь, доверяя исключительно соборному суждению, приняла на Карфагенском Соборе 252 года точку зрения святителя Киприана Карфагенского и римского папы Корнилия (оба, кстати, вскоре приняли крещение и вскоре мученическую картину). Заключалась она в том, что испугавшиеся кровавой расправы и отрекшиеся от Христа могут вернуться в число верных, но должны принести серьезное раскаяние — не только словом, но и делом.

Никто не спорит с тем, что отречение от Бога — тяжкий грех. Но у человека еще остается путь назад.

А кто были сами Новаций, Донат и прочие ревнители, казалось бы, боровшиеся за чистоту веры и так сурово относившиеся к отступникам от Христа? Евангелие призывает нас судить о дереве по его плодам (Мф 7:16–20). Какой же плод принесли эти деятели? Церковный раскол, в который вслед за ними ушли сотни и тысячи христиан, потерявшие возможность — кто на время, а кто и навсегда — обратиться к истинной Церкви с ее спасительной благодатью и таинствами. «Кто следует за вводящим раскол, тот не наследует Царствия Божьего», — предупреждал святой Игнатий Богоносец (ⱡ около 110 года). А Иоанн Златоуст (ок. 347 — 407) утверждал: «Грех раскола не смывается даже мученической кровью».

Получается, именно расколоучители и были самими настоящими предателями Христа, хотя и не отрекались от Него словом.

Парадокс? Вовсе нет.

Новомученикам XX века, как правило, не приходилось отрекаться от Христа на словах. В тюрьмы и лагеря они попадали, безусловно, за свои христианские убеждения, но вот обвинения им предъявлялись, с религией никак не связанные. Чаще всего им вменяли «контрреволюционную деятельность», «шпионаж в пользу иностранных государств» и прочие абсурдные вещи. И предлагали «искупить вину» сотрудничеством со следствием — проще говоря, «стучать» на ближних.

Характерный эпизод есть в воспоминаниях Валерии Дмитриевны Лиорко, позже вышедшей замуж за писателя Михаила Пришвина. В 1930-е годы ей довелось побывать и в тюрьме, и в колонии.

«Начальник ходит передо мной и с любопытством разглядывает. <…>

— Не буду от вас скрывать — за вас хлопочут ваши друзья и мои товарищи-коммунисты. Они ручаются за вас и готовы взять на поруки. Я — опытный чекист и вижу, что они имеют основания. Вы — белая ворона, случайно залетевшая в черную стаю. Мы вас переделаем. Но я сам связан законом, и, чтоб освободить вас, я должен подвести тоже достаточные основания для «тройки», все решающей. Основанием может быть ваше письменное согласие работать у нас.

— Быть филером*?

— Как резко! — морщится он. — К тому же это называется иначе и не считается позорным. Но я вас не заставлю делать эту работу: вы слишком наивны и прямы. Я даю вам слово коммуниста, что это только формальный предлог для вашего освобождения. Решено? — Он протягивает мне руку. (Заключенным руки не подают!)

В это время телефонный звонок прерывает наш разговор. Начальник, сияя доброй улыбкой, разговаривает по телефону с ребенком:

— Значит, завтра едем? Только помни, чтоб уроки были сделаны с вечера.

Кладет трубку. Почти застенчиво:

— Это я с дочкой… Видите, какая погода — май! Собираемся на дачу за город. (Подразумевая между слов: «и ты могла бы так же…») Итак, решено? Вас тоже дожидается матушка. (Значит, мама свободна!) Посидите здесь в коридоре. Вас вызовет мой помощник и все оформит. А моя фамилия — Тучков.

<…> …Маленький мрачный человек делает мне знак рукой. Я встаю и вхожу в его кабинет. Это и есть помощник Тучкова. Он делает мне любезную улыбку, но глаза его не меняют мрачного выражения. Он читает заготовленную заранее бумагу — текст моего согласия сотрудничать у них. С каждым словом я чувствую, что тону и нет мне уже спасения. <…> Я автоматически, но с полной решимостью протягиваю руку, хватаю страшный лист, лежащий между мной и следователем, и рву его на мельчайшие куски.

Следователь разъяренно стучит кулаком, осыпает меня ругательствами и угрозами. Но теперь даже угрозы в адрес моей мамы меня не смущают. Я повторяю себе: лучше нам отмучиться обеим жалкий остаток дней, чем…»

Чем — что? Валерия Дмитриевна оставила фразу недописанной, но мы можем продолжить: лучше, чем стать предателем. Жертвам сталинских репрессий — и «церковникам» тоже — предлагалось именно это: свобода (конечно, под бдительным присмотром чекистов) в обмен на согласие информировать органы об интересующих их людях. Большинство верующих интерпретировали это предложение однозначно — как предательство Самого Христа, Который сказал: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф 25:40). Точно так же смотрели на ситуацию более чем полвека спустя и члены церковной комиссии по канонизации новомучеников и исповедников российских. Одним из важнейших оснований для прославления пострадавших в годы гонений считался их отказ свидетельствовать против других людей. И наоборот: если выяснялось, что кто-то «сдал» ближнего — такого человека немедленно исключали из кандидатов на канонизацию. Даже если его кончина была мученической и он не отрекался от Христа.

В одном из мест Евангелия Господь говорит: Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным (Мф 10:32–33). На первый взгляд, тут говорится о словесном отречении* (*СНОСКА: В действительности нет. В оригинальном греческом тексте Евангелия от Матфея используются слова ὁμολογήσει: это значит не столько «исповедовать на словах», сколько «признавать», — и ἀρνήσηταί: не столько «отрекаться», сколько «отвергать».). Но если читать Евангелие целиком, то становится ясно, что в первую очередь речь — о делах. В притче о Страшном Суде (Мф 25:31–46) мы видим людей, которые обязательно проявили бы милосердие к ближнему, знай они только, что перед ними Сам Христос. Но они этого не знали — и остались равнодушны к беде ближнего, за что и пойдут в муку вечную. Они не отрекались от Христа словом, но отверглись Его делом.

Так кто же больше других рискует стать предателем Христа?

Прежде всего тот, кто, по слову апостола Павла, имеет всю веру, а любви не имеет (ср. 1 Кор 13:2). Кому всюду мерещатся «предатели», «еретики», «экуменисты» и прочие отступники от веры. Это в том числе и о нем сказано: Если... око твое будет худо, то всё тело твое будет темно (Мф 6:23). И такое «помрачение» может оказаться очень опасным, потому что человек даже не будет подозревать, что идет поперек всего Евангелия.

Апостол Павел говорит четко и ясно: любовь выше всех даров, даже выше, чем вера (которая тоже дар Божий человеку) (1 Кор 13:13). Это вовсе не значит, что можно обойтись вовсе без веры. Без веры обойтись нельзя, но все-таки заповедь о любви — самая первая, и, по слову Господа, любовь к Богу и к ближнему неразрывно связаны между собою (Мф 22:37–39). Почему это так, хорошо объясняет апостол Иоанн Богослов: Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин 4:20).

Одним из мотивов обличить человека, поступающего не по вере, может быть, наверное, и мое желание предостеречь его от ошибки. Но тогда я должен поступить по слову Христа: пойди и обличи его между тобою и им одним (Мф 18:15), то есть обратиться к нему лично. И обратиться с любовью. И еще — быть готовым признать, что это я ошибаюсь, а не он. Значит, такие слова, как «предатель», — по отношению не к себе, а к другому человеку, моему ближнему, — мне даже в голову приходить не должны.

https://foma.ru/kakie-nashi-postupki-mogut-byt-predatelstvom-hrista-na-s...