К вопросу о веротерпимости в России

Иллюстрация: Большой Московский собор 1667 г.

В Российской империи отношения государства к своим неправославным подданным выстраивались на традициях и принципах веротерпимости. Так как в роли главного субъекта идентификации выступало самодержавное государство, возглавляемое православным монархом, отношения между православными и неправославными подданными империи определялись правовыми отношениями «свои-иные-чужие», в которых «иные» и «чужие», действующие в рамках института веротерпимости, пользовались покровительством монарха и защитой законов.

Принципиально иным было отношение государства к той части русского народа, которая исторически принадлежала к Православной церкви, однако затем вышла из повиновения правящим архиереям и образовала самостоятельные Церкви и общины. К этой части православного русского народа государство относилось как к «чужим», которые воспринимались как угроза религиозной и государственной безопасности. В категориях имперской эпохи под религиозной и государственной безопасностью понималась, в первую очередь, защита «господствующей» Русской церкви от расколов, отпадений и внешнего прозелитизма. На этом основании история отношений Российского государства и «господствующей» Русской церкви с великорусским церковным «расколом» стала характеризоваться наличием подвижной оппозиции «свой-чужой», в которой феномены религиозно-политической чуждости, враждебности и нетерпимости претерпели существенную эволюцию.

Целью данной статьи является изучение государственно-церковных отношений к русскому «расколу», рассматриваемых сквозь призму эволюционирующей оппозиции «свой-чужой», характерной для двух типов ранней имперской веротерпимости – интеграционной и дискриминационной. Начало становления этой оппозиции было положено решениями патриарха Никона и церковных соборов 1654-1656 гг. об унификации русского церковного устава с новогреческим. Решения церковной иерархии вызвали протесты со стороны защитников старого русского устава и ответные репрессии, предпринятые патриархом Никоном.

Окончательный разрыв между двумя частями Русской церкви произошел 13 мая 1667 г. на Большом Московском соборе, на котором сторонники старого обряда, признанные «непокорниками» и «еретиками», предавались «проклятию и анафеме» и отлучались от Церкви. Собор под воздействием присутствовавших на нем греческих иерархов «нетерпимо отрицательно» отнесся к древнерусским обрядам, назвав их «зловредными, пагубными и еретическими», и на этом основании не только запретил их употребление, но и наложил «соборную клятву, вечное отлучение от церкви на всякого, кто бы впредь стал держаться обряда, … который ни под каким видом не должен существовать впредь в Православной церкви».

Тем самым Большой Московский собор возвел «обрядовые детали на догматическую высоту». Старообрядцы в свою очередь признали Собор 1666-1667 гг. неправомерным и рассматривали его как «никонианское» еретическое собрание, а его решения – канонически ничтожными для содержащих истинную старую веру. Отлучение от Церкви противников нового обряда и причисление их к еретикам, обрекавшее души на вечную гибель, лишь укрепило уверенность старообрядцев в том, что проблема обряда имеет не только богословское, но и догматическое, сотериологическое значение (богословское учение об искуплении и спасении человека - ред.).
Старообрядцы воспринимали свое неповиновение соборным решениям как проявление преданности «отеческому благоверию» и спасительной «старой вере». Следовательно, «осуждение старого и введение нового обряда – дело рук слуг антихристовых» и «дьявольское наваждение». Клятвенные определения Соборов 1656 г. и 1667 гг., наложенные на старые русские обряды и старообрядцев, разделили единую Русскую церковь догматически, канонически и литургически, положив начало церковному расколу.

В разделении Русской церкви и русского народа на «своих» и «чужих» церковные различия приняли основополагающий, базовый характер, определив непримиримый характер сложившейся оппозиции. Вместе с тем, степень чуждости и враждебности между двумя частями Русской церкви чрезвычайно усилилась в результате вмешательства в церковный конфликт самодержавной царской власти. Большой Московский собор 1667 г. изрекший анафему на всякого, кто осмелится не покоряться святой восточной Церкви и последовать расколу, определил, «на основании древних примеров вселенской Церкви, что еретики и раскольники не только церковным наказанием имут наказатися, но и царским, сиречь градским законам и казнениям». Таким образом, каноническим решением Большого Московского собора было узаконено применение к «раскольникам», нераскаявшимся и не желавшим возвращаться в «никонианскую» Церковь, суровых уголовных наказаний.

По велению царя Алексея Михайловича (1645-1676), действовавшего в соответствии с решениями Собора и статьями Соборного уложения 1649 г., старообрядцев, обвиненных в хулении Церкви, четырехконечного креста и церковных таинств начали подвергать репрессиям, отправлять в ссылку, заточать в тюрьмы и сжигать на кострах.

После смерти царя Алексей Михайловича Собор Русской церкви в ноябре 1681 г. просил благочестивого монарха Федора Алексеевича (1676-1682), чтобы «раскольники», которые «по многом церковном учении и наказании», остаются нераскаянными и противными святой Церкви, отсылаемы были, как было во дни царя Алексей Михайловича, к градскому суду на рассмотрение, кто чего достоин». В свою очередь, епархиальные архиереи должны были «отыскивать раскольников, судить их по правилам церковным, и в случае нужды, предавать градскому суду, а воеводам оказывать в этом деле всякое содействие духовенству».

Согласно византийско-московской традиции, русский царь действовал в управлении церковном не столько в силу создаваемой им государственной власти, сколько по сознанию долга служить Богу и церкви всеми могущественными средствами, находящимися в распоряжении царя, ибо за неисполнение этого долга самому царю грозил гнев Божий, о котором напоминала ему духовная иерархия». Царское служение Церкви вылилось в государственные репрессии против старообрядцев, бывших «своих», которые, «преследовались не за принадлежность к старой вере, унаследованной от отцов, а за то, что по взгляду правительства, они отступили от правой веры, опираясь на неисправные книги, и отказались повиноваться законной церковной иерархии».

Изображение расправы воеводы Мещеринова с участниками Соловецкого восстания 1668-1676 гг. Начало XIX в.
Дата начала события:Май 1668 года

Реакцией на решения Московского собора и жестокие правительственные репрессии стало бегство старообрядцев на окраины государства, соловецкое восстание (1667 – 1676), «прения о вере» с патриархом Иоакимом 1682 г. Стали распространяться также различные виды «самоистребления», с помощью которых спасались от антихриста, включая и массовые самосожжения, особенно в Сибири и Поморье. В ответ духовные и светские власти усилили преследования «раскольников». В апреле 1682 г. в Пустозерске были сожжены духовные лидеры старообрядцев: протопоп Аввакум, монах Епифаний, поп Лазарь и диакон Феодор.

В этой связи изменилось и отношение старообрядцев к православному государю, который из «царя, Богом венчанного», призванного творить «суд и правду» превратился в «споспешника антихриста» и «гонителя святой веры». Появившееся учение старообрядцев о наступлении «царства антихриста» вызвало, в свою очередь, необходимость полного внешнего и внутреннего разрыва с Русской церковью. Взаимное отчуждение и нетерпимость усилились еще больше, когда 7 апреля 1685 г. правительством в дополнение к прежним мерам, направленным против «раскола», был издан указ, получивший название «12 статей царевны Софьи».

«12 статей царевны Софьи»

Указ, направленный против определенной Собором 1667 г. религиозной группы подданных, свидетельствует о том, что первенство в выполнении церковной задачи уничтожения «раскола» перешло к самодержавному московскому государю, который устанавливал юридические нормы государственной нетерпимости к противникам нового церковного устава. Согласно статьям указа, «раскольники» признавались врагами государства, подлежащими преследованию и наказанию, «раскол» был поставлен в оппозицию не только Церкви, но и государству.
Для церковных «мятежников», некогда «своих», ставших теперь политическими врагами Московского царства, указ предусматривал различные меры наказания. Лица, не покорившиеся «святой церкви», приговаривались к сожжению в срубе, такой же жестокой казни подвергались инициаторы самосожжений и перекрещиваний. Для тех, кто помогал и укрывал старообрядцев предусматривались пытки, заточения в монастыри, битье батогами и лишение имущества.
Кроме общих правил, установленный в указе от 7 апреля 1685 г., государством вводились и отдельные узаконения, направленные против конкретных и локальных проявлений церковного «раскола». Как отмечал епископ Макарий (Булгаков), «Раскол решительно был запрещен в России, и никто ни в городах, ни в селениях не смел открыто держаться его». Религиозная нетерпимость к «расколу», принявшая каноническую форму клятв и анафем Московского собора 1667 г., в указе от 7 апреля 1685 г. воплотилась в нормах уголовного светского права и действиях карательных органов государства. Таким образом, нетерпимость, исходящая от канонического источника, вызвала, в свою очередь, нетерпимость государственную, выраженную в специальном уголовном законодательстве, которое в связи с этим попадало в зависимое положение от принятых канонических постановлений Большого Московского собора.
В результате предпринятых правительством карательных мер отношения враждебности между двумя частями расколовшейся Русской церкви достигли максимальной остроты. Отчуждение старообрядцев от Церкви повлекло за собой отчуждение их от государства, ставшего на путь крайней нетерпимости к «расколу». После издания «12 статей царевны Софьи», созданная собором 1667 г. оппозиция «свой-чужой» стала характеризоваться максимальной степенью враждебности друг к другу, когда «чужой», представленный как враг религиозный, именно в силу этой причины превратился во врага политического.
В результате, гонимые за «старую веру» государством и Церковью старообрядцы начали отказываться от обязательной молитвы за царя, которая традиционно служила свидетельством верности подданных своему православному государю. Московское царство, бывший «третий Рим», стало восприниматься ими как «царство антихриста», из которого ради спасения души нужно было бежать в «пустыню», то есть, либо на окраины государства, либо за рубеж, в Речь Посполитую, Швецию, Пруссию и Османскую империю.
В свою очередь, Церковь и государство видели в ревнителях «древнего благочестия» религиозных и государственных преступников – «расколщиков», «еретиков», «воров» и «бесноватых неуков», которых, в случае упорства и неповиновения церковно-государственным постановлениям, следовало подвергать самым жестоким наказаниям. Набирающий силу русский «раскол» был воспринят как реальная религиозная угроза для единства Православной церкви, а для Московского государства еще и как угроза политическая. В связи с этим религиозная нетерпимость, характеризующая оппозицию «свой-чужой» в отношениях Церкви и государства к старообрядцам, преломилась в оппозицию «свой-чужой-враг», степень конфликтности которой предусматривала полное уничтожение «раскола».

В правление императора Петра I (1682-1725) начался процесс европеизации русского общества и строительства Российской империи. Начавшийся процесс создания секулярной европейской государственности происходил одновременно с началом строительства института веротерпимости, предназначенного для инославных христиан (протестантов и католиков). Это были иностранцы, приезжавшие в Россию в качестве специалистов для проведения петровских реформ, а также многочисленные новые подданные – лютеране Прибалтики, включенной в состав империи в результате победы в Северной войне. Традиции веротерпимости к инославным христианам, существовавшие в Московском царстве, в становящейся петровской империи стали приобретать новые институциональные формы – правовые и административные.
Новый имперский прагматизм Петра I был чужд религиозной нетерпимости к «расколу», характерной для церковной иерархии и позднего Московского царства. В реформируемой Петром России с 1714 г. прекратилось действие «12 статей царевны Софьи», следовательно, сторонники «старой веры», скрывавшиеся до той поры от гонений, перестали быть объектом религиозной нетерпимости со стороны государства. Взамен отмененного указа от 7 апреля 1685 г., Петр в феврале 1716 г. издал два закона, согласно которых старообрядцы освобождались от жестоких уголовных наказаний за принадлежность к «расколу» и получали право «наравне с другими подданными открыто жить в селениях и городах без всякого страха» под условием их записи в двойной подушный оклад. С целью унижения зарегистрировавшихся старообрядцев, им велено было носить особое платье, свидетельствовавшее об их принадлежности к «расколу».
Религиозная политика Петра I в отношении «раскола» положила начало принципиально новому явлению как в истории российской веротерпимости, так и в истории религиозных преступлений. Новое петровское законодательство не предусматривало открытых религиозных гонений и не преследовало лиц, вышедших из канонического подчинения православным архиереям. Отныне каноническое преступление в форме уклонения в раскол уже не воспринималось как преступление государственное. В связи с этим приверженцы «старой веры» априори перестали быть уголовными преступниками, превратившись в объект религиозной дискриминации, дополнительного налогообложения и социальной стигматизации.
Взамен же государство требовало от старообрядцев официальной регистрации с целью выявления их количества, установления над ними административно-церковного контроля и решения специальных задач фискальной политики. В результате, отлученные от Русской церкви и ограниченные в гражданских правах, зарегистрированные, или (записные) старообрядцы приобретали право на легальное существование, которое обеспечивало им дискриминационное законодательство, и основанная на нем административная практика. Петровская легализация старообрядцев свидетельствовала о том, что государство начало выходить из состояния зависимости от церковно-канонической точки зрения на «раскол», положив тем самым начало новой секулярной политики веротерпимости к «расколу».
Однако при этом необходимо учитывать, что названная веротерпимость имела весьма ограниченный характер и существенно отличалась от веротерпимости к западных инославным христианам, которая законодательно и институционально легализовала их религиозные общины, церкви и духовенство, запретив при этом миссию среди поданных империи.
Создаваемые Петром основы института веротерпимости к инославным христианам предусматривали характер отношений, которые с государственной точки зрения укладывались в оппозицию «свой-иной», уровень конфликтности которой не требовал особых мер религиозной дискриминации и принуждения к принятию православия. Инославные христиане – «чужие» для Православной церкви в силу религиозных различий, становились «иными» для государства, которое не только признавало их на законодательном уровне, но и руководствуясь практическими мотивами, наделяло определенным объемом привилегий. Как отмечал А. С Павлов: «Но если русские государственные законы не допускают образования сект или расколов внутри господствующей Православной церкви, то у нас всегда терпимы были, в большей или меньшей мере, другие христианские вероисповедания иноземного (курсив автора) происхождения».
Принципиально иным было политико-правовое отношение к великорусским православным христианам, бывшим «своим», принадлежность которых к «расколу», делала их «чужими» и «врагами» как для Церкви, так и для государства. Старообрядцы, отлученные от Русской церкви и обложенные двойным подушным налогом, могли легально сохранять «старую веру» лишь частным образом, в стенах своих жилищ, не имея признанных законом церковных общин, богослужения, церквей и духовенства.
Признавая ограниченное право записных «раскольников» исповедовать «старую веру» петровское государство одновременно вводило ряд жестоких мер, призванных не допустить пропаганду и распространение «раскола» среди великорусского населения. Модернизирующееся государство, следуя византийско-московской традиции, по-прежнему стояло на страже религиозной безопасности Русской церкви, ограждая ее от новых расколов и отпадений. Согласно указам Петра I (1722 и 1724 гг.) «совращение» в «раскол» каралось вечной каторгой и конфискацией имущества. Переход в «раскол» православных священников наказывался как святотатство, то есть смертной казнью, и возложением тела на колесо.
Ограниченная, дискриминационная веротерпимость, введенная для «записных» старообрядцев, не распространялась на «тайных раскольников», официально числившихся членами «господствующей» Русской церкви. Против «тайных раскольников» государственные репрессии были продолжены. Они по-прежнему осуществлялись во взаимодействии с церковной иерархией, а с 1721 г. возглавлялись и направлялись Святейшим Синодом, в котором сосредоточилось общее руководство борьбы с «расколом».
Вместе с тем, в политике, направленной против старообрядцев, произошло своеобразное разделение функций: Синод обеспечивал церковную миссию среди старообрядцев, а Сенат посредством «Раскольнической конторы» в Москве выполнял административно-полицейские и фискальные задачи (сбор двойного подушного налога, сбор за ношение бороды, преследование незарегистрированных (тайных) «раскольников» и т.д.).
В целом же для, старообрядцев, «записных» и «тайных», совместная деятельность Синода и Сената, направляемая властной волей императора, обернулась тяжелыми социальными последствиями, призванными принудить их к покаянию и возвращению в Русскую церковь. Как отмечал исследователь старообрядчества С.А. Зеньковский: «миссионерство, сбор двойных налогов, наказания старообрядцев за раскол и за осуждение политики Петра I слились в одну неразрывную систему ужасных преследований, пыток, ссылок, казней, вымогательств и грабежа населения».

Реакцией поборников русской церковной «старины» на религиозную политику Петра и его западноевропейские реформы стали новые самосожжения и участие в бунтах — в Астрахани в 1705 г. и на Дону в 1705— 1707 гг. Продолжилось также их бегство на окраины государства и за рубеж. В реформируемом петровском государстве непримиримые сторонники древнерусских традиций вынуждены были теперь противостоять не только никоновским церковным нововведениям, но и проводимой государством секуляризации и европеизации русского общества.
Поэтому – по словам А. Синайского – «Царствование Петра Великого раскольники представляли страшным временем, признаком близости второго пришествия Христова, а самого царя – антихристом. … Несмотря на множество испытанных мер против раскола, на участие множества лиц и содействие гражданской власти, раскол в существе своем не примирился свободно с церковью, продолжая все более и более отчуждаться, и отделяться от нее в учении и жизни».
В свою очередь, Петр в конце своего правления пришел к выводу о том, что «религиозная отчужденность раскольников ведет к обособленности в гражданских отношениях». То есть, стал воспринимать великорусских старообрядцев-традиционалистов, сопротивлявшихся его западноевропейским нововведениям (брадобритие, ношение немецкого платья, перемена празднования нового года, упразднение патриаршества и др.), как подданных, которые представляют собой политическую угрозу для государства.
Основанием для подобных выводов стали факты, когда старообрядцы, воспользовавшись ослаблением государственных репрессий, начали создавать свои общины, тайно пропагандировать «старую веру» и распространять представления о царе Петре как земном воплощении «антихриста» и «враге добрых старых обычаев и покровителе обычаев иноземных».
Точка зрения Петра на «раскол», как явление политически враждебное, нашла свое отражение в положениях Духовного регламента, который определял структуру и функции Святейшего Синода. Пунктом шестым Регламента предписывалось: «По всей России никого из раскольщиков не возводить на власти, не токмо духовные, но и на гражданские, даже до последнего начала и управления, чтоб не вооружать нам на нас же лютых неприятелей, и государству и государю непрестанно зло мыслящих».
В петровскую эпоху сложившаяся в позднем Московском царстве оппозиция «свой-чужой-враг», жестко разделившая Русскую церковь и государство со старообрядцами, дополнилась новыми признаками, характеризующими эволюцию феномена «чуждости».
Легализация отлученных от Церкви «раскольщиков» и «еретиков», которую Петр I осуществил с помощью дискриминирующих законов, способствовала снижению уровня конфликтности между государством и старообрядцами. Новое петровское законодательство трансформировало созданную указом от 7 апреля 1685 г. оппозицию «свой-чужой-враг», вернув ее в состояние «свой-чужой», степень конфликтности которой не предусматривала полного уничтожения «раскола» с помощью системы жестоких уголовных наказаний. Со стороны же Русской церкви нетерпимое отношение к «схизматическому обществу» сторонников «древнего благочестия», основанное на решениях Большого Московского собора 1667 г. и положений Духовного регламента 1721 г., по-прежнему оставалось неизменным.
Пережив наиболее трудный в своей истории период церковно-государственных гонений великорусский «раскол», стал приобретать формы самостоятельной церковной организации. Существующие вне Русской церкви, дискриминируемые и преследуемые модернизирующимся петровским государством старообрядцы, продолжали упорно отстаивать древнерусские церковные и культурные традиции, утверждая непреклонную верность «древнему благочестию», как необходимому условию спасения души. Появились многочисленные старообрядческие поселения и общины (Поморье, Стародубье, Ветка, Заволжье, Урал и Сибирь), что, в свою очередь, способствовало развитию старообрядческого вероучения.
В этот период догматическое, каноническое и литургическое отчуждение от Русской церкви получило у старообрядцев самобытное богословское обоснование. Следует отметить, что само старообрядчеств в петровское время уже не представляло собой единого целого и начало разделятся на консервативных поповцев и радикально настроенных беспоповцев.
Поповцы, не имевшие епископа, но признававшие священство и таинства, воспринимали Русскую церковь как «еретическую», которая, введя в богослужебные книги имя Иисус, трегубую аллилуйю, пять просфор, четвероконечный крест, хождение против солнца, троеперстие для крестного знамения и выбросив из Символа веры слово «истинного», «неисцельно испроказилась» латинскими ересями и превратилась в богопротивное никонианство. Беспоповцы же, не признавшие священства и спасительной силы таинств, указывали также и на воцарение в Русской церкви «последнего антихриста», под которым понималась совокупность ересей, нечестие, отступление (антихрист мысленный).
Богословское и каноническое отчуждение старообрядцев от Русской церкви, выразившееся в учениях о Церкви, священстве, таинствах и антихристе, а также в создании самостоятельных церковных общин, с одной стороны, соборное и синодальное осуждение старообрядчества как «раскола», с другой, привели к тому, что ни одна из сторон не признавала другую в качестве благодатной и спасительной Православной церкви. В результате, разделение «свой-чужой-враг», возникшее между двумя Русскими церквями, становилось непреодолимым.
Враждебное отношение старообрядцев к «никонианам» помимо сугубо церковных мотивов основывалось также на бережно сохранявшейся памяти о жестоких гонениях и мучениках за «старую веру». Способствовало нарастанию отчуждения старообрядцев от Русской церкви и государства непрекращающаяся практика миссионерства, гонений и правовой дискриминации. К факторам отчуждения – церковным, правовым и политическим в новой петровской России прибавился и фактор культурный, который отделял ревнителей русской сакральной старины (своих) от носителей секулярной западноевропейской культуры (чужих). (Секуляризм – свобода бытия от религиозных законов – ред.).
Произошедшие перемены в отношениях государства к инославным христианам и «записным» старообрядцам стали началом нового периода в истории российской веротерпимости. Создаваемый Петром I институт веротерпимости становился одновременно инструментом строительства новой евразийской империи, который позволял трансформировать религиозно «чужих» в политически лояльных «иных». Интегрируя инославных христиан в состав верноподданных государства, петровская веротерпимость не принуждала их к принятию православия. Внешний прозелитизм инославных христиан, выступавший в качестве потенциальной угрозы для религиозной безопасности Русской церкви и государства, купировался становящимся институтом веротерпимости, а также с помощью запрета на миссионерство.
В противовес политике веротерпимости дискриминационное законодательство о «расколе», легализовавшее «записных» старообрядцев, не ставило своей целью превратить их из «чужих» в «иных». Этому препятствовали канонические правила Соборов и особое положение Русской церкви, занимаемое ей как в Московском, так и в петровском государстве. Старообрядцев, «записных» и «тайных» необходимо было с помощью церковной миссии, сыска, репрессивной и фискальной политики убедить или заставить вновь стать «своими», то есть, вернуть в лоно Русской церкви. Тем самым должна была исчезнуть религиозная и политическая угроза, которую видели в «расколе» Церковь и государство.
Таким образом, петровские преобразования заложили основы двух институтов: веротерпимости и дискриминации, признававших легальность существования религиозно «чужих» – инославных христиан и «записных» старообрядцев». Цель создания и условия функционирования института веротерпимости для инославных христиан предусматривали решение задач социальной интеграции, политической лояльности и мирного сосуществования «иных-чужих» со «своей» Православной церковью. В отношении же «чужих» старообрядцев петровская веротерпимость приняла ограниченный и дискриминационный характер, конечной целью которой было государственно-церковное принуждение к возвращению в Русскую церковь. В результате мер убеждения и принуждения великорусские старообрядцы, преданные Собором анафеме, «яко еретики и непокорники», должны были из «чужих» вновь стать «своими».

Заложенные Петром I разнонаправленные и разнофункциональные институты права и управления преследовали одну общую цель – обеспечение религиозной и политической безопасности Российского государства. Оба института получили свои завершенные правовые и административный формы лишь в период правления императора Николая I (1825-1855).

В эпоху Великих реформ императора Александра II (1855-1881) религиозно-правовое положение великорусского дискриминируемого меньшинства начало постепенно улучшаться. Упразднение религиозной дискриминации старообрядцев в результате издания указа от 17 апреля 1905 г. привело к созданию единого института российской веротерпимости, объединившего всех религиозно «чужих» – православных старообрядцев, инославных христиан и нехристианских подданных империи.
Для великорусских старообрядцев длительный период религиозно-государственного принуждения с целью возвращения к «своим» был завершен. Получив официальный статус религиозно «чужих», старообрядцы впервые получили юридическую возможность сосуществования со «своими» практически на тех же условиях, что и инославные и иноверные подданные империи.
Клятвенные запреты Соборов 1656 и 1667 гг. не были отменены, однако зависимость нового законодательства о веротерпимости от канонических правил Русской церкви была существенным образом ослаблена. Модернизированный институт веротерпимости, распространивший свою власть на старообрядцев, начал решал поставленные Петром задачи управления империей в новых условиях религиозной и политической свободы.

Александр Юрьевич БЕНДИН
доктор исторических наук

Источник: РАРОГ