ИСТИНА И УСПЕХ. РОМАН САВЧУК

О миссионерских уроках равноапостольного Николая Японского

Когда мы слышим имя равноапостольного Николая Японского — святого, чьи миссионерские труды и подвиги по времени совсем близки к нам, то, наверное, волей-неволей задаемся вопросом: «Как же все-таки удалось этому человеку добиться таких успехов, стать у истоков целой национальной Церкви?» Конечно, мы осознаем, что дело это отнюдь не является заслугой отдельного человека, каким бы гениальным он ни был, что Церковь созидается Промыслом Божиим, для которого нет ничего невозможного. Однако и вклада конкретной личности, особенностей исторических обстоятельств деятельности миссионера, его ответа на призыв Божий мы тоже не можем отвергать. И в этом плане история японской православной миссии является чрезвычайно поучительной.

Если мы обратимся к начальному периоду деятельности равноапостольного Николая Японского, то, скорее всего, не найдем желаемого вдохновения. Прибыв в июне 1861 года на японскую землю, молодой иеромонах Николай (Касаткин), будущий святой, видя перед собой необъятное поле для миссионерских трудов, не бросился сразу же в погоню за успехом. Лишь через четыре года у него появился первый ученик, и только к весне 1868 г. несколько человек готовились принять крещение^[1]. Более того, 29 июля 1867 г. равноапостольный Николай писал бывшему консулу И. Гошкевичу: «На моем месте патер давно бы уж почтительнейше донес, кому следует о крещении девятерых. А я не только не думаю доносить, но и не крестил ни одного, хоть мог бы сейчас»^[2].

Однако не только эта медлительность просветителя Японии заставляет нас задуматься о проблеме успеха в миссионерском деле. Если говорить о дальнейших обстоятельствах деятельности равноапостольного Николая, то вопросов становится еще больше. Ведь нам часто кажется, что чем больше мы прилагаем усилий в каком-то добром деле, тем больше Господь будет нам помогать, то есть успех будет увеличиваться. И со временем именно этот количественный показатель становится для нас верным показателем того, что мы на правильном пути, и нужно продолжать в этом же русле. Однако действительность ломает обыденную логику, ставит ее под сомнение. И даже самое богоугодное дело – просвещение истиной неверных, — судя по внешним обстоятельствам, оказывается совсем лишенным Божией помощи.

Стоит только заглянуть в исполненные горестных размышлений отчеты равноапостольного Николая, чтобы понять, что не все так прямолинейно и отнюдь не всегда надежды на обязательный успех благого дела, на явную помощь Божию его делателям оправдываются. Вот что писал святой в Синод в 1872 году, сетуя на скудость средств Миссии:

«Без глубокого сожаления я не могу вспомнить особенно о некоторых молодых людях из других провинций, кроме Сендайской. Какие бы из них вышли прекрасные катехизаторы для их родных провинций! С какой настойчивостью они предлагали себя на служение Вере, о которой едва успели собрать несколько сведений и к которой уже привязались всею душою! Каждый из них, бросив родной угол, добрался кое-как до Хакодате – с ревностным желанием продолжить свое религиозное образование, чтобы в свою очередь послужить образованию других. Каждый из них, стремясь сюда, конечно, верил, что добрые намерения будут встречены добрым, участливым приветом. Они и были встречены – на словах! До крайности огорченные и разочарованные в своих надеждах, молодые люди, потолкавшись в незнакомом и дорогом на средства городе, потерпев голоду и холоду, в вознаграждение за добрые чувства к Православной Вере, отправились обратно, большею частью еще находя в себе духу прийти попрощаться, выразить неизменность своих расположений и уверить, что, добыв средства к содержанию, они снова прибудут сюда учиться Вере. До сих пор еще никто из таких не являлся обратно, и нужно мириться с мыслию, что Православная Церковь уже не увидит их своими чадами, тем более, что ревностью таких людей умеют гораздо лучше нас пользоваться несравненно более нас богатые на средства миссионеры инославных исповеданий»^[3].

Эти слова сразу же вызывают недоумения: неужели не мог Господь послать Свою помощь, устроить обстоятельства таким образом, чтобы люди, так искренне стремящиеся к Истине, могли Ее познать?

Другой пример из того же отчета повергает в еще большие недоумения:

«Давно уже учится у меня Вере один дворянин, по имени Мория, – писал Просветитель Японии, – которого с самого начала представили мне как человека богатого и имевшего намерение на свой счет выписать из своей родины несколько молодых людей для приготовления к катехизаторству. Чем больше он знакомился с Верой, тем тверже в нем возникала решимость посвятить себя и свои состояния на служение ей. К несчастью, в той же мере обратный процесс совершался с его богатством, и теперь, будучи готов к крещению, он выйдет из купели не с большим количеством денег, чем сколько вынесет грехов. Дело в том, что все его богатство состояло и доселе еще состоит в огромной сумме долга одного здешнего купеческого дома его князю. Мория рискнул ценою своего родового имения купить долговые документы и прибыл в Хакодате, не оставив за собою ничего. Возвращенной ему десятой доли долга было бы достаточно, чтобы оправдать его риск и вместе сделать возможным осуществление его намерения основать здесь для своих соотечественников небольшую христианскую школу. Но надежда на получение долга совсем исчезла, так что Мория, давно уже прожив остаток своих средств, должен был искать пропитание для себя в поденной работе; в настоящее время, заработав несколько денег, чтобы купить лодку и сети, он промышляет рыбачим ремеслом…»^[4].

В этом случае перед нами уже не просто тяжелые обстоятельства жизни одного человека, но проваленное дело целой миссии, связанное с надеждой на столь необходимые в далекой стране финансовые ресурсы. Ведь совершенно ясно, что если бы риск Мория оправдался, на что были обоснованные надежды, то это открыло бы для миссии важный источник поддержки, а значит, позволило бы ей привести ко Христу не одного человека. Однако и здесь наша логика не оправдывает себя, и Промысл Божий определяет все совершенно по-другому. Опять наши представления о справедливости не совпадают с Божественным замыслом.

Да и сам Просветитель Японии отнюдь не считал свою деятельность с внешней стороны столь успешной, он глубоко переживал частые затруднения и неблагоприятные обстоятельства, связанные с его миссионерскими трудами. Так, после 25 лет миссионерского служения на японской земле равноапостольный Николай с горестью писал:

«Боже, Боже, как громадны, неистощимы средства, силы и ресурсы и материальные, и нематериальные у католичества и протестантства, — и какая бедность до голости у нас, не имеющих ровно ничего, кроме истины, без малейших средств и ресурсов даже развить ее! Куда наши 12 тысяч христиан! Скоро протестанты и католики сомнут нас под ногами и оставят далеко позади себя! А там что — ничтожество и исчезновение? Уже ли это? Итак — жизнь загублена! Множество кровных русских денег брошено в огонь! Какое мучение может быть горше этой мысли! Уныние и расслабление злым червем точат меня! Боже, не дай совсем ослабеть! Если же в самом деле я здесь совершенно бесполезен, то укажи путь в Россию!»^[5] (17/29 ноября 1886 г.).

Примечательно, что в этом плане Апостол Японии не был одиноким, и такой сложный духовный путь внутренней и внешней борьбы с частыми неудачами проходил практически каждый миссионер. Так что в статье с характерным названием «О миссионерском воодушевлении» автор рубежа ХІХ–ХХ веков писал: «Действительно, если мы проследим деятельность всякого веропроповедника, то увидим, что большая часть его энергии уходила на терпеливое перенесение неудач и скорбей»^[6].

Рассмотренные факты из жизни и трудов равноапостольного Николая Японского свидетельствуют о том, что человеческая логика, даже руководствуясь самыми благими целями, не может до конца постичь судеб Божиих. И часто то, что, как нам кажется, должно обязательно с Божией помощью завершиться успехом, оканчивается неудачей. Наши глобальные планы не находят оправдания в очах Божиих. И миссионер вместо того, чтобы взращивать паству, должен быть готов и сам расти, перенося скорби. Это относится и к жизни каждого христианина.

Оказывается, что в отличие от католического или протестантского миссионера у православного миссионера, как, впрочем, и у любого православного верующего, словно отсутствует глобальный масштаб деятельности: у него фокус значительно уже и направлен на спасение конкретного человека, а не общества или страны. Вселенские же масштабы оставляются исключительно для Промысла Божьего. Это особенно явно просматривается в истории упоминаемого выше Мория. Здесь Господь как бы жертвует возможным успехом целой миссии ради того, чтоб дать возможность одной душе возрасти в полную меру христианства. Так, равноапостольный Николай после слов о неудаче, постигшей Мория, замечал:

«Весьма совестно смотреть в глаза этому японцу всегда, когда приходит на ум сравнение его еще полуязыческой ревности со своею христиански-православною: работая с утра до ночи простым чернорабочим, он уже собрал около себя пять человек таких же бедняков, как сам, единственно затем, чтобы вместе с собою привести их ко Христу; троим из них он дал помещение в своей бедной квартире, воодушевляя и их своим примером труда, а вечером приводя их ко мне слушать объяснение Веры; двоих определил слугами в один иностранный дом и ходит к ним по ночам рассказывать христианские уроки»^[7].

Здесь мы видим уже не миссию в ее глобальном масштабе. Не количественные успехи обращают на себя внимание, а спасение конкретного человека. И все вопросы, почему Господь не устроил жизнь этого христианина иначе, не дал ему успех, отходят сами собой.

Что же тогда должно вдохновлять миссионера, христианина на его пути? Если это не успех его благой деятельности, не достижение высоких целей, то что же? Действительно, как мы уже говорили, успех в жизни православного христианина не может быть ни показателем истинности, ни вдохновителем на правом пути. По этому поводу митрополит Антоний Сурожский в одной из своих бесед замечал:

«Мы должны быть очень осторожны, когда думаем о христианской деятельности как о такой деятельности, которая целесообразна, планомерна, успешна, которая обращена к определенной цели и ее достигает, которая так проводится, что венчается успехом. Это не значит, что успех, планомерность, целесообразность не соответствуют христианской деятельности, но не в них сущность христианского момента, Христова момента в деятельности»^[8].

Если обратиться к опыту равноапостольного Николая Японского, как впрочем, и других православных миссионеров, то можно убедиться, что единственным вдохновением в их деятельности было осознание того, что они свидетельствуют миру об Истине, выраженной в Православии. Только всецелая вера в истинность и спасительность одной Православной веры побуждала их действовать, невзирая на бесчисленные неудачи. Сам Апостол Японии не раз подчеркивал это в своих дневниках. Западных миссионеров и деятелей всегда удивляло, что Православная Церковь в Японии, насчитывающая несколько десятков тысяч человек, организована трудами фактически одного зарубежного миссионера – самого владыки Николая. Для западных миссий с их многочисленным штатом и финансовой поддержкой это было непонятно. Святой же отвечал им, что это можно объяснить только тем, что «Православное учение стоит тверже, чем католичество и протестантство»^[9]. Отвечая на собственные печали по поводу затруднений в проповеди Православия, сам равноапостольный Николай оставил для нас исполненные удивительной силы и вдохновения слова:

«Печалиться ли?.. Но ведь это же малодушие, маловерие, нетерпение и гордость… Обладание истиной должно доставлять спокойствие, иначе мы сами не верим в свое обладание. Придет время: образованные умы, ныне служащие инославию, сами же разнесут его по клочкам, как ложь… Так не печалиться же, а делать спокойно свое дело с радостной уверенностью в будущей победе. Мир принадлежит истине, а не лжи…»^[10] (30 декабря 1886 / 11 января 1887 г.).

«С нами Бог!» — вот истинное вдохновение, цель и смысл любой христианской деятельности. Уроки жизни и подвигов величайшего православного миссионера нового времени равноапостольного Николая Японского ясно свидетельствуют о том, что для православного христианина отнюдь не успех его благих намерений является началом и критерием богоугодности дела. В вопросе о результатах своих начинаний верующий человек полностью доверяется всеблагому Промыслу Божьему. Он не пытается, сам себя обманывая, самоотверженно изменить мир, не ставит перед собой глобальных целей, но трудится над сохранением мира в собственной душе, вдохновляясь обладанием истиной, свидетельствуя об этом перед теми, кто еще не познал правого пути.

[1] Георгий (Тертышников), архимандрит. Святой равноапостольный Николай архиепископ Японский // http://www.sam.hi-ho.ne.jp/podvorie/index.htm

[2] Письма Николая (Касаткина) бывшему русскому консулу в Японии Гошкевичу И.А. Подготовил к публикации В.А. Онищенко // http://www.diary.ru/~Samuray-08/p103608044.htm

[3] Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 151. Д. 1422а. Л. 278-278 об.

[4] Там же. Л. 278 об.-279.

[5] Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 2. СПб.: Гиперион, 2004. Т. 2. С. 286.

[6] О миссионерском воодушевлении // Православный собеседник. Июль-август 1900. С. 156.

[7] РГИА. Ф. 796. Оп. 151. Д. 1422а. Л. 279-279 об.

[8] Антоний, митрополит Сурожский. Созерцание и деятельность // Антоний, митрополит Сурожский. Труды. Книга первая. 2-е изд. М.: Практика, 2012. С. 421.

[9] Дневники святого Николая Японского. Т. 2. С. 327.

 [10] Там же. С. 290.

http://www.pravoslavie.ru/put/68479.htm