ИСПРАВИТЕЛЬ ЗЛА. Александр Ткаченко

Я верю в Бога, но не могу принять ту христианскую аксиому, что Бог есть Любовь. Ведь если Бог всеведущ, то, принимая решение о сотворении мира, Он изначально предвидел, сколько горя и страданий ожидает человечество в его истории, сколько будет пролито крови и слез. Но, самое главное, Он предвидел, что миллионы людей не спасутся, погубят свои души и по смерти пойдут в муку вечную. Зная все это наперед, не жестокостью ли с Его стороны было создавать этот мир? И, в частности, как Бог всеблагой может давать жизнь человеку, о будущей духовной гибели которого Он знает заранее? Пожалуйста, ответьте, для меня это очень важно.

С уважением, Яков

История человечества – это история человеческих страданий. Мы стараемся об этом не думать, но если попытаться рассмотреть любую эпоху в жизни любого народа, то картина откроется просто удручающая. Бесконечные войны, притеснения слабых, насилие, торжествующая несправедливость, жестокие преступления и не менее жестокие наказания за них, изощренные казни, пытки… Везде и всегда, практически одно и то же – кровь, слезы, страдание. А в те короткие промежутки, когда люди не убивали и не мучили друг друга, на них обрушивались наводнения, пожары, землетрясения, их терзали болезни; засухи и саранча уничтожали урожай на полях, обрекая людей на голод и нищету. И если предположить, что этот безумный мир и этого несчастного человека сотворил Бог, неизбежно возникает вопрос: какими же моральными качествами обладает такое божество? Выводы напрашиваются сами: либо это божество невероятно жестокое и безжалостное, либо ему глубоко безразлично все, что происходит в сотворенном им мире.

Именно такими видел своих богов языческий мир. И неважно, о какой именно культуре или историческом периоде идет речь. Отношение языческих богов к людям всегда и везде мыслилось вполне определенным: или – беспощадная справедливость, от которой не уйти никому из рожденных, или – безразличие на грани невменяемости.
И финикийский Ваал, в раскаленную статую которого ежедневно бросали десятки новорожденных младенцев; и греческие небожители, резвящиеся на Олимпе в свое удовольствие; и индуистский Брахман, который сотворил мир и благополучно уснул, оставив его без присмотра, – все они вполне соответствовали печальной картине человеческих страданий в мире, над которым стоят такие боги. Правда, человеку вряд ли становилось легче от этого соответствия, но, по крайней мере, все было понятно: мир жесток, потому что жесток бог, который им управляет.
И вдруг появляется это странное христианство, которое возвещает, что Богу небезразлична судьба людей. Более того: христиане утверждают, что Бог любит нас, Бог есть – Любовь, и именно любовь, а не справедливость является мерилом отношения Бога к человеку. Заявление совершенно небывалое и в корне противоречащее жизненному опыту человека. Нет, конечно же, мысль о любви Божией к людям сама по себе очень красива и утешительна. Но ведь, сколько ни говори “халва”, во рту от этого слаще не станет. Предположим, что Бог действительно есть – любовь. И сразу же вместо безысходной, но вполне ясной и логичной картины мира в язычестве мы получаем очевидную бессмыслицу. Как Бог-Любовь допустил весь этот кошмар человеческой истории, с ее войнами, насилием, реками пролитой крови? Куда Он глядел, когда любимые Им люди так жестоко страдали и мучились? И самое главное: зачем любящий Бог сотворил человека, зная, какая печальная судьба его ожидает?
Эти вопросы вполне актуальны и сегодня, поскольку боли и горя в мире, к сожалению, вряд ли стало меньше, чем в евангельские времена. Но для того, чтобы ответить на них, необходимо сначала разобраться вот в чем: а что такое, собственно – страдание, и станет ли человечество счастливее, если утратит способность его испытывать?

Счетчик Гейгера

Наверное, каждой хозяйке знаком запах газа от ненароком залитой кухонной плиты. Пахнет он настолько неприятно, что даже самому неосведомленному в вопросах техники безопасности человеку становится ясно – помещение необходимо срочно проветрить. Но не все знают, что природный газ сам по себе не имеет никакого запаха. И та вонь, которую мы время от времени чувствуем у себя на кухне – результат творческих усилий специалистов-химиков, разработавших специальное вещество с мерзким запахом – одорант. Его добавляют в сетевой газ как раз для того, чтобы любой человек по запаху сразу смог обнаружить утечку. Одорант – плохо пахнет, но без него ничем не пахнущий газ мог бы натворить много бед.
Так и страдание было бы неверно рассматривать как – зло. Страдание – реакция нашего естества на зло, некий сигнал опасности, кричащий: “Человек, осторожно! Ты оказался в сфере действия разрушительного процесса, берегись!”. Можно наступить на гвоздь, мучиться угрызениями совести, болеть с похмелья… Внешние причины страдания могут быть самыми различными, но суть их всегда одна и та же – к человеку прикоснулось зло, которое стремится его уничтожить. Это зло незаметно, оно действует исподтишка. И, если бы страдание не предупреждало нас о его приближении, мы бы давно уже погибли от заражения крови, алкогольного отравления или от последствий тех греховных поступков, на которые наша совесть перестала бы реагировать душевной болью.
Чтобы лучше понять соотношение зла и страдания, можно вспомнить аварию на Чернобыльской АЭС. Ликвидируя ее последствия, люди столкнулись со смертельной опасностью, которую человеческая природа не может опознать, потому что проникающая радиация убивает без боли. У нас в теле просто нет органов и рецепторов, которые реагировали бы на повышенный радиационный фон.
А вот теперь представьте: клочок городского тротуара перед многоэтажным домом. На асфальте – веселая рожица, нарисованная мелом, окурок, крышка канализационного люка… В общем – ничего особенного. Но здесь притаилась смерть. На этом участке тротуара – “грязное” пятно с радиоактивным фоном – 1800 микрорентген в час. При допустимом уровне – 15 и смертельном – 180. Человек, бросившийся на этот тротуар с двенадцатого этажа, имеет больше шансов остаться в живых, чем тот, кто просто постоит на нем несколько минут. И увидеть эту опасность можно было лишь с помощью специальных приборов – счетчиков Гейгера, которые регистрировали уровень излучения, и при превышении допустимой нормы предупреждали людей о невидимой смерти, спрятавшейся где-то неподалеку.
Способность страдать, как счетчик Гейгера, помогает нам почувствовать приближение зла, которое невозможно обнаружить иным способом. Страдание – не зло, это – протест против зла, это вспышка боли в месте прикосновения зла к добру.
Но сколько же тогда в мире зла, если он буквально переполнен страданием!.. Что такое это самое зло, заставляющее людей страдать, откуда оно взялось, и почему Бог не уничтожит его сразу и навсегда, если Он – добр и всемогущ?

Свободу Буратино!

“Если Бог всемогущ, может ли Он создать такой тяжелый камень, что и сам его не подымет?” – до революции этой каверзной загадкой ставили в тупик новичков шкодливые семинаристы. Если не может сотворить, значит – не всемогущ; если сотворит, но не подымет, все равно – не всемогущ. При всем своем кажущемся легкомыслии эта головоломка содержит в себе очень серьезную философскую проблему: может ли творение быть неподвластным Творцу? Возможно ли, чтобы всемогущий Бог создал нечто, над чем не будет обладать абсолютной властью? Способен ли Он ограничить собственное всемогущество?
Вопросы очень серьезные, но в православном вероучении на них имеется совершенно ясный ответ. Святитель Филарет Московский про загадку о камне сказал: “Бог не только может создать такой камень, но – уже создал его. Камень этот – человек”. Церковь учит, что Бог сотворил человека для его участия в блаженстве бытия. Весь мир был устроен так, что существование людей в этом мире наполняло их жизнь радостью и весельем. А главной радостью бытия для человека была любовь к нему Бога. Но ответить на любовь может лишь тот, кто свободен в своем выборе. И Бог дал человеку эту удивительную возможность – любить или не любить своего Создателя. Так, в огромном сотворенном Им мире, который полностью подчинялся своему Творцу, вдруг появилась территория, над которой Он не имел власти. Это было сердце человека, которое только он сам мог наполнить любовью к Богу, но так же свободно мог и отказаться от этой любви.
Вот на этой-то, неподвластной Богу территории и рождается зло как результат свободы, неверно употребленной человеком. Зло не имеет сущности, потому что оно не сотворено Богом. Тьма – это всего лишь отсутствие света. Так и зло – не отдельная категория бытия, противостоящая добру, это просто – отсутствие добра там, куда человек не позволил войти Богу. Поэтому уничтожить зло невозможно, как невозможно стереть с земли тень. Зло – это мрак, который живет в сердцах людей, не желающих впустить в себя свет Божией любви. Но если бы Бог насильно изгнал этот мрак из человеческой души, то люди перестали бы быть людьми и превратились бы в зомби, в автоматы, жестко запрограммированные на добро и послушание Богу. И ни о какой любви тогда уже не могло бы быть речи, потому что роботы не могут любить. Святитель Григорий Назианзин говорит: “Спасение для желающих, а не для насилуемых”. А вот слова Симеона Нового Богослова: “Никто никогда не стал добрым по принуждению”.
В этом смысле проблему человеческой свободы очень хорошо освещает всем известная сказка о деревянном человечке Буратино. Он не послушал папу Карло, проигнорировал наставления мудрого сверчка, прокутил в театре куртку и азбуку, купленные ему отцом на последние деньги, и связался с уголовниками. В результате – получил кучу неприятностей, много страдал, и не погиб в болоте лишь потому, что был абсолютно деревянным. Почему он страдал? Потому что “ушел в тень”, пренебрежительно отвергнув любовь всех, кому он был дорог. Но был ли папа Карло виноват в его страданиях? Давайте разберемся.
Предположим, что папа Карло, выстругав из полена Буратино, решил лишить своего любимца самой возможности развлекаться предосудительным образом. И гвоздями прибил Буратино к полу. Он очень любил его, купил ему самую лучшую азбуку и самую красивую бумажную курточку, кормил его самыми вкусными луковицами и… Нет, хватит. Что-то очень уж грустная сказочка получается. Такое благополучие страшнее любого Карабаса-Барабаса. Да и папа Карло здесь выглядит как-то сомнительно.
Лучше уж оставить традиционную версию сказки, которая совершенно очевидно напоминает евангельскую притчу о блудном сыне. Потому что обе эти истории помогают понять важнейший смысл страданий человека, соприкоснувшегося со злом: страдая, люди приходят в себя.

“Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою…” (Лк. 15, 17-18)

Дым большой нелюбви

Андрей Макаревич в одной из своих песен нашел очень точное с православной точки зрения определение человеческой истории – “Эпоха большой нелюбви”. Люди, в сердцах которых не было любви к своему Создателю, оказались не способны любить и друг друга. Более того, они не смогли относиться с любовью к прекрасному миру, который Бог дал им в удел. И всё зло мира, все страдания человечества на протяжении всей его истории – это всего лишь отражение нашей нелюбви к Богу, друг к другу, и к миру вокруг нас.
Обижать, обворовывать, мучить и убивать можно только тех, кого не любишь. В этом корень всех людских страданий и бед. Даже природные катаклизмы зачастую являются следствием нравственной деградации человека. Мы не можем с точностью отследить эту зависимость во всех случаях, но иногда она вполне очевидна.
Когда летом вся Москва бывает затянута едким дымом от горящих торфяников, нужно знать, что у этого стихийного бедствия есть совершенно определенные авторы. В годы первых пятилеток советской власти правительством было принято решение осушить Каширские торфяные болота, чтобы создать огромный ресурс топлива для Каширской электростанции, работавшей тогда на торфе. Делалось это под девизом: “Мы не должны ждать милостей от природы, взять их у нее – вот наша задача!” Болота осушили, электростанция давно уже работает на угле и мазуте. А торф осушенных болот каждый год горит из-за небрежности туристов и местных жителей, посаженных на эту пороховую бочку борцами с природой, не желавшими ждать от нее милости. В результате – страдают все москвичи, но совершенно ясно, что не Бог виноват в этом, а человеческая нелюбовь к Богу и Его творению.

Два пути

Но, может быть, Господь слишком уж развязал человеку руки? Может быть, некоторых “буратино”, таких, как Гитлер или Чикатило, все же стоило бы прибить к полу и лишить возможности реализовывать свою свободу полюбившимися им способами? Увы, тогда пришлось бы каждого из нас заковывать в наручники еще в младенческом возрасте. Потому что нет и не было на земле человека, который хоть однажды не причинил бы боли другим людям. И кто, кроме Бога, может определить меру зла, скажем так – “допустимую” для того, или иного человека? Мы возмущаемся жестокостью злодеев, представших перед судом. А сколько злодеев еще не пойманы, сколько вокруг нас людей, с виду вполне нормальных, но в душе которых тлеет тьма злых замыслов… Наконец, сколько в нас самих всякой мерзости, сколько мелких или больших гадостей мы совершили, или, что гораздо страшнее – можем совершить из-за того, что не любим Бога и ближнего…
Но Бог не спешит останавливать человека на его путанных житейских дорогах. Он ждет нашего покаяния, ждет, когда каждый из нас просто не сможет без отвращения смотреть на следы зла в своей душе. У Шекспира Гамлет “…повернул глаза зрачками в душу, а там, повсюду – пятна черноты”. Увидав черноту в своем сердце, человек, опять же, свободен в выборе своего отношения к увиденному. Он может ужаснуться и сказать: “Господи, неужели это – я? Какой кошмар! Но я не желаю быть таким, я хочу измениться. Боже, приди и помоги мне!”
Бог терпеливо ожидает этого приглашения от каждого из нас. Удивительное дело: всемогущий Бог смиренно просит разрешения войти в наше запятнанное грязью сердце, чтобы не нарушить нашей свободы: “Вот, стою у двери и стучу; если кто, услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною” (Откр. 3, 20). И если эта встреча человека с Богом состоялась, начинается их совместная работа по восстановлению всех разрушений, которые зло произвело в человеческом естестве. Это – путь покаяния.
Но свобода выбора предполагает также и другой путь. Черные пятна видны только на светлом фоне. Если вся душа станет черной, пятна перестанут бросаться в глаза. Поэтому, увидав в себе зло, человек может сказать себе, что это и не зло вовсе. И тогда окажется, что обиженные были сами виноваты, пострадавшие – заслужили свои страдания, а целые народы будут записаны в “недочеловеки”, с которыми можно делать все, что придет в больную голову. До такого почерневшего сердца уже не достучаться... Но что же после смерти происходит с душой, изуродованной злом до такой степени?

Роковой перевертыш

Церковь говорит, что не покаявшийся грешник спасения не наследует и идет в муку вечную. Тут важно понимать, что спасение – не подарок Деда Мороза, не путевка в привилегированный дом отдыха и не выигрыш в лотерею. Это – единение духа человеческого с Духом Божиим, взаимопроникновение Творца и сотворенного им человека, вселение Бога в наши сердца как следствие взаимной любви.
Но сможет ли полюбить Бога после смерти тот, кто всю жизнь Его ненавидел? Маловероятно.
Страдание – результат соприкосновения зла с добром. Но если сама душа стала злой, прикосновение добра будет для нее мучительным. В этом чудовищном перевертыше естества грешника – причина его страданий. После его смерти Бог, конечно же, не лишает его Своей любви. Но вся беда в том, что почерневшая душа воспринимает любовь Божию как мучение. Преподобный Исаак Сирин говорит об этом так: “Говорю же, что мучимые в геенне поражаются бичом любви! И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение большее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания”.
Чем можно помочь тому, для кого источником страдания является любовь Божия? Вот действительно неразрешимая загадка. Но противопоставлять любовь Бога и вечные мучения грешников, по меньшей мере, некорректно. Грешник может мучиться вечно, потому что Бог вечно будет любить его. И никакого противоречия здесь нет. Есть другой вопрос, более интересный.
Церковь учит, что Бог каждому человеку в его жизни попускает ровно столько страданий, сколько тот способен вынести. Иными словами, страдания используются Богом как горькое, но необходимое и строго дозированное лекарство. Но что же происходит со страдающими от любви Божией после смерти? Преподобный Исаак Сирин говорит: “Бог – не мститель за зло, но исправитель зла. Первое свойственно злым людям, второе свойственно отцу”. И если грешники будут бесконечно мучиться, то в чем же заключается исправление зла, которым они поражены?
Стоп! А откуда, собственно, может быть известно, что зло мучимых в аду грешников никогда не будет исправлено? Апостол Павел пишет, что Христос “Спаситель всех человеков, а наипаче – верных” (1Тим. 4, 10). Бог всем желает спастись, и кто же возьмет на себя ответственность заявить, что Бог никогда не осуществит Свое желание – спасти всех?
Иногда можно услышать – так учит Церковь. Что ж, давайте посмотрим, что Церковь говорит по этому поводу.

“Там Киева нет”

Со всей определенностью можно заявить, что в Церкви нет догмата, который говорил бы о бесконечности адских мучений. Ни на одном Вселенском Соборе такой вопрос даже не обсуждался. Потому что спасение грешников – дело Бога, и никто не может диктовать Ему условия этого спасения или предсказывать результаты Его действий. Наш Символ Веры говорит о бесконечности грядущего Царства Христова: “…Его же Царствию не будет конца”. Но о бесконечности адских мук там нет ни слова.
Догмата такого нет, есть один из анафематизмов, принятых на Константинопольском соборе 543 года (и впоследствии подтвержденных Пятым Вселенским собором), который гласит: “…Если кто говорит, что наказание демонов и нечестивых – временное и будет иметь после некоторого срока свой конец, т.е. что будет восстановление (апокатастасис) демонов и нечестивых людей, – анафема”.
Вот из этой формулы, на первый взгляд, действительно можно сделать вывод, будто Церковь утверждает бесконечность страдания грешников. Но этот вывод будет неверным.
Потому что истины веры Церковь формулирует не в анафематизмах, а в догматах, в Символе Веры. Анафематизм же просто свидетельствует, что некая идея или учение не соответствует учению Церкви. И простое рассуждение “от противного” здесь неуместно. Представьте, что вы едете, скажем, в город Киев и на одном из перекрестков вдруг обнаруживаете, табличку с указанием направления и надписью “Там Киева нет”. Означает ли это, что Киев находится в направлении, строго противоположном указанному? Очевидно, нет. Так же и анафематизм свидетельствует лишь об искажении истины, но найти саму истину, исходя из анафематизма, невозможно.
Смысл упомянутого соборного решения нельзя понять правильно, вырвав его из контекста, в котором он был употреблен.
Дело в том, что на Пятом Вселенском соборе Церковь осудила ересь оригенистов. Это учение представляло собой жуткую смесь античных мифов с откровенной нелепостью. Чтобы понять всю дикость этой ереси, имеет смысл ознакомиться с некоторыми анафематизмами в адрес оригенистов.

“Если кто говорит, что в воскресении тела людей воскреснут в шарообразной форме, и не исповедует, что мы воскреснем прямыми, – анафема”.
“Если кто говорит, что Господь Христос будет распят в будущем веке за демонов так же, как за людей, – анафема”.
“Если кто говорит или придерживается мнения, что человеческие души предсуществуют, будучи как бы идеями или священными силами; что они отпали от божественного созерцания и обратились к худшему и вследствие этого лишились божественной любви и для наказания посланы в тела, – тот да будет анафема”.

В этом ряду находится и анафематизм, интересующий нас. У оригенистов учение о всеобщем восстановлении падших людей и ангелов основывалось на вере в то, что до сотворения мира существовал некий другой мир. И что после восстановления падшей твари Бог сотворит бесконечное множество иных миров, в каждом из которых отпадение людей от Бога и возвращение к Богу будет вновь и вновь совершаться, и Бог еще много раз воплотится, чтобы взять на себя грехи людей и искупить их через распятие.
Вот эту дурную бесконечность сотворений, грехопадений и восстановлений Пятый Вселенский собор и признал ересью.
Осужден был именно оригеновский апокатастасис, лишающий человека свободы, а историю – смысла; но отнюдь не сама идея возможности спасения Христом всех без исключения. Мысль о такой возможности неоднократно высказывалась самыми уважаемыми отцами Церкви, такими, как преподобный Исаак Сирин, святитель Григорий Богослов, преподобный Максим Исповедник, преподобный Иоанн Лествичник.
А святитель Григорий Нисский разработал подробное учение о всеобщем восстановлении, которое было хорошо известно отцам Пятого Вселенского собора. И это учение не было ими отождествлено с оригенизмом, не было осуждено ни одним Поместным или Вселенским собором. Напротив, Шестой Вселенский собор включил имя Григория Нисского в число “святых и блаженных отцов”, а Седьмой Вселенский собор даже назвал его “отцом отцов”.

Надежда и свобода

Христос говорит о нераскаянных грешниках: “И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную” (Мф. 25, 46). Здесь очень важно понимать, что вечность – не синоним бесконечности. Между этими двумя понятиями существует принципиальное отличие. Бесконечность мучений подразумевает неограниченный во времени процесс. Вечность, же – отсутствие самого времени вообще. Вечные мучения – это мучения, происходящие в вечности, а не во времени, но это совсем не означает невозможности их окончания. Категории “прошлое-настоящее-будущее” или “начало-окончание” к вечности вообще применить нельзя, поскольку все это – характеристики временных процессов. Нам, живущим во времени, трудно представить, что это такое, у нас отсутствует опыт такого вневременного бытия, нет даже понятий и слов для описания вечности. Но мы имеем грозное предупреждение Христа о том, что в вечности любовь Божия окажется мучением для тех, кто сознательно отвергал эту любовь в своей временной жизни.
Бог вечно любит человека, а человек свободен вечно отвергать эту любовь, воспринимать ее как мучение, в котором виновен только он сам. Логически тут все сходится. Но Бог есть Любовь. А любовь – выше логики. И это не аксиома, а результат личного опыта живого общения с Богом многих и многих поколений христиан. Некоторые из них, подобно преп. Исааку Сирину, были переполнены этой Божией любовью настолько, что верили – такая любовь преодолеет все преграды, для Бога нет ничего невозможного, и Он способен спасти, в конце концов, всех.
Это не догматическое учение Церкви, которая на соборах оставила данный вопрос открытым и никогда не подвергала сомнению слова Христа о “муке вечной”; но это выражение надежды христиан на то, что, вопреки всякой справедливости, логике и законам природы каждый человек, получит возможность спасения по милости Всеблагого Бога.
Однако каждый человек свободен отвергнуть это спасение. А адские муки, даже если они будут иметь конец, не перестанут от этого быть муками. Когда болят зубы, человек теряет чувство времени, ему кажется, что эта боль была с ним вечно и никогда не кончится. Что же говорить тогда о геенне, про которую преподобный Исаак Сирин сказал: “Остережемся в душах наших и поймем, что хотя геенна и подлежит ограничению, весьма страшен вкус пребывания в ней, и за пределами нашего познания – степень страдания в ней”.
Бог уготовал нам вечную радость, а не вечные мучения. Но нужно всегда помнить, что дар свободы требует от человека предельно осторожного обращения с ним. Потому что только над нашим сердцем не властен всемогущий Господь. И если мы не наполним его любовью к Богу, там обязательно появится зло, рождающее страдание.

http://www.foma.ru/article/index.php?news=1428