Этот тезис был потом многократно подтвержден в разговорах с другими людьми. Девчушка, одноклассница сына, провела несколько лет во Франции. Лопочет по-французски лучше преподавательницы. Спрашиваю и ее: «Как по-французски “совесть”?» Молчит. «А как “стыд”? А “милосердие”?» Тоже молчит. «Сколько стоит?», «как пройти?», «который час?» – все знает. А вот фразу «я обидела маму, и теперь мне стыдно» сказать не может. Лексики нет. И это не частные изъяны образования отдельных особ. Это ошибочный принцип, заложенный в наше образование, в данном случае – филологическое.
Обучение языку – это впитывание нового мировоззрения либо перевод своего мировоззрения на чужую речь
Обучение языку – это впитывание нового мировоззрения либо перевод своего мировоззрения на чужую речь. Общий дух нашей эпохи вполне отражается на рубриках любого разговорника. Например, русско-турецкого или русско-немецкого. Там вы найдете разделы с фразами, которые вам понадобятся при заселении в отель, при посещении магазина, при обмене валюты, при внезапном недомогании. И еще много подобных страничек про еду, про погоду, про то, «как Вас зовут». Это правильно. Без этого никуда. Но совершенно неправильно то, что в таких разговорниках (за редким исключением) вы не найдете слов, которые помогли бы расспросить местных об их духовной жизни или рассказать им о своей. Об этом нигде ничего не написано, как будто церквей, монастырей, постов, воскресных служб в природе не существует, а есть только парикмахерские, автобусные остановки и спа-салоны. Дело иногда доходит до того, что даже воспитанники православных гимназий, посещая на каникулах своих сверстников за рубежом, ничего не могут им рассказать о себе как о православных людях. Одна такая группа посетила Ирландию. И оказалось, что простейшие фразы, вроде «мы начинаем день с утренней молитвы», или «мы изучаем Закон Божий», или «на праздники у нас вместо занятий Литургия», дети выдать не в силах. Нет словарного запаса. И про Патрика Ирландского они ничего толком не знают. И термины католической церковности, часто совпадающие с нашими (священник, монах, благословение, месса, вечерня, исповедь) им неизвестны. Просто какое-то большое-пребольшое и белое-пребелое пятно в образовании.
Ведь нас так и учат. Так учебные пособия составлены. Как написать письмо другу, как рассказать о летних каникулах, как обсудить футбольный матч. Решительно все есть в современных учебниках, ярких, умных, актуальных. Только нет там ничего, что говорило бы о том, что у человека душа есть, что человек не только ошибки, но и грехи совершает. Разница важная, поскольку ошибки нужно исправлять, а в грехах каяться. Слова «ошибка» и «исправлять» мы легко найдем, а слова «грех» и «покаяние» в учебниках не отыщем. Только в академическом словаре. Хотя у старшеклассников с грехами «все в порядке», в смысле – есть уже грехи. И слово «любовь» найдем, а слово «верность», клянусь, не найдем. Даже днем с огнем. Это при том, что верность всем нужна. Все дети хотят, чтоб мама с папой не бросали друг друга. Но откуда верность возьмется, если даже слова такого в учебниках не пишут?
Таким образом, мы являемся заложниками той басурманской модели образования, согласно которой есть «мрачное Средневековье», в котором незачем копаться, и есть светлое будущее, к которому нужно стремиться. Это ничто иное, как хамский стыд модного щеголя при виде матери-старушки. Современное безбожие стыдится своего христианского прошлого и упорно замалчивает все, что касается родового гнезда. Мораль – это, дескать, пережиток, а все, что связано со сказками и снами, нам объяснит Фрейд. Такое вот мировоззрение. Отсюда эта однобокая лексика при изучении языков и атеистически цензурированные учебники.
Вся роскошная сложность европейского мира выросла из Вифлеемской пещеры
В курсе страноведения, необходимом при изучении любого языка, ребенка тоже быстро-быстро проводят за руку мимо замков, рыцарей, монахов, паломников, витражей, статуй, органов, крестовых походов, Пименов с летописями и тащат прямо к Эйфелевой башне, будто с нее мир начался. Если с Парижем знакомят, то почему-то не с Женевьевы или Хлодвига начнут, а сразу с Мопассана или даже Сартра. Если Ирландия, то не с Патрика, а сразу с Джойса. Если Чехия, то будет Гашек или Кафка, а не святой Вацлав. И таков же подход к страноведению относительно Италии или Германии. Но почему? Как так получилось, что изучение арабского языка без знакомства с Кораном невозможно, а изучение английского или французского без знакомства с Библией возможно? Это что такое? Позвольте напомнить священную банальность: вся роскошная сложность европейского мира выросла из Вифлеемской пещеры. Все, чем европеец гордится, – это «все пришедшее после», как говорит Пастернак в «Рождественской звезде». Вот ослики идут с горы в ту сторону, где родился Младенец, за ними везут на верблюдах дары. И миражем за этой процессией встает «все пришедшее после»:
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры…
…Все злей и свирепей дул ветер из степи…
…Все яблоки, все золотые шары.
«Все мысли веков, все мечты, все миры» родом из слова Божьего. А галереи и музеи молчат перед теми, кому библейские сюжеты неизвестны. Неграмотность в религиозной жизни грозит подлинным одичанием, и мы соврем, если скажем, что признаки этого одичания не видны. Видны еще как. Просто прямые запреты советской поры хитро сменились едва ли не более опасным умолчанием, но суть войны против бессмертной души не меняется. И, как говорил Николай Сербский, к школе без молитвы непременно добавится политика без совести и брак без верности. Это связанные вещи. Не ругайте их по отдельности.
Но завершим не констатацией проблем и перечислением угроз, а конкретным предложением. Пусть все, кто знает языки (или думает, что знает) проверят себя на знание духовной, исторической и нравственной лексики. Пусть попробуют рассказать, например, о Пасхе или Рождестве на том языке, который знают. Как знать, не приведет ли Бог когда-нибудь стать проповедником или наставником в вере для какого-нибудь иностранца. Пусть попробуют рассказать на чужом языке об устройстве или убранстве православного храма, о ближайших к твоему дому святынях. Короче, можно включить фантазию и придумать несколько таких заданий. Все они будут полезными, а главное непривычными, поскольку подобного рода деятельностью нас никто не утруждал. Стоит ли говорить, что учителя иностранного должны заняться этой работой первыми?