ИГУМЕН-МАСТЕРОВОЙ: Подвиги и труды преподобного Арсения Коневского

Стояла кровь в следе копыта конском,
Тянуло гарью с пепелищ залесских,
И над землей стоял уже умолкший
Крик обесчещенных, израненных, избитых[1].

Вторая половина XIV века. Византийская империя стремительно теряет свою мощь, ромеи вынуждены уступать иноверцам все новые и новые территории, страшный день падения их Империи приближается с неумолимой быстротой…

Когда-то солунские братья перевели на славянский язык богослужебную литературу в Паннонском и Моравском княжествах. Позднее папское духовенство, дыша завистью к константинопольским святым, изгнало прочь учеников Кирилла и Константина, и те вынуждены были искать прибежище в Болгарии, у царя Бориса. В течение того века, который отделял разгром кирилло-мефодиевского наследия в Паннонии и Моравии от принятия христианства Киевской Русью, именно болгары, южные славяне, были той культурной и духовной колыбелью, из которой суждено было вырасти древнерусской письменности, сокровищнице русского Православия первых веков его истории.

По свидетельству Повести временных лет, уже князь Ярослав Мудрый создает в Киеве скриптории, в которых переписываются, а может быть, и переводятся с греческого языка книги, жизненно необходимые для распространения христианства по всей территории тогдашней Руси. Однако богослужебная, святоотеческая и житийная литература начинает поступать в Киев, Новгород, Чернигов и другие русские города и из болгарских земель. Непосредственным главой Русской Церкви становится Константинопольский Патриарх, а Русская Митрополия в списке подчиненных Константинополю занимает одно из последних мест.

Преподобный Антоний Печерский – зачинатель русского монашества, своими руками вырывший пещеры в предместьях Киева, – приходит на Русь со Святой Горы и несет с собой благословение афонских старцев, научивших юного подвижника великой науке иноческого делания. Из Киево-Печерского монастыря, подобно птицам, покидающим родное гнездо, разлетаются по Руси монахи, одни из них становятся епископами, другие – основывают новые иноческие общины.

Все это позднее стали называть первым южнославянским влиянием. Именно оно дало мощнейший импульс для формирования русской культурной самобытности, которая стала основой исторической долговечности молодой русской государственности и впоследствии не позволила отдельным княжествам, погруженным в междоусобные распри, навеки забыть о своих общих корнях.

В это время святость достигалась на путях мученического исповедания веры князьями

Однако в XIV веке русская государственность переживала глубокий кризис – Русь лежала в руинах, еще не переставших дымиться после страшных походов Батыя. Монашеская жизнь замерла, и долгое время Русская Церковь не канонизировала преподобных: в это время святость легче достигалась на путях мученического исповедания веры благоверными князьями…

Тогда, когда зажигался трепетный огонек веры на Маковце юношей Варфоломеем, многие его современники, еще не знавшие о скором явлении этого духовного самородка, которому несколько десятилетий спустя напишет сам Константинопольский Патриарх, шли на юг, в южнославянские земли, и, конечно же, на Афон. И, в свою очередь, из Сербии и Болгарии приходили на Русь талантливые книжники и библиофилы, труды которых становились образцами церковного красноречия, эталонами агиографической литературы. В годы тяжелых испытаний, выпавших на долю русскому народу, в десятилетия унижений и всеобщего уныния происходит возвращение к культурной традиции южных славян, поиск смыслов в запечатленных образцах византийской духовности. Все это впоследствии стали называть вторым южнославянским влиянием.

Крепкие связи с Афоном установились во второй половине XIV века в Новгородском Лисьегорском монастыре, расположенном на левом берегу Малого Волховца, недалеко от московской дороги. В 1390-е годы игумен этой обители Иларион привозит со Святой Горы «Тактион» Никона Черногорца, а в скриптории Лисьей горы создаются копии этого и многих других манускриптов – иноки переписывают как богослужебные книги, так и богословские сочинения современников. Чуть позднее монастырь станет одним из центров новгородского владычного летописания. Сюда примерно в 1382-м году приходит молодой новгородец, которого в скором времени постригут с именем Арсений.

Житие Арсения создается вскоре после его смерти одним из игуменов основанного им монастыря – Варлаамом. Стиль Варлаама позднее стали сравнивать со стилем лаконичной северной иконы, окруженной по периметру клеймами, в которых скупо запечатлены основные факты биографии праведника. Необычен зачин Жития – перед нами аннотация, в которой кратко, как в центральной части иконописного образа, описывается содержание всей повести: Арсений побывал на Святой Горе, там получил благословение старцев и икону Богородицы, после чего вернулся на Русь, где и создал Коневецкий монастырь. Итак, перед нами типичная биография русского преподобного конца XIV – начала XV веков, эпохи второго южнославянского влияния, когда источником монашеского вдохновения в условиях общекультурного упадка становится прекрасное далеко Афонской горы, сохраняющей в незыблемой чистоте и недосягаемом величии святыни вселенского Православия.

Арсений родился в цветущем Новгороде в эпоху его исторического и политического расцвета: орды монголов так и не дошли до его стен и не осквернили алтарь Святой Софии, старая столица и мать городов русских уже лежала в руинах, а новая, ничтожный городишко, доставшийся некогда младшему сыну Александра Невского – Даниилу, едва успевала заявить о своих политических амбициях. Однако историческая перспектива говорила о том, что именно Москва, а не Новгород, станет той централизующей силой, которой суждено будет объединить русские земли и преодолеть культурный и идеологический кризис, столь остро осознанный самим Арсением.

Отказ Арсения от упоения новгородской самобытностью и обособленностью республики от прочих частей русского мира был обусловлен и тем, что возможности насладиться привилегиями, которые сулила новгородская вольница представителям своей олигархии, Арсений не имел: не был он ни посадником, ни боярином – он был простым ремесленником, представителем политически бесправных городских низов, «черного» или «меньшего люда» – «медным ковачом». Позднее, когда противостояние между Новгородом и Москвой достигнет своего апогея, «черный» люд единодушно станет на сторону сильной центральной власти в лице московского великого князя. «Смерд» же и труженик Арсений, одной из главных черт характера которого становится именно его опоэтизированное трудолюбие, отвергая новгородскую элитарность и не имея возможности увидеть в поднимающейся Москве объединяющий и вселяющий уверенность демократизм, душой устремляется на Афон.

Итак, Арсений рождается в семье новгородских бедняков, и самое ценное, что передает ему отец, – ремесло, с помощью которого он сможет прокормить себя в течение жизни: юноша становится кузнецом. Привычка к тяжелому физическому труду складывается у Арсения еще в миру; работая много – гораздо более, чем это требовали его непосредственные расходы, – Арсений избытки раздает убогим и нищим в виде милостыни. В скором времени юноша приходит в Лисьегорский монастырь.

Кардинальная монастырская реформа, инициированная в эти годы Константинопольским патриархом и Сергием Радонежским, – переход монастырей с особножительного на общежительный устав, – шла не всегда быстро и последовательно. Описывая жизнь Арсения на Лисьей Горе, агиограф, с одной стороны, пишет о тяжелых монастырских послушаниях, которые самоотверженно нес преподобный в монастыре пострига, с другой – говорит о недостатках в духовном окормлении братии: игумен обители, хотя и высоко ценил послушание и смирение Арсения, однако так и не стал его духовным отцом. «Духовной жаждою томим», Арсений ищет руководителя, пастыря, который мог бы научить его премудростям иноческой жизни, и возможным выходом из тупиковой ситуации становится переселение на Афон: именно здесь можно набраться иноческой премудрости, обогатиться сокровищницей святоотеческой традиции, здесь в книжных хранилищах древних обителей таятся творения богословов нашего времени и былых времен.

Мысль об устроении обители по уставу афонских монастырей становится его мечтой

Лисья Гора поддерживает тесную связь с афонскими монастырями, и в удобный момент Арсений просит игумена отправить его на Святую Гору в составе делегации афонских старцев, прибывших в Новгород и снаряжающихся обратно. Игумен скрепя сердце прощается с одним из лучших своих учеников, однако, сознавая, что лучше будет для самого Арсения ознакомиться с бытом и традициями афонских монастырей, отпускает инока на Святую Гору. И действительно, истинную школу монашеского делания Арсений проходит именно на Афоне. Инок становится насельником русского Пантелеймонова монастыря и духовным чадом игумена Иоанна, здесь он обучается беспрекословному послушанию («Он же всю волю свою отвергъ и во всем того послушаше без разсуждения»), нелицемерному смирению («Понеже немощно есть кому благое житие без смирения исправити, аще не преже сам смирится») и проходит все виды наиболее изнурительных монастырских трудов, из которых наиболее тяжелыми традиционно считались труды в кухне и пекарне. Этими подвигами Арсений сумел стяжать дар умиления и благодатных слез. Но только годы спустя его вселения на Афон братия узнает о его кузнецком ремесле: так из трудолюбивого, но неквалифицированного разнорабочего Арсений превращается в искусного мастера, труды которого востребованы как игуменом, так и меньшей братией. Арсений кует церковные сосуды, сельскохозяйственные орудия, детали различных механизмов, и, как вдохновенный знаток своего ремесла, делает это столь хорошо, что в скором времени слух о его таланте распространяется далеко за пределами Пантелеймонова монастыря, и в обитель приходят иноки из других обителей и просят Арсения помочь им своим искусством. Толпа просителей у порога рабочей кельи преподобного растет день ото дня, и однажды Арсений принимает решение покинуть Пантелеймонову обитель и стать странствующим святогорским иноком-кузнецом. Однако по духовным законам Афона платой за услуги труженика становятся не деньги, не продукты, не материальные ценности, а молитвы и благословения тех иноков, которым довелось помочь новгородскому ковачу по имени Арсений. Так честным и вдохновенным трудом за те три года, что Арсений работал кузнецом в разных афонских монастырях, он сумел стяжать благословение многих десятков афонских старцев, оставить в их обителях доброе воспоминание о русском иноке, а тем самым – заложить основу будущего благополучия Коневецкого монастыря, ведь мысль о возвращении на Родину и устроении в одном из пустынных уголков русского Севера обители по уставу афонских монастырей становится его задушевной мечтой.

Арсений рассказывает о своем замысле сначала игумену Пантелеймонова монастыря Иоанну, и, когда тот с радостью благословляет его на это многотрудный и ответственный подвиг, обходит прочие афонские обители и просит благословения старцев и их святых молитв. По мысли Арсения, новая обитель должна воплотить в себе лучшие заветы афонского иночества, стать ярким светочем монашеского делания на северном небосклоне многострадальной Руси. Святогорские старцы с благоволением слушают речи Арсения и обещают тому свое молитвенное содействие. Игумен Иоанн, провожая Арсения на Родину, благословляет того иконой Богоматери, которая становится главной святыней нового монастыря и позднее получает название Коневского образа. Главной отличительной чертой образа становится голубь, которого держит в руках Предвечный Младенец; икона написана в традициях византийской живописи того времени.

Вернувшись в Новгород, Арсений напрямую обращается к архиепископу с просьбой благословить устроение нового монастыря, посвятить который желает празднику Рождества Богородицы. Просьба Арсения могла показаться владыке странной, ведь инок не имел опыта пустыннической жизни, как этого требовала духовная традиция той эпохи, не было у него тех учеников, которые были бы привлечены к нему славой о его молитвенных подвигах на месте устроения будущего монастыря, более того – самое место устроения монастыря все еще было неизвестно даже самому Арсению. Однако, не имея всего этого, Арсений имел благословение Святой горы и молитвы афонских старцев, о чем, конечно, не преминул сообщить архиепископу Иоанну. Владыка, узнав о трехлетнем подвиге Арсения на Афоне, помня о той светлой памяти, которую оставил по себе преподобный на Лисьей Горе, благословляет его на устроение новой обители, снаряжает в водный путь (Арсении, по излюбленной традиции русского иночества, хочет устроить свою обитель на уединенном острове посреди озера) и находит ему спутников, которым суждено разделить с преподобным первые, наиболее тяжелые труды по устроению монастыря.

Озером, в водах которого решил Арсений искать благословенного уголка, становится Нево (именно так называли в начале XV века Ладожское озеро). Загрузив «всяческая потребная» в плоскодонный кораблик, Арсений «со товарищи» отправляется в плавание. Довольно скоро преподобный достигает Коневского острова, однако Арсения влекут другие страны, более отдаленные от больших селений, более уединенные, и он повелевает корабельщикам править на север: там, за горизонтом, в краю непуганых птиц, он сможет найти тихий приют для трудов и молитвы.

Возвращение на остров преподобный воспринимает как проявление Промысла

Однако непогода заставляет иноков пристать к берегу в устье Городецкой реки. Тучи застилают небосвод, и Арсений дает слово основать монастырь там, куда пристанет сразу после того, как буря стихнет, а суденышко сможет продолжить свой путь. Когда небо проясняется, Арсений вместе со своими спутниками отчаливает от берега: ему представляется, что его ждут северные острова, куда, быть может, и не ступала нога человека, и Коневский остров, оставшийся далеко позади, остров, ставший центром языческого культа, даже не приходит ему на память. Но Богом было суждено именно возвращение на Коневец: как только насад выходит на широкую воду, порывы сильнейшего ветра несут его не на север, как хотелось того Арсению, а на юг. Невольное возвращение на Коневский остров преподобный воспринимает как проявление Божественного Промысла. При приближении к острову путники отчетливо слышат звуки колокольного звона, и Арсений обращается к своим товарищам со словами: «се бо, яко на крилех единем часом Пречистая постави нас зде».

Арсений прибывает на Коневский остров в сопровождении надежных людей, которые сопутствуют ему по велению владыки Иоанна, однако первое время проводит в пустыне один: устраивает хижину, ставит на возвышенном месте поклонный крест и живет в уединенном молитвенном подвиге в течение года. Надо полагать, что связь Арсения с большой землей не прерывалась никогда, и преподобный мог получать от новгородского архиепископа все необходимое для обеспечения нормальной жизнедеятельности зарождающейся общины. Монастырь вокруг хижины Арсения складывается не сразу, постепенно, в свое время. Однако в первые годы на Коневском острове Арсений близко сходится с местными жителями, его другом становится рыболов по имени Филипп, который приводит преподобного к идоложертвенному камню.

Впервые Арсений узнал о существовании этого камня, пожалуй, при первом посещении Коневского острова, когда обошел его территорию, «яко елень борзостию». Место показалось преподобному нечистым, и именно поэтому он решил искать другого пристанища для своей будущей обители, но Богородица судила иначе. Вот почему теперь, когда Филипп обращается к нему с просьбой очистить остров от идольского капища, Арсений воспринимает его просьбу как ответственный вызов, который необходимо принять, вооружившись мужеством, молитвой, а главное – взяв в руки святой образ Богородицы, вынесенный им со Святой Горы.

Камень, магическую силу которого необходимо было обезвредить преподобному, служил местом жертвоприношений скота и, в первую очередь, лошадей. Вот почему остров стал называться Коневским. Позднее русский писатель Федор Абрамов так станет говорить о той роли, которую играли некогда лошади в жизни русского крестьянства: «Первая игрушка крестьянского сына – деревянный конь. Конь смотрел на ребенка с крыши родного отцовского дома, про коня-богатыря, про сивку-бурку пела и рассказывала мать, конем украшал он, подросши, прялку для своей суженой... Всё – конь, всё – от коня: вся жизнь крестьянская, с рождения до смерти...». Трепетное отношение крестьянина к коню нисколько не удивительно и отразилось во многих произведениях русской литературы XIX века: крестьянская семья, лишавшаяся лошади, обречена была на нужду, а порой и нищету, и видела в самой жалкой клячонке кормилицу и спасительницу от голодной смерти.

Внезапно явившаяся стая воронья с громким граем летит прочь. Остров очищается от бесовских сил

Это поклонение коню местное крестьянство возвело в культ, напрямую обожествив лошадь и принося ей в жертву живых лошадей. Языческий обычай глубоко укоренился в сознании местных жителей, и требовалась недюжинная отвага для того, чтобы пресечь его проявления на месте культового камня. Арсений долго молится, вооружается святогорской иконой и совершает водосвятный молебен на месте древнего капища. Рыбаки, с недоуменным ужасом ожидающие увидеть то, какая кара постигнет старца, похулившего языческую святыню, с удивлением замечают, что Арсений остается невредим, в то время как внезапно явившаяся стая воронья с громким граем летит прочь, на север, рыдая «словно ревущие волы». Остров навсегда очищается от бесовских сил.

С этого времени монастырь начинает расти и развиваться. Из Новгорода к Арсению за духовной беседой и советом приезжают многие богомольцы и паломники, преподобный принимает и упокоевает каждого путника, стараясь утешить того доброй трапезой. Но однажды один из прозорливых старцев обители слышит разговор двух бесов, один из которых с радостью отмечает, что устроение обители позволяет игумену иметь в своей келье неуставное брашно. Это отступление от строгих заветов общежительного устава становится той щелью, с помощью которой бес надеется расшатать строгую монастырскую дисциплину. Узнав об этой бесовской беседе от прозорливого старца, Арсений приказывает ограничить любое принятие пищи в обители стенами общей трапезной.

​Преподобный не теряет живой связи со Святой Горой. Арсений не раз посещает Афон уже после того, как зачинается монашеская жизнь на Коневском острове. Однако длительное отсутствие игумена всегда становится серьезным испытанием для насельников его обители: иноки чувствуют себя покинутыми своим наставником, и однажды осиротелое стадо, собранное Арсением, уже готовится оставить монастырь, потому что запасы провизии иссякли, а старец все еще пребывает «на стране далече». В эту трагическую минуту один из учеников Арсения по имени Иоаким, осознающий всю опасность сложившейся ситуации, восходит на одну из гор Коневского острова и в сердечном сокрушении молится Богородице о том, чтобы монастырь преподобного не запустел. В ту же ночь Иоаким видит вещий сон, из которого узнает о том, что Арсений находится всего в нескольких днях пути от обители и ведет с собой корабли, полные провизии и всего потребного для налаживания монастырского хозяйства. Иоаким торопится ободрить братию, а сам преподобный, прибыв в монастырь уже на следующий день, напоминает инокам о том, что Царствие Небесное подобает снискать многими скорбями.

Одной из подобных скорбей становится сильное наводнение 1421 года, упоминаемое в новгородских летописях, когда вода подходит к монастырским зданиям, затопляет церковный порог, стоит по колено внутри келий и трапезной. Арсений осознает необходимость перенесения обители в другое, более возвышенное место, однако вопрос о месте устроения церкви и прочих монастырских зданий должен решаться исходя не из прагматических посылов, а там, где это было предначертано свыше. Преподобный усиленно молится Богородице, чтобы Та открыла ему Свою волю, и в скором времени видит во сне себя и своего давнего друга, рыбака Филиппа, ограждающими одну из возвышенных полян Коневского монастыря. Арсений замечает, что Филипп, заметив его, спешит удалиться, как бы опасаясь быть уличенным в своей сопричастности начинанию. Преподобный, однако, настигает Филиппа наяву и застает его врасплох неожиданным вопросом о том, где тот был прошедшей ночью. «В стану с товарыщи, честный отче», – отвечает смутившийся было Филипп, но когда Арсений вкрадчиво вопрошает того тихим голосом, что же он видел во сне сегодня ночью, тот сознается, что был занят огораживанием территории нового монастыря и скрылся из глаз преподобного, как только был им замечен.

Его сподвижником становится простой рыбак, такой же бедняк, каким был и сам Арсений

Удивительный эпизод, не знающий параллелей в сюжетах других житий! Товарищем и сотаинником Арсения становится не ангел, не преподобный предшественник, не кто-то из святых и даже не его облеченный в монашескую мантию ученик – его сподвижником становится простой рыбак, человек физического труда, такой же бедняк, каким некогда был и сам Арсений. Именно этому труженику моря (Ладожское озеро местные жители часто называли именно морем) суждено было открыть святое место, на котором окончательно устроится монастырь… Обращает на себя внимание и имя друга Арсения – Филипп, то есть «любящий коней». Слишком велик соблазн увидеть в образе этого Филиппа лишь символ всего местного крестьянства, да и в целом русского крестьянства со свойственной ему любовью к лошадям. Ведь именно в соработничестве трудолюбивого духовенства в лице игумена-мастерового Арсения и его учеников, с одной стороны, и благочестивых местных жителей в лице Филиппа и его товарищей – с другой, – рождается Коневская обитель, насельникам которой суждено преодолеть языческие предрассудки и освятить русскую землю светом православной веры, зажженным на Святой Горе.

Коневский монастырь по-настоящему распространяется уже на втором, более возвышенном месте, где преподобный прилагает труды к трудам, рубит лес, строит новые кельи и вместе с другими иноками повторно возводит собор Рождества Богородицы. Преподобный умирает в июне 1447 года в глубокой старости, в день памяти Онуфрия Великого и Петра Афонского, в окружении своих верных учеников, и одним из главных его заветов собранному братству при кончине становится завет сохранять в обители устав Святой Горы, по образу и подобию которого устраивалась монашеская жизнь Коневского монастыря.

Мария Кузьмина

[1] Ранчин А.М. Молитва Сергия Радонежского.