И сердце рвется пополам. Андрей Мановцев

95 лет назад, 1/14 августа 1917 года, Царская Семья была отправлена из родного для нее Царского Села в далекий Тобольск. Предлагаем читателю представить, как это было.

Как принималось решение

Вопрос об отправке Царской Семьи в Тобольск был решен к середине июля 1917 года на уровне самого узкого круга лиц: Керенский, кн. Львов, Некрасов и Терещенко, — вот и все. Все они были членами Временного Правительства, но от всего состава Правительства разговоры о судьбе Царской Семьи держали втайне. Почему? Какую роль эти люди играли тогда в Правительстве? А.Ф. Керенский был военным и морским министром (24 июля он станет председателем), князь Георгий Львов занимал пост министра-председателя и пост министра внутренних дел, Н. В. Некрасов был министром путей сообщения, М. И. Терещенко — министром иностранных дел. Главным, однако, было не то, какие должности они занимали, а то, что все они задолго до Февральской революции были активными деятелями «освободительного движения», членами тайных организаций, масонами.

Говорить ли о масонах? Почему же нет, если этим словом не увлекаться и не сбиваться на тему «врагов, которые одни лишь и погубили Россию». Мы сами виноваты в катастрофе 1917 года, но осуществляли ее враги, верные «ложам», к которым принадлежали, вместо верности Богу, Царю и Отечеству. В русском масонстве главным было — предательство, замена присяги Царю клятвой служения «человечеству», остальное — вопросы организационного порядка, не поддающиеся, увы, архивным исследованиям. Но из того, что тайные решения не оставляли по себе документов, не следует, что они не являлись определяющими. Свидетельства имеются, и стоит ли их не замечать?

Так, незадолго до смерти, в частной беседе, Керенский признавался, что решения как об аресте Царской Семьи, так и об отправке ее в Тобольск были приняты «в Ложе». Об этом пишет историк П.В. Мультатули в книге «Свидетельствуя о Христе до смерти…» (было два издания этой книги 2006 г. и 2008 г.; недавно она вышла под другим названием: «Николай II. Дорогая на Голгофу»), посвященной подробному исследованию гибели Царской Семьи.

Опять же, упоминать ли П. Мультатули? Для многих людей он не является авторитетом. Его справедливо считают почитателем Сталина и несправедливо — антисемитом, его можно упрекнуть в пристрастиях и неточностях. Но в чем его не упрекнешь, так это в отсутствии трудолюбия или в отсутствии обстоятельности. Его главное достоинство — любовь к Царской Семье и стремление к взвешенному (не пафосному) слову о ней и о том, что имеет к ней отношение. Необходимо сказать об этом исследователе, поскольку его книга — главный источник для данной статьи. В ней есть глава «Керенский и судьба Царской Семьи», содержащая бесценный документальный материал. Мультатули уверен, что, в действительности, решения, определявшие участь Царской Семьи, принимались не в России, что российские «младшие братья» выполняли указания «братьев» с Запада. В частности, он приводит свидетельство сознательного отказа Франции от какой-либо помощи Царю после отречения. Это не так широко известно, как то, что Англия вначале была готова предоставить убежище родственникам своего короля, а потом — отказалась! Примечательна фраза, сказанная английским премьером Ллойд Джорджем (он-то и воспротивился приезду Романовых в Англию) при известии о крушении монархии в России: «Одна из целей войны достигнута». Так вот, по срывавшимся с языка высказываниям, и приходится историкам хоть что-то выстраивать, относящееся к «мировой закулисе».

Возвращаясь к вопросу, поставленному вначале, надо заметить, что не все, но почти все члены Временного Правительства были масонами, а не то, чтобы только та четверка. Но, верно, ей было поручено продумать и принять ответственное решение, а заодно поручено соблюдать аккуратность.

Почему в Тобольск?

Ни Царю, ни Царице не хотелось уезжать из России, несмотря на то, что они вполне сознавали грозившие им опасности. Жизнь в «позолоченной тюрьме» (как сказал о заточении в Александровском дворце историк С. Мельгунов) проходила в тревоге: не заключат ли Царя в Петропавловскую крепость, не разлучат ли Царицу с детьми? Супруги, в высочайшей степени обладавшие выдержкой, не подавали виду, но близкие им люди знали о существовавшем, то ослабевавшем, то усиливавшемся напряжении, о нем писала в своих воспоминаниях фрейлина Царицы баронесса Буксгевден. Однажды Керенский приехал к узникам в самом хорошем расположении духа, было слышно, как он, оживленно и весело, разговаривает с Государыней, много хохочет. Оказалось, он рассказывал ей о дебатах в Петросовете по поводу необходимости перевода Царской Семьи в Петропавловскую крепость. Именно «левой опасностью» мотивировал Керенский и содержание Царской Семьи под стражей, и необходимость покинуть ей Царское Село. И Керенский, и князь Львов, давая (в эмиграции) показания следователю Н. Соколову, говорили об обострении борьбы с большевиками, об усилении нажима на Правительство со стороны Советов. Но речь-то шла об июле 1917 года, о том времени, когда большевистский мятеж был подавлен: редакция «Правды» разгромлена, десятки большевистских деятелей арестованы. Ленин перешел тогда на нелегальное положение, общественное мнение видело в нем и его товарищах «германских шпионов», какая же была тут опасность для Царской Семьи? И почему их отправляли в Тобольск? Вот, мол, тихий, спокойный город… Разные авторы сходятся на том, что выбор Тобольска, Сибири, места ссылки многих революционеров в прежнее время, был не чем иным, как месть бывшему Царю: сам теперь пусть отправляется в Сибирь.

Не знали

Царской Семье хотелось переехать в Ливадию, где находились (также под арестом) мать Царя и сестры с семьями. Доктор Е.С. Боткин беседовал с Керенским о желательности такого решения, ради здоровья Алексея Николаевича и Александры Федоровны. 11 июля (ст.ст.) государь записал в своем дневнике: «Утром погулял с Алексеем. По возвращении к себе узнал о приезде Керенского. В разговоре он упомянул о вероятном отъезде нашем на юг, ввиду близости Ц. Села к неспокойной столице». Ложь была абсолютно привычной для «хлестакова» Керенского, видимо, в данном случае, он желал «спокойствия» Царской Семье. Ибо решение уже было принято.

За четыре дня до разговора Александра Федоровича с Николаем II министр иностранных дел П. Милюков сообщил английскому послу, что Царскую Семью отправят в Сибирь, скорее всего, в Тобольск. До последних чисел июля царственные узники были настроены на отъезд в Ливадию, и лишь 28-го числа, когда стала известной дата отъезда — 1 августа  — стало ясно также, что их отправят совсем не на юг, а «в один из дальних губернских городов в трех или четырех днях пути на восток!» (дневниковая запись Николая II). Им сказали брать теплые вещи.

Последний день рождения Цесаревича

30 июля (ст. ст.) был день рождения Цесаревича. Родители подарили ему книгу «Путешествие по Уралу». Государь записал в дневнике в этот день: «Сегодня дорогому Алексею минуло 13 лет. Да даст ему Господь здоровье, крепость духа и тела в нынешние тяжелые времена. Ходили к обедне, а после завтрака к молебну, к которому принесли икону Знаменской Божьей Матери. Как-то особенно тепло было молиться Ее святому лику вместе со всеми нашими людьми. Ее принесли и унесли через сад стрелки 3-го полка. Поработал на той же просеке; срубили одну ель и начали распиливать еще две. Жара была большая. Все уложено теперь, только на стенах остались картины».

Литургию и молебен в дворцовой церкви служил протоиерей Афанасий Беляев, настоятель Феодоровского собора. Из дневниковых записей отца Афанасия: «… невольно чувствовалось, что это последняя Божественная литургия совершается в бывших царских покоях и последний раз бывшие хозяева своего родного дома собрались горячо помолиться, прося со слезами, коленопреклоненно, у Господа помощи и заступления от всех бед и напастей. За литургией присутствовала вся Царская Семья и вся их теперь уже очень малочисленная прислуга. <…> Давая целовать крест, я сказал последнее слово <…>: «Ныне духовно празднуя день рождения благоверного Алексея Николаевича, для своих пожеланий я не подберу слов, не умею выразить словами того, что желало бы сказать мое сердце. Но, убежденный в истине слов “сердце сердцу весть подает”, я глубоко уверен, что и без слов мои сердечные пожелания отзовутся, проникнут в отзывчивые сердца здесь стоящих и молящихся». Бывшая Царица плакала, а бывший Царь, видимо, волновался. Целуя крест, Николай Александрович сказал: «Благодарю Вас», все остальные подходили и целовали крест молча.

Последний молебен

Икона Знамения Божией Матери особо почиталась Государыней Александрой Федоровной; невозможность посещения Знаменской церкви во время заточения в Царском Селе была одним из горьких переживаний и Государыни, и ее дочерей. В тяжелые дни начала марта 1917 г. икону Знамения приносили во дворец, с ней совершили тогда крестный ход по дворцу. Теперь Семья прощалась с родной для нее святыней.

Протоиерей Афанасий Беляев пишет в своем дневнике: «Мы с пением тропаря  “Необоримую стену и Источник чудес” встретили показавшуюся в дверях святую икону, сопровождаемую отцом протоиереем Сперанским со своим диаконом. Икону торжественно пронесли по коридорам дворца и поставили, не снимая с носилок, посредине церковного зала. Тотчас же явилась вся царская семья, свита, прислуга и караул. На икону, на венчик младенца Спасителя я положил цветы гвоздики (так просила заранее Царица. — А.М.). Начался молебен. Царская Семья, преклонив колена, усердно молилась, стоя на обычных местах. <…>По окончании молебна все приблизились к иконе и, земно кланяясь пред нею, приложились к лику Богоматери. Я снял лежащие на иконе цветы и подал их бывшей императрице, целуя ее руки. После этого бывший Государь молча подошел ко мне под благословение, за ним супруга его, дочери и бывший наследник. Икону подняли на руки принесшие ее солдаты и понесли через круглое зало в парк. За иконою шло духовенство, певчие, Царская Семья на балкон, до спуска в парк, где и остановились. Икону понесли дальше, а мы, возвращаясь в церковь, уже окончательно последний раз поклонились бывшему царю и его семье». Тут надо сказать, что к самому моменту отъезда из Царского Села никто из духовенства проститься с Царской Семьей не пришел; в некоторых воспоминаниях говорится об этом с горьким упреком, но неизвестно, может быть, священникам было просто отказано в соответствующей просьбе. В дневниковых записях Государя встречаются такие слова: «прот. Беляев говорил правдивое слово о нынешнем времени». Раз «правдивое», значит не робкого был десятка, да и по тону дневника протоиерея Афанасия видна спокойная крепость духа.

Цесаревича успела поздравить, письменно, подруга царицы Юлия Ден. Государыня пишет ей, в ответном письме: «Я помню — Вера, Надежда, Любовь — в жизни это все, все. Вы понимаете мои чувства. Будьте молодцом Благодарю Вас от всей души. Все тронуты Вашими образками — сейчас его надену». Государыня и в этот момент думала о других. Она беспокоилась о матери одного из бывших раненых, которого называет в письме «земляком», пишет в письме: «Напомните Рите (Хитрово. — А.М.) написать матери земл.». Цесаревич приписывает: «Крепко целую. Благодарю за поздравление». Еще приписка: «Также нежно целую и благодарю Вас, Лили, душка, за открытку и образок. Храни Вас Бог. Ольга».

Прощание с братом и верными

Последние часы перед отъездом были очень тяжелыми для всей Семьи. Им сказали, что поезд, на станцию «Александровская», будет подан к часу ночи с 31 июля на 1 августа. Поздно вечером во дворец приехал Керенский, и вскоре после него приехал великий князь Михаил Александрович. Братьям была дана возможность пообщаться, почти наедине (что было проявлением большого великодушия…), в течение 10 минут. Керенский деликатно отошел в другой конец залы. Но, из-за волнения, у них нашлись друг для друга лишь общие слова…

Остальным (якобы из-за отсутствия времени) во встрече с Михаилом Александровичем было отказано. Цесаревич уговорил коменданта Е. Кобылинского, чтобы тот дал ему возможность посмотреть, в щелку, на «дядю Мишу», он очень веселился, что удалось это сделать. Алексей Николаевич вообще был так бодр, что, в течение всего вечера, как вспоминал один из свидетелей, «носился, хлопотал, укладывался и так шумел, что гул шел по дворцу».

Государь и Государыня прощались со слугами и теми из офицеров охраны, кто проявлял к ним лояльность. Один из последних, капитан В. Матвеев, как раз нес в этот день службу по караулам. Государыня вызвала его к себе, поблагодарила за внимательное отношение к их Семье и со словами: «Мы отрываемся от нашего родного дома и едем в полную неизвестность», взяла образок и благословила. Государь подарил ему свою фотографию и, услышав, что капитана уже разыскивают, посоветовал: «Спрячьте скорей, чтобы Вам не было новых неприятностей». Затем Государь обнял и поцеловал Матвеева.

«…какое страдание наш отъезд»

Государыня писала в этот день Анне Вырубовой: «Дорогая моя мученица (Анна Александровна недавно была освобождена из Петропавловской крепости, где провела в тяжелейших условиях более десяти недель. — А.М.), я не могу писать, сердце слишком полно <…> души наши всегда вместе, и через страдание мы понимаем еще больше друг друга. Мои все здоровы, целуют тебя, благословляют и молимся за тебя без конца <…> огромное расстояние между нами, нам не говорят, куда мы едем (узнаем только в поезде) и на какой срок <…> Дорогая, какое страданье наш отъезд, все уложено, пустые комнаты – так больно, наш очаг в продолжение 23 лет <…> Мы молились перед иконой Знаменья, и я вспоминала, как во время кори (которой болели дети; в дни отречения Государя – А.М.)она стояла на твоей кровати. <…> душа и сердце разрывается уезжать так далеко от дома и от тебя и опять месяцами ничего не знать, но Бог милостив и милосерд, Он не оставит тебя и соединит нас опять <…> Спасибо за икону для Бэби».

В Полукруглой зале

В половине первого ночи Керенский сказал Бенкендорфу (обер-гофмарашалу дворца, т.е. ответственному за дворцовое хозяйство; П.К. Бенкендорф был одним из самых преданных Царской Чете людей), что пора уезжать. Однако ни грузовики, ни автомобили для Семьи не были поданы, в то время, как все вещи уже были собраны в Полукруглой зале, где собрались и все отъезжающие. Отъезд отложен, разделись. Государь нервно курил, стоя у окна. Тут же, развалясь на стуле, спиной к нему, сидел, куря и читая газету, какой-то солдатский депутат. К двум часам опять тревога и опять ложная. Так несколько раз одевались для дороги и раздевались. По углам дремали Боткин, Жильяр. Цесаревич, проведший весь день в большом возбуждении сборов, в некоторый момент, упав на стул, заявил: «Я, кажется, сейчас умру, так устал». Мальчик не спал.

Служение Родине ценнее в дни ее падения, чем в дни величия

Лишь в 5 часов Царскую Семью и приближенных посадили в автомобили и повезли к поезду. Несмотря на ранний час, на станции Александровская собрался народ. Когда прибыла Царская Семья, оказалось, что поезд к перрону не подан, но стоит в отдалении на путях. Командир 1-го стрелкового полка, полковник Н.А. Артабалевский (такое написание фамилии дает Мультатули) вспоминал: «Вся царская семья медленно перешла пути и двинулась по шпалам к своему вагону. <…> Поддерживаемая государем, императрица видимо делала большие усилия, ступая по шпалам. Государь смотрел ей под ноги и вел, поддерживая под локоть». Ступенька вагона оказалась высоко над землей, и Царской Семье пришлось карабкаться, чтобы попасть в вагон, тяжелее всего пришлось Государыне. Несомненно, это было измышленным издевательством.

Полковник Артабалевский и офицер Кошелев поднялись на площадку вагона, чтобы попрощаться с Государем. Кошелев упал перед ним на колени, но тот поднял его, обнял и поцеловал. Потом Государь подошел к Артабалевскому и протянул ему руку. «Я до сих пор помню теплоту его руки, — писал через 20 лет, в эмиграции, полковник, — ее пожатие, когда я припал к ней губами, целуя. Бледное лицо Государя и его незабвенный взор навсегда останутся у меня в памяти. Я не в силах передать словами его взор, но поведаю, что этот взор Государя проникал в самую тайную глубину души с лаской, бодростью и вместе с тем озарял душу Царской милостью. Государь привлек меня к себе, обнял и поцеловал. В необъяснимом порыве я припал лицом к его плечу. Государь позволил мне побыть так несколько мгновений, а потом осторожно отнял мою голову от своего плеча и сказал нам: “Идите, иначе может быть для вас большая неприятность. Спасибо вам за службу, за преданность…, за все <…> Служите России так же, как служили Мне. Верная служба Родине ценнее в дни ее падения, чем в дни ее величия. Храни вас Бог. Идите скорее”».

Здесь нельзя не выразить благодарность П.В. Мультатули, приведшему в своей достойной внимания книге «Свидетельствуя о Христе до смерти…» и эти, и многие другие материалы, иначе бывшие недоступными для рядового читателя.

Отрывок из воспоминаний полковника заканчивается следующим образом: «С трудом сдерживая волнение, мы сошли с площадки вагона и прошли через пути на свое прежнее место против вагона Царской Семьи. Молчаливая серая толпа смотрела на нас и точно чего-то ждала. В окне снова показались Государь и Цесаревич. Государыня взглянула в окно и улыбнулась нам. Государь приложил руку к фуражке. Цесаревич кивал головой. Тоже кивали головой Царевны, собравшиеся в соседнем окне. Мы отдали честь, потом сняли фуражки и склонили головы. Когда мы их подняли, то все окна вагона оказались наглухо задернуты шторами. / Поезд медленно тронулся. Серая людская толпа вдруг всколыхнулась и замахала руками, платками и шапками. Замахала молча, без одного возгласа, без одного всхлипывания. Видел ли Государь и Его Августейшая Семья этот молчаливый жест народа, преданного, как и Они, на Голгофское мучение иудами России. <…> Царская Семья начала свой страдный путь, и толпа русских людей, их подданных, свидетельствовала его своим священным молчанием и тишиной». Вскоре поезд скрылся из виду.