Европа и христианские ценности: несовместимый бином?

Основные рекомендации Европейской комиссии, призывающие отменить несколько терминов для возможности «корректной коммуникации», вызвали много споров. Среди этих терминов — пожелание «Счастливого Рождества», которое предлагалось заменить фразой «Хороших праздников». Несмотря на то, что потом это предложение было отозвано, сам документ — признак тенденции, которая хотела бы стереть христианство из европейского сознания. В статье показаны многочисленные присутствия христианской традиции в Старом свете – традиции, которая идет на благо всем и может помочь справиться с серьезными проблемами, атакующими современное общество. Удаление исторической памяти не поспособствует лучшей коммуникации, а, наоборот, приведет к серьезному культурному обнищанию и кризису идентичности, как персональной, так и коллективной.

***

Признак тенденции

Основные рекомендации Европейской комиссии, призывающие отменить несколько терминов для возможности «корректной коммуникации», вызвали много споров[1]. Среди этих терминов — пожелание «Счастливого Рождества», которое предлагалось заменить фразой «Хороших праздников». Это признак общей тенденции: стереть с целого континента то, что кажется несоответствующим общим чувствам: подумаем о попытках переписать историю, исправить сценарии фильмов, романов, чтобы они были признаны политически корректными, но, в отличие от свергнутых памятников или цензур, знаковым является то, что вышеупомянутый  документ, пусть и позднее отозванный, исходил от органа государственной власти: речь идет об инициативе, направленной на передачу ясного поведенческого указания.

Это решение вызывает немало вопросов. Например: кто «за столом» может установить, какие характеристики должна иметь культура, чтобы соответствовать «корректной коммуникации»? И какие характеристики она должна иметь в обществе, которое все больше расслаивается и усложняется? Стирание исторических различий и традиций, внесших свой вклад в формирование идентичности нации, континента, может привести к диктату «единой мысли», которая в конце концов есть мысль сиюминутной моды.

Идентичность Европы — это плод долгого и многообразного переплетения разных традиций: греко-римской, иудейско-христианской, просветительской, романтической. Как замечает Поль Рикёр, эти традиции в первую очередь были пространствами принятия, интеграции и стабильности[2]. Такое признанное и принятое разнообразие и является подлинным условием для диалога, потому что одна культура структурно открыта другим культурам, вносящим свой вклад в ее формирование. Похожий процесс происходит при формировании языка, который заключает в себе другие языки, повлиявшие на него в течение времени: в итальянском есть термины, происходящие из латинского, греческого, арабского, английского и французского языков. Кроме того, каждый язык структурно открыт другим языкам, которые можно выучить, начиная с родного.

В тот момент, когда Европа пытается удалить из себя это наследие, она не становится более толерантной, наоборот, она становится хрупче и беднее. Сегодняшняя тенденция к возведению стен, к закрытию гостеприимства — следствие недостаточного принятия собственного культурного наследия. Неслучайно гость и чужестранец выделялись в классической и библейской традиции, считалось, что они под защитой Бога[3].

Райнхарт Козеллек, говоря об историческом развитии нации, выделяет известную полярность между пространством опыта (то есть наследием прошлого) и горизонтом ожиданий (открытости к будущему, месту надежды, желания и страха). Именно во взаимодействии этих двух аспектов возникает историческая идентичность как на индивидуальном, так и на общинном уровне, закладываются основы для планирования и продолжительности во времени, передавая наследие ценностей последующим поколениям. Это находится в основании поколенческого договора, необходимого для выживания цивилизации. Забвение одного аспекта влияет на другой, низводит археологическую традицию, традицию планирования к робким потугам. Это двойное забвение является для Рикёра серьёзной патологией в историческом смысле, которая терзает Европу, как следствие, приводя ее к затрудненному проживанию настоящего, отрицанию стабильных исходных точек, угасанию надежды на будущее[4].

Нил Макгрегор, который был директором Британского музея в Лондоне с 2002 по 2015 год, представляя BBC выставку «Жить с богами», выразил беспокойство по поводу культурного обеднения, к которому приводит исчезновение религии в Соединенном Королевстве. «Мы — первое общество, функционирующее без религии. И это общество очень атипичное. Мы стараемся найти что-нибудь, что никто раньше не пытался найти, — жить без общего нарратива. Это изменение началось в 60-е годы»[5]. Религиозный опыт, как он добавил, это часть идентичности народа. Оно придает чувство принадлежности, формирует образ общества в каждом аспекте, поэтому это благо для всех.

Общее наследие

Нельзя отрицать, что христианство — один из важнейших компонентов Западной Европы. Если говорить об искусстве, литературе, но не только — о названиях улиц, памятников и исторических зданиях наших городов, — то в большинстве своем их невозможно было бы понять без Библии.

Это присутствие открывается именно теми, кто дистанцировался от христианской веры, но прилагает усилия, чтобы такое богатство не было утеряно. Умберто Эко замечал, что «нет ни одного аспекта нашей культуры, включая марксизм, на который не повлияла бы культура, выраженная Библией… Почему ребята должны знать всё о богах Гомера и мало о Моисее? Почему они должны знать „Божественную комедию”, а не „Песню песней” (в том числе потому, что без Соломона не понять Данте»)[6].

За век до этого Франческо де Санктис с великой интеллектуальной честностью выразил похожую озабоченность: поначалу он испытал своего рода спонтанную аллергию на Библию, но поменял свое мнение, когда решил открыть ее[7].

В Италии был перепечатан классический текст по этой же теме — «Великий код» канадского литературного критика Нортропа Фрая. Автор решил провести университетский курс, объектом которого была Библия с литературной точки зрения, ее присутствие у основных авторов западной мысли (не только английских), таких как Данте, Гёте, Рембо, Гегель, Кьеркегор. Он решил назвать свой курс «Великий код», отсылая тем самым к выражению Уильяма Блейка («Ветхий и Новый Заветы – это Великий код искусства»).

Так Фрай объясняет решение выбрать Библию в качестве текста для курса по литературе: «Я начал интересоваться этой темой с первых дней моей преподавательской деятельности, когда я начал вести лекции по Мильтону и писать о Блейке — двух авторах преимущественно библейских даже по стандартам английской литературы. Очень скоро я понял, что любому незнакомому с Библией студенту сложно понять то, что он читает […]. Моей основной целью было просто предоставить студентам достаточно информации о Библии, чтобы они могли понять, насколько велико оказанное ею влияние»[8].

Пьеро Бойтани в недавнем труде «Переделать Библию» — полете сквозь две тысячи лет присутствия Священного Писания в западной литературе — пояснил смысл исследования, процитировав Бориса Пастернака: «Библия есть не столько книга с твердым текстом, сколько записная тетрадь человечества, и что таково все вековечное»[9]. Поэтому она вызывает очарование у любого, кто любит поэзию и повествование, и открывает в этих текстах дыхание вечности.

Искусство и большая часть шедевров западной мысли не существовали бы без этой «столь большой и несуразной книги». Даже при беглой библиографической проверке не нужны усилия, чтобы найти ее следы не только в шедеврах западного реализма (Авербах), но и в комиксах, в научной фантастике, в рок-песнях[10].  Библия — книга, которую могут оценить все. Беспокойство, связанное с раскрытием достоинства культурного богатства Книги книг, — одна из причин, по которой издательство Einaudi пустило в печать внушительную филологическую версию Библии, сопровожденную ученым комментарием (почти 4 000 страниц, из которых 200 — вступление) и обращенную к образованной публике любого сословия[11]. В то же время необязательно быть верующим, чтобы оценить красоту произведений искусства. Философ Ален де Боттон, который определяет себя как «убежденный атеист», предлагает вновь обрести культурное богатство религиозной перспективы. В ней он видит смысл красоты, порядок, который ускользает от человеческого планирования и именно поэтому он может вызвать ступор очарования даже в человеке, который на первый взгляд далек от религиозной чувствительности: «Несмотря на то, что на меня сильно повлияло поведение моих родителей, прошло двадцать лет, и мой атеизм вверг меня в кризис. Сомнения возникли, когда я первый раз послушал кантаты Баха, усилились, когда я рассматривал некоторых Мадонн Беллини, и стали кошмаром, когда я приобщился к архитектуре Дзен […]. Я понял, что мое длительное сопротивление теориям о потустороннем мире или об обитателях рая не были достаточным основанием, чтобы избавиться от музыки, зданий, молитв, ритуалов, торжеств, санктуариев, паломничеств, причастия и манускриптов»[12].

Чтобы оценить красоту какого-нибудь произведения, не так важно во что бы то ни стало вешать ярлык происхождения: речь идет о том, чтобы услышать послание, иногда открываешь схожесть, намного превосходящую возможные различия. Кардинал Мартини, цитируя Норберто Боббио, замечал, что великим водоразделом в духовной жизни является не разница между верующими и неверующими, а между думающими и не думающими[13].

Рождество тоже для всех

Рождество тоже для всех. Оно не должно рассматриваться как угроза, от которой надо укрываться, потому что его красота сформировала коллективный образ, это можно увидеть по влиянию, проявляющемуся на литературном, художественном, музыкальном, кинематографическом уровнях. Рождество вдохнуло жизнь богатой традиции, являющейся общим наследием, и его исчезновение волнует в том числе и неверующих.

Массимо Каччари обличает упразднение Рождества до потребительского бизнеса и призывает к первозданному значению и важности, которое оно может иметь для любого: «Я, будучи неверующим, спрашиваю себя: есть ли символ, внесший столь поразительный вклад в нашу историю, нашу цивилизацию, в наше восприятие? Христианство остается фундаментальной частью моего пути, моей жизни, это то, что является моей основой каждый день». Он связывает опустошение его смысла с теми, кто, объявляя себя верующими, «не размышляют, потому что не помнят об этой потрясающей истории»[14]. Эту тему недавно затронул и Массимо Рекалькати[15].

Таким образом не стирание, а взаимное познание является оптимальным условием для герменевтического диалога, напоминая тем самым знаменитое выражение Рикёра. Диалог, обогащающий обе стороны. В то время как закрытие и изоляция способствуют нетолерантости и фундаментализму как религиозному, так и светскому.

Политические институты. Связь сакрального и светского

Присутствие этого наследия можно обнаружить и на социальном, и на политическом уровнях: признаки христианской традиции ясно проступают в те моменты, когда обращают внимание на их присутствие в самых светских обстоятельствах. Например, дата в календаре или события, диктующие жизнь народа.

Касательно Объединенного Королевства: поражает пересмотр кадров с коронации королевы Елизаветы, произошедшей в 1953 году. Она зашла в Вестминстерское аббатство, предстала перед лицом архиепископа, который облачил ее в белое и дал ей символы власти: скипетр и корону. До сих пор монархия остается фундаментальным элементом сознания среднестатистического англичанина. Именно сакральным образом. «То, что сейчас поражает в нашем обществе, — заметил Макгрегор, — так это то, что глава нашего государства наделен властью от Бога, напрямую, через публичный ритуал, и что большинство граждан этого не знает. Эта идея растворилась с невероятной скоростью в стране. Мысль об отделении религии и политики невозможна. Обе говорят об отношениях с окружающим миром»[16].

Другое политическое событие, достойное упоминания, — речь президента Эммануэля Макрона, обращенная к Жоржу Понтье, президенту Конференции епископов Франции 10 апреля 2018 года. Она представляет собой чрезвычайное событие для диалога между политикой и религией. Франция, издавна являющаяся защитником светскости и отделения от «религиозного», в течение последних лет увидела серию уникальных инициатив в этой области.

В июне 2017 года Макрон выступил по окончанию Рамадана; в сентябре он встретил в парижском отеле Hôtel de Ville общины протестантов по случаю пятисотлетия Реформации; в марте 2018 года он участвовал в ужине с Советом представителей французских еврейских организаций. А речь 10 апреля 2018 года можно считать первой официальной встречей президента с Католической церковью. По тому случаю Макрон перечитал историю отношений государства и Церкви в ключе взаимного доверия, зная, насколько деликатным может стать этот жест: «Связь между Церковью и государством ухудшилась, и наш долг восстановить ее. Я считаю, что миссией светскости ни в коем случае не является отрицание духовного во имя временного, и тем более ею не является искоренение из нашего общества сакральной части, которая питает многих наших граждан». В речи выражено осознание тяжелого исторического момента, который переживают и религиозные, и светские институты, а также необходимость в сотрудничестве для общего «реального гуманизма», кратко изложенного в трех словах: мудрость, усердие, свобода. Это три дара, которые должны сочетаться в сложном и хрупком равновесии, необходимом в пустыне ценностей и смысла, характеризующей не только французскую картину, но и весь Запад. Франция тем не менее остается плодом в том числе вклада в христианское культурное наследие: «Наши современники, верующие или нет, нуждаются в том, чтобы услышать другую перспективу для человека, нуждаются в утолении другой жажды, жажды абсолюта»[17].

Эта речь является эпохальным событием в диалоге между политикой и религией во Франции. Чтобы иметь представление, достаточно вспомнить слова, которыми Валери Жискар д’Эстен, будучи президентом Франции, прокомментировал решение исключить любую отсылку к христианству в европейской конституции, удаляя даже возможную аллюзию на исторические и культурные корни Европы: «Европейцы живут в абсолютно светской политической системе, где религия не играет важной роли»[18].

И тем не менее именно на политическом уровне можно отследить важный след этой «роли»: многие ценности, присутствующие в западных демократических системах — равенство и достоинство каждого человека, забота о самых слабых — имеют под собой христианскую основу. Как уже было замечено, в тот момент, когда эти ценности отрывают от их почвы, им больше не находится возможного оправдания, и они сводятся к пустым слоганам: как пример можно подумать о правах человека.

Философ права Эрнст-Вольфганг Бёкенфёрде, член немецкого федерального конституционного суда, выразил эту идею в блестящей манере: «Либеральное секуляризованное государство живет предпосылками, которые оно не может гарантировать себе. Это великое приключение, которое она предприняла ради свободы. Как либеральное государство оно может устоять только в том случае, если свобода, которую оно дарует своим гражданам, будет регулироваться изнутри как моральной сущностью индивидов, так и определенной однородностью общества в целом. С другой стороны, она не может сама обеспечить эти внутренние силы регулирования, то есть не своими собственными средствами, такими как юридическое принуждение и авторитетный декрет. Поступая таким образом, она отказывалась бы от своего либерального характера и возвращалась бы, по-светски, к притязаниям на тотальность, из которых она когда-то вывела себя в ходе конфессиональных гражданских войн»[19].

Это то, что называется «дилеммой Бёкенфёрде»: государство, чтобы быть либеральным, должно обосновать провозглашенные им права на юридическом уровне. Тем не менее, чтобы сделать это, оно должно отказаться от технико-инструментального использования причины и оставить место для этих предпосылок, которые, однако, оно исключило в начале. Если либеральное государство не выйдет из этой дилеммы, то оно рискует умереть как демократическое и дать жизнь опасным ответвлениям, таким как популизм и силовые решения, прерывающие дебаты навязанной силой. В итоге государство приобретает те конфессиональные черты, от которых оно хотело дистанцироваться во время осовременивания.

На одной конференции, организованной общиной Святого Эгидия на тему «Это конец Европы?», тогда еще архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс представил диалог между христианством и институтами как элемент, необходимый не только для выживания, но и для правдоподобия светского либерализма: «Если „либеральное” государство не вовлечено в постоянный диалог с религиозными общинами, то оно теряет сущность своего либерализма: оно становится догматически светским, настаивая, чтобы религиозная вера была невидимой на публичном уровне. Или оно станет хаотически плюралистическим, не имея другого обоснования своей законности, кроме позитивистского (государство – орган, который фактически заведует монополией на силу)»[20]. Другими словами, это подтверждение парадокса Бёкенфёрде.

Уроки прошлого

Чтобы понять препятствия, которые помешали этому диалогу, важно перечитывать историю, не стараясь стереть ее или изменить по собственному желанию. Причину нерасположенности по отношению к христианству можно найти в истории Европы, отмеченной религиозными войнами и преследованиями, за которые Иоанн Павел II публично попросил прощения, а также за насилие, кровь и боль, которую Церковь причиняла веками[21].

Из-за этих неизлечимых столкновений возникла необходимость того, чтобы всё большая часть современной культуры дистанцировалась от христианства, защищаясь от процессов, запретов на обучение и возможность проводить исследования, а также от пыток и смертных приговоров. Брэд Грегори ясно резюмировал данное положение вещей: «Они не только дали место отравленному наследию, которое в начале XXI века все еще живет, но именно они, протосовременные христиане, невольно предоставили твердое основание для запуска идеологической и институционной секуляризации […]. Несоблюдение caritas (милосердия) привело к тому, что Церковь стало легко ассоциировать с угнетением и насилием, обуславливая до сих пор распространенное убеждение, что эмансипация, автономия, свобода и современность требуют отказа от религии»[22].

Церкви потребовались столетия, чтобы признать легитимность ценностей секуляризма, таких как разделение сакрального и светского пространств, пространств между государством и Церковью, автономия исследований в разных дисциплинах, толерантность, плюрализм и свобода совести. Это, по мнению многих исследователей, сделало европейскую секуляризацию отличной от секуляризации на других континентах: «Исключением является Европа, а точнее западная и центральная ее части»[23].

Тем не менее и с одной, и с другой стороны видны новые возможности для встреч на разных основаниях. Юрген Хабермас в диалоге с тогда еще кардиналом Йозефом Ратцингером признавал, что постсекулярное общество заключает в себе две ментальности, секулярную и религиозную, настолько сплетенные между собой, что их сложно разделить, поэтому они могут учиться друг у друга. Для этого надо, чтобы религиозные авторитеты отреклись от претензий на монополию, открывшись многообразию предложений, и чтобы отделение политики от религии было необходимо для общего блага. А со светской стороны разум должен признать те лимиты, которые в течение современной истории он пытался преодолеть, становясь тем самым жертвой мифологических сказаний, которые он же и собирался оспорить, и открыться знаниям, необходимым для его развития[24].

Необходимость взаимного вклада

Сложные социальные проблемы, характеризующие последнее десятилетие, привели к растущему сотрудничеству государства и Церкви для заботы об «общем доме» (Папа Франциск). С этой точки зрения христианство может помочь обществу в трех аспектах.

Прежде всего заботой о самых бедных и слабых, особенно после недавних экономических кризисов и пандемии COVID-19, сотрудничая с итальянскими институтами. Подумаем о вкладе «Каритас» и других ассоциаций, помогших доставлять еду, лекарства и помощь тем, кто был недееспособен или без работы. В частности, можно вспомнить инициативу фонда «Иисус Божественный работник», основанного Папой Франциском, который сотрудничал с муниципалитетом Рима и регионом Лацио, чтобы противостоять новым случаям бедности.

Так, в первую волну пандемии фонд смог предоставить помощь 1800 римских семей, которые находились в сложной экономической ситуации. Мэр Рима Вирджиния Радджи поблагодарила Римскую епархию за помощь, оказанную волонтерским организациям, и особенно Папой Франциском. Она добавила, что городские службы не смогли бы справиться сами[25].

Это, возможно, самый признаваемый и оцененный аспект того вклада, который Церковь может предложить обществу: материальная помощь, которая, тем не менее, была бы невозможна без моральной и духовной мотивации, таких как разделение жизни, безвозмездность, желание помогать тем, кто находится в трудной ситуации. Волонтерство не может быть профессией: оно рождается из безвозмездности и желания выложиться для других[26].

Второй аспект — это вклад учения Церкви, чтобы оспорить претензии рынка, который хотел бы откинуть моральные нормы и ценности, и чтобы заботиться о самых уязвимых категориях. Научный журнал «Nature» на следующий день после выхода энциклики «Laudato si’» отметил авторитетный вклад, который Понтифик может предложить и по этой теме именно благодаря положению, которое он занимает[27].

Третий возможный способ сотрудничества — продвижение общего блага против господства индивидуализма, особенно в отношении этических и социальных вопросов.

Всё более серьезные и сложные проблемы касательно этих и других фундаментальных аспектов жизни нередко приводят западные общества в опасную тупиковую ситуацию. Подумаем о возрастающем потоке мигрантов, демографическом спаде, о проблемах, связанных со старением, расслоением общества, кризисе ценностей, основ и доверия к институтам. Естественно, речь идет не о простых вопросах и легких решениях, а о вопросах, требующих сотрудничества всех сторон для общего блага.

Социолог Хосе Казанова замечает: «Западная современность сейчас на распутье. Если не установится творческий диалог с другим, с теми традициями, которые бросают вызов ее идентичности, возможно, современность ждет триумф. Но также возможно, что она будет переварена жесткой и бесчеловечной логикой ее же творений. Было бы очень иронично, если бы после всех поражений, которые религия понесла от современности, именно она, вне зависимости от собственных намерений, помогла бы современности спасти саму себя»[28].

***

[1] См. Ue, polemica su nuove linee per la comunicazione inclusiva: la Commissione le ritira, in https://tg24.sky.it/mondo/2021/11/29/natale-ue-nuove-linee-comunicazione.

[2] См. P. RICŒUR, L’Europa e la crisi della coscienza storica, in Vita e Pensiero, n. 6, 2017, 9.

[3] См. M. CACCIARI, L’invenzione dell’individuo, in Micromega, n. 8, 1996, 121–127.

[4] См. P. RICŒUR, L’Europa e la crisi della coscienza storica, cit., 7 s; R. KOSELLECK, Futuro passato. Per una semantica dei tempi storici, Bologna, Clueb, 2007, 304 s.

[5] A. SINGH, Neil MacGregor: why Britain stands alone when it comes to religion, in The Telegraph, 11 ottobre 2017.

[6] U. Eco, Perché l’Iliade e non la Bibbia?,in L’ Espresso, 10 settembre 1989.

[7] «Не знаю где, я прочитал об этой книге, как о документе высокого красноречия, и, движимый темой моих лекций, я пробежался взглядом по Книге Иова. Я был поражен. Я не нашел в моей классической эрудиции ничего сравнимого с этим величием […]. С преувеличением неофитов мы забыли о наших классиках, таких как Гомер, и несколько месяцев слышна была только Библия. Было что-то, не знаю, торжественное и религиозное в нашем впечатлении, что-то, что поднимало дух […]. Я поражался, что в наши школы, где читают так много фривольных вещей, не проникла библейская антология, способная поддерживать жизнь религиозного чувства, которое есть суть морального чувства в его самом высоком смысле» (F. DE SANCTIS, La giovinezza, Milano, Garzanti, 1981, 192 s).

[8] N. FRYE, Il grande codice. Bibbia e letteratura, Milano, Vita e Pensiero, 2018, 3 s.

[9] B. L. PASTERNAK, Il salvacondotto, Firenze, Passigli, 1990, 127; cfr P. BOITANI, Rifare la Bibbia. Ri-Scritture letterarie, Bologna, il Mulino, 2021.

[10] См. M. GRANIERI – L. MIELE, Il vangelo secondo il rock, Torino, Claudiana, 2018.

[11] См. M. RIZZI, Il romanzo dell’uomo s’intitola Bibbia, in Corriere della Sera/La Lettura, 19 dicembre 2021. Si veda E. BIANCHI – M. CUCCA – L. MONTI (edd.), Bibbia, Torino, Einaudi, 2021.

[12] A. DE BOTTON, Del buon uso della religione. Una guida per i non credenti, Parma, Guanda, 2011, 11.

[13] См. C. M. MARTINI, Per una Chiesa che serve. Lettere, discorsi, interventi 1993, Bologna, EDB, 1994, 460.

[14] S. ZURLO, Natale non è solo dei cristiani. In ballo c’è la nostra civiltà, in il Giornale, 30 novembre 2017; C. NARDINI (ed.), Il Natale. Arte e letteratura, Firenze, Nerbini, 2011.

[15] «Младенец в яслях показывает условия покинутости, в которой мы все находимся с самого начала. Судьба маленького Иисуса уже написана, и это смерть на кресте. Тем не менее этот смертоносный удел не перечеркивает необходимости заботы о жизни, которая приходит в мир, наоборот, усиливает ее.  Его уязвимость показывает благодать внимания, тепло прикосновения, присутствие другого, дар, это то, что делает жизнь человечной. Не это ли самый важный урок рождественского праздника, который в жестокие и невероятные времена Covidмы должны выучить и держать при себе прежде любой другой вещи? Жизнь беззащитного – это жизнь необычного Бога, который требует заботы, чтобы выжить. Это потрясающий парадокс христианского Рождества! Его сакральный смысл настаивает на том, чтобы мы помнили ключевой жест радушного приема, без которого жизнь не становится человечной, а падает в абсолютную покинутость» (M. RECALCATI, Istruzioni per un altro Natale, in la Repubblica, 22 dicembre 2020).

[16] A. SINGH, Neil MacGregor: why Britain stands alone when it comes to religion, cit.

[17] CH. DE PECHPEYROU, Macron alla conquista dei cattolici francesi, in Oss. Rom. (www.osservatoreromano.va/it/news/macron-alla-conquista-dei-cattolici-fra...), 10 aprile 2018.

[18] Цитата из «Unholy Row on God’s Place in EU Constitution», in Christian Century, 5 April 2003.

[19] E. W. BÖCKENFÖRDE, La formazione dello Stato come processo di secolarizzazione, Brescia, Morcelliana, 2006, 68 s; cfr G. CUCCI, La giustizia. Una virtù scomoda, in Civ. Catt. 2021 III 121–133.

[20] http://rowanwilliams.archbishopofcanterbury.org/articles.php/1179/

religion-culture-diversity-and-tolerance-shaping-the-new-europe-address-at-the-european-policy-centr.html

[21] См. Иоанн Павел II, s., Апостольское послание Tertio Millennio Adveniente, 10 ноября 1994, nn. 34-35. Как заметил писатель-гугенот Франсуа де ла Ну: «Если спросить, кто создал этот род [атеистов], не будет ошибкой ответить, что это были наши войны за религию, которые привели к тому, что мы ее забыли» (F. DE LA NOUE, Discours politiques et militaires, Genève, Pierre et Jacques Chouët, 1613, 8).

[22] B. GREGORY, Gli imprevisti della Riforma. Come una rivoluzione religiosa ha secolarizzato la società, Milano, Vita e Pensiero, 2014, 184. Поль Жильберт замечал: «Великие философы первой волны современности были более-менее убежденными христианами. Мыслители второй намного меньше, наверняка будучи агностиками и атеистами, они попытались изгнать Церковь из общественной жизни» (P. GILBERT, Prefazione, in ID. [ed.], L’uomo moderno e la Chiesa, Roma, Gregorian & Biblical Press, 2012, 5).

[23] P. BERGER — G. DAVIE — E. FOKAS, America religiosa, Europa laica? Perché il secolarismo europeo è un’eccezione, Bologna, il Mulino, 2010, 19. Per un approfondimento dell’argomento, cfr G. CUCCI, Religione e secolarizzazione. La fine della fede?, Assisi (Pg), Cittadella, 2019.

[24] См. J. HABERMAS, I fondamenti morali prepolitici dello Stato liberale, in J. HABERMAS — J. RATZINGER, Etica, religione e Stato liberale, Brescia, Morcelliana, 2005, 38 s.

[25] См. F. BERETTA, Nasce «Alleanza per Roma»: Stato e Chiesa uniti per ridare dignità ai «nuovi» poveri, in Il Faro (www.ilfaroonline.it/2020/06/12/nasce-­alleanza-per-roma-stato-e-chies...), 12 giugno 2020.

[26] См. G. CUCCI, Altruismo e gratuità. I due polmoni della vita, Assisi (Pg), Cittadella, 2015.

[27] «Ученые и политические лидеры, поддерживающие борьбу с изменением климата, естественно, выразили благодарность и восхищение смелому шагу Папы Франциска. Учитывая моральный авторитет Папы и высокую популярность не только у католиков, его слова могут пойти дальше строгих научных отчетов организаций, таких как Межправительственная комиссия экспертов по изменениям климата. Эти тома склонны к изобилию профессиональных терминов, и их читает относительно мало людей» (Hope from the Pope, in Nature, vol. 522, 2015, 391).

[28] J. CASANOVA, Oltre la secolarizzazione. Le religioni alla riconquista della sfera pubblica, Bologna, il Mulino, 2000, 415.

Джованни Куччи SJ

13 июня 2022 г.

Источник: La Civiltà Cattolica