Евангелие Вербного воскресенья

Великий пост — совершенно неповторимый период в церковном году. Каждый день, каждая служба наполнены особым смыслом. Важнейшее место занимают евангельские чтения воскресных дней поста и подготовительных недель. Мы попросили разных людей прочитать эти евангельские отрывки и рассказать, как они их понимают и что лично для себя выносят, в рубрике «Евангелия Великого поста». Евангелие шестой недели поста читала вместе с «Фомой» журналист Марина Борисова.

Евангелие от Иоанна, 7 глава

1 За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший, которого Он воскресил из мертвых.

2 Там приготовили Ему вечерю, и Марфа служила, и Лазарь был одним из возлежавших с Ним. 

3 Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира.

 
Когда тебе звонят и говорят: «А не могли бы вы эссе на евангельское чтение службы Входа Господня в Иерусалим?», первая мысль: «Да вы что? Кто я такая? Это дело святых отцов и ученых богословов». Поэтому никакого эссе я писать не буду. Я просто расскажу о том, что для меня Евангелие и этот конкретный отрывок — вдруг кому-то пригодится.

Нам, моему поколению, не повезло — нас некому было даже тайно водить в детстве в церковь. Мы не слышали молитв, нам читали вслух не жития святых, а «Голубую чашку» Гайдара — выше примера для воспитания наши родители и сами на знали. Когда я впервые, уже взрослой, попала на службу, была Пасха, и весь народ в храме пел пасхальные стихиры, а я слушала и удивлялась — как они умудрились запомнить такой длинный церковнославянский текст?

Когда я первый раз взяла в руки молитвослов, славянские слова молитв и псалмов «пробили» меня своей красотой. Но эмоции, даже самые сильные, недолговечны. А что дальше?

Вот все святые отцы учат: читайте Евангелие каждый день. Не то чтобы я была какая-то особенно тупая, но продиралась я к его пониманию, спотыкаясь на каждом шагу. Нет, в целом-то мне, вроде, все было понятно. Но там же сказано: «Что вы зовете меня: «Господи! Господи!» и не делаете того, что Я говорю?» (Лк 6:46). Значит, нужно делать. А для этого мало понять, даже с помощью святых отцов и богословов. Нужно как-то пропустить это все через себя, переварить, сделать своим, неотъемлемым. Помните? «И я пошел к Ангелу и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед» (Откр 10:9).

Как-то в записках Аделаиды Герцык «Подвальные очерки» наткнулась на слова приговоренного к расстрелу дворянина, сказанные им автору в подвале ЧК: «Мне кажутся дикими разговоры о Боге среди обыденной жизни. Евангелие — это сумасшедшая книга. И потому так трудно ее понять. Христос дает ответы вне времени, а спрашивают его люди, которые не могут перей­ти эту черту. И потому кажется, что они говорят о разных вещах и не понимают друг друга».

Но мне-то предлагается здесь, «во времени», жить по Евангелию. И начинается бесконечный внутренний диалог:

— Помнишь притчу о работниках одиннадцатого часа? Хозяин виноградника всем воздаст поровну — тем, кто с утра работал, и тем, кто пришел на закате.

— Но это же несправедливо!

— Это гораздо больше — это милосердно. Справедливость — это когда око за око, зуб за зуб. А в милосердии Божием все наше зло тонет.

— А добро?

— И добро. Поэтому мы ничего и не можем заработать, когда не приходи — с утра или к ночи. Все дается не в воздаяние, а даром. Как сама жизнь.

— А как же любовь к ближнему? Ведь христианство — это не только праздник с вербами и свечами. После входа в Иерусалим была Голгофа. А давалась бы эта любовь даром, кто бы не согласился стать христианином? Учи матчасть: слово Божие — меч обоюдоострый проникает до разделения души и духа, составов и мозгов. «И судит помышления и намерения сердечные»… До разделения души и духа — представляешь, как это страшно… и как больно?

Этот внутренний диалог идет у меня уже четвертый десяток лет и конца и края ему не видно. Единственное, что я, кажется, поняла — почему святые отцы велят читать Евангелие всю жизнь. Потому что оно не о том, что было две тысячи лет назад. И не о том, как из плохого стать хорошим. Оно вводит наше «сегодня» в область «вечного», той самой вечной жизни, которая не начинается когда-то после, а присутствует здесь и сейчас. Но вот это самое «сейчас» изо дня в день, из года в год у нас меняется, и мы меняемся вместе с ним. И снова и снова приходится продираться с этим грузом в «игольные уши».

Одно дело — объяснять, что воскресение Лазаря было прообразом грядущего общего воскресения, и совсем другое — на протяжении всей последней недели Великого поста день за днем постепенно приближаться к этой встрече жизни и смерти, видеть собственными глазами, чувствовать всем своим существом то, что передают слова апостола Иоанна: «Иисус… восскорбел духом и… прослезился» (Ин 11:33-35). Я не была в Вифании, у гроба, вместе с плачущими сестрами, но если я делаю усилие, это и для меня становится событием, частью моей жизни, моей памятью, моей радостью.

А дальше — Вход Господень в Иерусалим, сегодня почти новостное сообщение: о том, как истомленные «жаждой справедливости» люди «вышли на площадь», потому что поверили — вот он, тот вождь, который прямо сейчас эту справедливость установит. А как же? Он же за три года земной жизни совершил столько чудес, что, как говорит Иоанн Богослов, «если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг». Он только что воскресил мертвого, который уже начал разлагаться!

И вот уже «весь город пришел в движение», множество «народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге». Другие же «взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! Благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев»! Мало того: даже «из уст младенцев и грудных детей» раздавалась хвала. И тут дети — да, да, те самые, которые в первых рядах тех, кто за все хорошее против всего плохого… А с какой надеждой переживают ученики славу своего Учителя! Какие планы строят на будущее! Не пройдет и недели и они в страхе разбегутся, оставив Его одного и перед судом, и на кресте.

Вход Господень в Иерусалим — один из самых трагических праздников церковного года. Казалось бы, Христос вступает в Святой Град, Его встречают ликующие толпы, готовые из Него сделать своего политического вождя, ожидающие от Него победы над врагом — и все это торжество, все это ликование, все эти надежды построены на недоразумении, на непонимании, и та же самая толпа, которая сегодня кричит: «Осанна Сыну Давидову!», в несколько дней повернется к Нему враждебным, ненавидящим лицом и будет требовать Его распятия. А потом продолжит свою «священную борьбу», пока не добьется, что римляне разнесут их Святой Град по кирпичику.

Народ искал земной свободы, земной победы, земной власти; его вожди хотели именно властвовать и побеждать. И что осталось от этого поколения? Что осталось от Римской империи? Что вообще осталось от всех тех, кто имели в руках власть и думали, что это навсегда? В лучшем случае — могилы, чаще — чистое поле…

«Се, оставляется дом ваш пуст». Все, пуст ваш храм, опустела душа.

Потому что единственное (в моем мироощущении), что может дать жизнь, сделать человеческое общество полноценным и помочь человеческой жизни устремиться к осмысленной цели, — это присутствие Живого Бога, дающего вечное содержание всему временному: Того Бога, Который настолько велик, что перед Ним нет ни великого, ни малого, и все — как в любви, когда так дороги и значительны сущие мелочи, а большие поступки иногда так ничтожны (в них, как утверждал Ремарк, «слишком много от мелодрамы, от искушения солгать»).

А всего-то и надо — понять, что, кроме любви, кроме готовности в своем ближнем видеть самое драгоценное на земле, нет ничего. Что человеческое достоинство так велико, что Бог может стать Человеком, не унизив Себя. Что нет ничтожных людей. Что страдание не может сломить человека, если только он умеет любить. Что от опустошенности жизни есть лекарство и Бог может заполнить Собой те глубины человеческие, которые ничем иным не заполнишь.

Так что мы, собственно, празднуем? То, что целый народ встречал Живого Бога, пришедшего с вестью о любви до конца — и отвернулся от Него, потому что не до любви было, потому что не любви искали, потому что страшно было так любить, как заповедал Христос, — до готовности жить для любви и умереть от любви? То что они предпочли, хотели, жаждали земного? И осталась пустыня, пустота, ничто?

Этот праздник — день страшного разлома: одним оставляется дом их пуст, другие входят в дом Божий и становятся сами храмом Святого Духа, домом Жизни. А где же гармония?

Откуда же тогда эта «радость церковная», которая льется из служб Лазаревой субботы и Вербного воскресенья? Почему ликует воскресный Апостол: «Радуйтесь, и еще говорю вам — радуйтесь… мир, превосходящий всякое разумение»? О чем радоваться?

Да ни о чем! Просто радоваться Божьему присутствию и прикосновению к твоей душе — здесь и сейчас. Это радость преодоления страха смерти, рожденного суетой (ведь это когда суетишься и вдруг вспомнишь о смерти, она кажется невыносимым абсурдом, ужасом, а когда в душе тишина и счастье, она соприкасается с вечностью, а подобное познается подобным: «Во блаженном успении» — это слова счастливого человека).

Для того, собственно, и нужен Великий пост — чтобы отодвинуть на время всю эту суету, чтобы хоть раз в жизни реально ощутить, что с того момента, когда слышишь: «Веселися Вифания, дом Лазаря…» и «Заутра Христос приходит…», внешний мир становится как бы нереальным, и почти боль причиняет неизбежное соприкосновение с ним. Что реальность — там, в церкви, где с каждым днем все явственнее понимаешь, что означает ждать и почему христианская вера — прежде всего, ожидание и приготовление. «Праздник ожидания праздника».

Но на пути к этому Празднику, нужно еще пережить, пропустить через себя события Страстной седмицы. И — если по-настоящему, всерьез — это такое потрясение, что потом всю жизнь про себя усмехаешься, слыша досужие рассуждения о «строгом посте» Великой пятницы и Великой субботы: мне довелось это пережить лишь однажды, в самом начале моей церковной жизни, но я до сих пор помню, как после 12 евангелий ни пить, ни есть я просто не могла — кусок в горло не лез.

Вот только наша беда в том, что живем мы не в традиционном обществе, где Бог рядом и все, что касается Его, живо и напрямую касается и тебя. Современный человек готов признавать, что Он там где-то есть, что это важно, красиво, нравственно, но к его повседневной жизни это непосредственного отношения не имеет. У нас перед носом висит морковка (карьера, деньги, благополучие семьи, творчество, научные исследования, даже «светлое будущее человечества») которую непременно нужно заполучить любыми средствами. Вот только когда цель достигнута, оказывается, что это — всего лишь морковь.

А Евангелие, как сейчас говорят, буквально «взрывает мозг», выдергивает из этого привычного плоскостного быта в безмерность бытия. Это тот самый «разговор с Богом на ты». Не в том смысле, что «Бог у каждого свой». Или, что каждому Он говорит что-то свое. Нет, содержание этого разговора неизменно — оно вечно. Но с каждым — а мы все такие разные — Он говорит «в его меру», чтобы это вечное содержание дошло именно до него, вошло в его личную жизнь. Чтобы каждый имел возможность прочувствовать: вечность — это то, что было всегда и есть сейчас, вот в эту минуту. И к ней можно приобщиться прямо сейчас, не дожидаясь, когда умрешь.

 Марина Борисова

Читайте также:

Вера твоя спасла тебя

Блаженный кроткие

Евангелие Крестопоклонной недели

Евангелие о добром пастыре

Евангелие о призвании Нафанаила

Евангелие Прощеного воскресенья

Евангелие о Страшном суде

Притча о блудном сыне

О мытаре и фарисее

Иллюстрация: коллаж foma.ru/Мария Иванова. Использована картина — Бенжамин Роберт Хэйдон (1786-1846), фото — Владимир Ештокин.

http://foma.ru/evangelie-verbnogo-voskresenya.html