Епископ Троицкий Панкратий: «Хороший монах — то же самое, что хороший христианин»

Возрождение Валаамского монастыря — одного из самых известных и почитаемых в России — кажется настоящим чудом. Тем более что после полувекового запустения в обители необходимо было восстанавливать не только стены (храмы, кельи, хозяйственные постройки), но и внутренний уклад, традиции монашеской жизни.

О монашестве, возрождении и сегодняшнем дне Валаама мы беседуем с наместником Валаамского Спасо-Преображенского ставропигиального монастыря Епископом Троицким Панкратием.

«Евангелие и любовь»

— Владыка, Вы поступили в семинарию, будучи взрослым, зрелым человеком. Как пришло к Вам это решение?

— Действительно, я воцерковился уже взрослым человеком, после окончания института, и воцерковление мое сопровождалось такой радостью о Христе, таким обилием благодати… Тогда я, конечно, этого не понимал — просто радовался и не мог понять, почему все люди не идут в Церковь, почему так мало прихожан: я прихожу каждый день утром и вечером в храм, а там всего лишь три-четыре старушки стоят…

— Все-таки как это происходило? Что этому поспособствовало?

— Я прочитал Евангелие и понял, что это как раз та книга, которая ведет к Богу, которая действительно говорит о Пути, Истине, Жизни. Еще книги, которые ходили тогда в самиздате: «Откровенные рассказы странника духовному отцу», «Старец Силуан» (кстати, он меня просто перевернул). И после этого для себя решил — всё, только Церковь, больше ничего. Принял крещение, стал ходить в храм. Настоятель увидел мое усердие к службе Божией и стал меня потихонечку к ней привлекать. Я даже жил тогда при храме: уволился с работы, потому что не мог уже без Церкви, просто не мог физически. Мне выделили крохотную сторожку, наверное метра два на три. И я там жил, молился, сторожил, реставрировал и писал иконы, и на клиросе пытался петь и читать, и крышу красил… Можно сказать, монастырь для меня начался еще в миру, на приходе моем.

Я думал о монашестве, а вот о семинарии, честно говоря, даже не задумывался: это казалось каким-то совсем другим миром. Но когда мне сказали, что надо поступать в семинарию, я взял благословение у настоятеля и стал готовиться. И кстати, настоятель, отец Николай, тогда интересную вещь мне сказал: «Вы будете архиереем». Недавно мы с ним встречались, и я ему это «припомнил», говорю: «У Вас дар пророчества, оказывается, есть».

— Владыка, Вы сказали, что думали о монашестве. 1980-е годы, казалось бы, монастырей в СССР практически нет…

— Мне сказали, что на Кавказе есть монахи-пустынники, приглашали меня на Кавказ: пожалуйста, там можно монашествовать, найди себе старца и живи с ним. Но, слава Богу, туда я не попал. В свое время побывал на Кавказе и знаю, что там не все было так просто и легко, особенно в те годы. И арестовывали, и гнали монахов. Но и среди самих пустынников, честно говоря, всякие люди были, новоначальному можно было не в те руки попасть. Поэтому, слава Богу, что я в Лавру попал, что именно она стала моей монашеской колыбелью, можно сказать, вынянчила меня.

Перед поступлением я приехал в Лавру, пришел на исповедь. Один лаврский отец исповедовал, я спрашиваю: «Как быть? Я просто разрываюсь между Лаврой и Кавказом». А он говорит: «Поступай в семинарию, и если поступишь, значит, воля Божия тебе учиться и жить в Лавре». Простой и мудрый ответ.

— Были ли у Вас, человека с высшим образованием, какие-то трудности при поступлении в семинарию?

— В плане поступления никаких: был 1986 год — второй набор, когда людей с высшим образованием принимали беспрепятственно. А если бы я, скажем, поступал в 1984-м, то меня бы, скорее всего, не приняли: «Высшее образование? Нет, Родина тебя не для этого учила, чтоб ты потом кадилом махал»… Поступил я достаточно просто, быстро, легко и понял, что воля Божия — учиться и служить Церкви.

Осенью 1986 года произошло трагические событие — пожар в общежитии семинарии, погибло пять семинаристов. Потрясение было у всех очень сильное. Я и еще несколько человек написали прошения в братию Лавры, и нас сразу взяли. Так уже в первый год учебы я попал в Лавру.

— Что Вам особенно запомнилось в Лавре тех лет?

— Все запомнилось, все понравилось, я был в полном восторге. Как в первый год воцерковления — одна сплошная радость, несмотря ни на какие трудности, первый год в монастыре — это самое лучшее мое монашеское время.

Моим духовником стал отец Кирилл (Павлов). Я его любил… не знаю, как сказать — как Бога, наверное. Если читаешь древний патерик или афонских авторов, там говорится: старца надо любить как Христа. Вот так я любил отца Кирилла.

— Вы имели возможность с ним часто общаться?

— Мы каждый день общались, потому что у батюшки в то время был обычай вместе читать монашеское правило, до обеда. А вечером каждый день было чтение Библии. При мне раза два, наверное, прочитали от начала до конца и Ветхий, и Новый Завет.

— Тогда отец Кирилл был духовником братии?

— Да, замечательное время было. Много было прекрасных монахов и старцев, к сожалению, большинство из них уже ушли.

— Что отличало отца Кирилла как духовника?

— Любовь. Это самое главное батюшкино качество. Понимаете, он являл собою любовь, и, даже просто глядя на него, общаясь с ним, ты сам проникался в какой-то степени этим чувством. Я не очень верю разговорам о какой-то особой прозорливости батюшки или чудесах, хотя, может быть, что-то такое и происходило, по вере людей, конечно. У нас даже был случай с моим другом, тоже монахом. Мы оказались в чужом городе в сложной ситуации, очень тяжело нам было. Мы послали телеграмму отцу Кириллу, и ситуация наша разрешилась буквально в течение часа. Вот как это? Батюшка как-то почувствовал, помолился? Физически эта телеграмма до него еще не дошла, а помощь была оказана. Так же, наверное, было и у других людей. Но самое главное чудо, которое он собою являл, — это, конечно, любовь.

И это было нужно, важно — важнее, чем Типикон, Устав, какие-то самые важные правила и самые прекрасные традиции. Евангелие и любовь — вот это я видел в батюшке, и это действительно реально.

А потом Господь сподобил в 1992 году в первый раз приехать на Афон. И там тоже очень многих подвижников я застал: учеников старца Иосифа Исихаста и других старцев. Некоторые из них были богословами в подлинном смысле этого слова, другие были очень просты. Я, конечно, общался с ними через переводчика, но и просто видеть таких людей было полезно.

Когда наши монахи говорят, что у них с молитвой не ладится или еще чего-то Господь не дает, я часто привожу в пример наших лаврских отцов, которые жили очень простой монашеской жизнью, скромной. Нельзя сказать, что они делали какие-то великие дела, достигали непрестанной Иисусовой молитвы… Они просто были хорошими, честными монахами. И когда уже завершался их земной путь, видно было, как Господь исполнял то прошение, которым мы молимся каждый день, — о даровании безболезненной, мирной кончины и добром ответе на Страшном Судище Христовом. Вот такую безболезненную, мирную кончину Господь даровал многим, и я был тому свидетелем. И когда ты видишь, что человек уходит без какой-то печали, тоски, слез, как обычно бывает, а наоборот, с Пасхальной радостью, — понимаешь, что он завершил земной свой путь, достойно исполнил свое христианское, монашеское предназначение и идет, как уготовано, к Отцу своему Небесному. Это прекрасно. И дай Бог, чтобы наше новое, молодое монашество пришло в эту меру наших отцов.

— Владыка, простите, а что значит «хороший монах»?

— Да разве непонятно? Это монах, исполняющий свои обеты, которые он дал Богу. Монах, который честно и добросовестно исполняет свои монашеские обязанности, свое правило, свое послушание, старается смиряться, жить по заповедям Божиим. Собственно говоря, хороший монах — это то же самое, что хороший христианин. Они только немного в разных условиях находятся, разный образ жизни ведут.

Поэтому великое утешение и помощь людям Божиим, которые приезжают в монастыри, — просто видеть человека преуспевающего, не обязательно даже говорить с ним. Душа как-то угадывает, что этот человек благодатный, что он действительно с Богом. Тогда что-то меняется к лучшему в собственной душе, тоже хочешь быть таким.

Наследие Валаама

— В конце 1980-х годов возрождение Валаамского монастыря начиналось практически на пустом месте: не только здания здесь были осквернены и разрушены, но и собственно монашеская жизнь прервана. Благодаря чему произошло возрождение обители?

— Да, конечно, ничего не было. Первые братия, которые прибыли на Валаам, вынуждены были жить в гостинице. Первые кельи были — это были такие помещения, в которых местные жители дрова хранили, ни для чего другого они просто не годились. И конечно, братия были настоящими подвижниками. Я помню то время, тоже застал его. Было очень нелегко, особенно то, что мы жили вперемешку с местным населением. У нас очень строгий устав был в то время, мы его старались до буквы исполнять по Типикону, забывая иногда Евангелие, а все-таки Евангелие важнее. И когда приходили с многочасовых служб, ночных, всенощных, которые действительно у нас ночью проходили — а за стеночкой происходит, так сказать, другая всенощная, другое бдение… Было очень нелегко. Я второй раз такое, наверно, не смог бы уже понести. Но как-то Господь укреплял, посылал благодать Свою и помогал.

— Обычно, если человек попадает в трудные условия, он старается себе их облегчить. В частности, мы, миряне, часто оправдываем себя, что не успеваем помолиться, если мы, например, в дороге или работы было много…

— У нас наоборот: мы как-то старались больше молитвой брать. Одна из особенностей нашего монастыря — туда ехали как раз именно те братия, которые ревновали о строгой жизни, об уставных продолжительных богослужениях, без всяких сокращений. Они, конечно, читали книги о старом Валааме. Очень много значило для нас наследие старого Валаама — духовное, молитвенное наследие тех отцов, которые были на Валааме раньше.

С другой стороны, это была реакция на тот «облегченный» вариант монастырской жизни, который, скажем, был в столичных монастырях. Поэтому и старались больше молиться. И, я думаю, что это как раз нам и помогало, потому что без молитвы в таких тяжелых условиях просто не выжить.

— Как складывались отношения монастыря с местными жителями? Остались ли еще на Валааме миряне, те, кто жил там до возвращения монастыря Церкви?

— Да, еще остаются, но их уже значительно меньше. Практически в пять раз сократилось «немонашеское» население Валаама за эти 20 лет. Было построено два 60-квартирных дома на берегу в городе Сортавале, туда переехали люди с Валаама. Остается сравнительно немного: около ста человек. Часть из них — пожилые люди, которые просто не хотят уже никуда уезжать, менять свою привычную жизнь. Я думаю, пройдет лет 10–15, и Валаам будет, как встарь, именоваться Северным Афоном, потому что мирского населения не будет на острове.

Конечно, для нас это была серьезная проблема, потому что надо было, с одной стороны, вести себя по-христиански, как-то привлекать людей к вере, к Церкви, а с другой стороны — убеждать, что Валаам должен быть монастырем, а не туристическим центром, на котором можно подзаработать. Большинство конфликтов как раз и были на этой почве — монастырь мешал тем, кто хотел зарабатывать на Валааме.

А с теми, кто остался сейчас, у нас неплохие отношения. Мы помогаем пожилым, в том числе материально, с детьми работаем — у нас есть духовно-просветительский центр «Свет Валаама».

— Сегодня Валаамский монастырь — один из крупнейших по числу насельников. Удается ли Вам как настоятелю уделять внимание каждому насельнику монастыря?

— Нет, конечно, мне лично невозможно уделить внимание каждому, в том смысле, что каждого монаха исповедовать, с каждым беседовать подробно на духовные темы. У нас такая система: есть несколько старших братий, иеромонахов, которые являются моими помощниками, духовниками. Другие братия могут выбирать между ними: с кем контакт наладился, понимание, доверие — к тому они начинают ходить на исповедь. А я прошу по возможности братию где-то раз в месяц приходить и ко мне тоже, потому что я хочу знать, какие проблемы, какие настроения, сложности у них есть, чтобы понимать, что у нас в монастыре происходит.

— За прошедшие десятилетия изменилось ли число людей, которые прикипают сердцем к монастырю и желают на Валааме принять монашество? Их становится больше или меньше?

— Может быть, чуть меньше, но я бы не сказал, что число людей, желающих монашества, прямо в разы уменьшилось. Раньше, скажем в начале 1990-х годов, больше приходило в братию людей, но больше и уходило, надо сказать. Зато сейчас приходят многие из тех, кто был воцерковлен с детства, учился в воскресных школах или даже в православных учебных заведениях. Потому что одно дело, когда человек прошел, как говорится, «огонь, воду и медные трубы» и часто уже инвалидом пытается прийти в монастырь, когда он болен, покалечен и душевно, и духовно, а бывает, и физически. И другое дело, когда приходит чистый юноша из церковной семьи, православного воспитания. Такие молодые люди — это, пожалуй, самое лучшее.

Но в целом я братией своей доволен. И рад, что Господь меня направил на Валаам через Патриаршее благословение ныне покойного Святейшего Патриарха Алексия. Другого места не хочу.

— Летом на Валаам приезжают до полутора тысяч человек в день. Владыка, как справляется монастырь с таким числом паломников и туристов?

— Да я не знаю, справляется ли? — С огромным трудом. Нас часто спрашивают: «Как вы тут зимой? Как же вам тут тяжело!» — а я говорю: «Да зима для нас — самое лучшее, самое монашеское время». С сентября и до мая мы действительно можем жить полноценной жизнью — монашеской, монастырской, можно даже сказать, афонской. А вот летом-то тяжело приходится иногда, особенно в июле, когда людей очень много.

— Как вы стараетесь сохранить внутреннюю жизнь монастыря в условиях такого наплыва гостей летом? Нет ли ощущения, что летом налетает какой-то вихрь и все сметает?

— Да, бывает такое ощущение. Но, с другой стороны, когда паломники приезжают, это радостно. Все, кто приезжает, хотят поисповедаться, причаститься. А это ведь, представьте, сотни людей. Нелегко, конечно, братии, иеромонахам по-хорошему поисповедовать каждого, с каждым побеседовать, хотя бы несколько минут человеку уделить. Бывает, до глубокой ночи проходит исповедь. Но это — проблема каждого крупного монастыря, у нас ведь все монастыри открыты миру. Поэтому с паломниками нам радостно работать, это все-таки родные люди.

С туристами посложнее, но ведь и среди них есть люди верующие. Мы пытались одно время ограничивать вход в храм, допустим, чтобы хотя бы во время священных моментов Литургии не заходили туристы. А люди обижаются: «Мы хотим помолиться. Мы хотим приложиться к святыням. Мы хотим свечку поставить, записочку написать». И ведь люди меняются: бывает, что сначала человек приезжает как турист, а потом, может быть, станет и паломником.

— Монашеская жизнь невозможна без большой ревности, любви человека к Богу. Между тем именно на быстрое оскудевание ревности, «первой любви» (см.: Откр. 2, 4) жалуется, как правило, современный христианин. Посоветуйте, пожалуйста, как сохранить в себе (или вернуть, если оно оскудело) это живое чувство к Богу?

— Такое оскудение ревности бывает и в монастыре. Есть даже такое слово — богооставленность: это состояние, когда человек чувствует, что Господь его оставил. И молитва не идет, и все плохо, и уныние борет, даже до отчаяния доходит. Это не такое уж редкое явление и в монастыре тоже.

О чем оно говорит? О том, что благодать оставила душу. Я всегда говорю: «Братия, если вы чувствуете, что начинаете унывать, у вас такое внутреннее состояние, значит, где-то был грех, в чем-то мы согрешили, и благодать нас оставила. Значит, надо вернуть благодать». А как она возвращается? Через покаяние, молитву, через исповедь — откровенную, хорошую, глубокую, через церковные таинства. И, конечно, через веру. Нельзя в этих испытаниях терять веру! Вот я понимаю, что нет у меня сейчас такой благодати, которая бы действительно вдохновляла, делала мою жизнь светлой, радостной, такой, какая она должна быть, а наоборот — все плохо, грустно, тяжело, сухо, не хочется молиться… Но я верю в то, что в Церкви, не только земной, но и Небесной, она есть. Есть Господь, и Матерь Божия, и все святые — преподобные Серафим Саровский, Сергий Радонежский, праведный Иоанн Кронштадтский… И только лишь мой грех, какое-то препятствие, грехом воздвигнутое, отделяет меня от этой Церкви, от этой радости, благодати, от жизни во Христе. Надо найти это препятствие и постараться от него избавиться. Вот и всё.

Беседовала Наталья Горенок

Фото из архива Валаамского монастыря

Журнал "Православие и современность" №22 (38), 2012 г.

* * *

Валаамский Спасо-Преображенский ставропигиальный мужской монастырь