Фреска с изображением античных философов в Метеорах
Досточтимый г-н директор!
Я прочел не только со вниманием, но и с большим почтением в последнем номере газеты «Τρεῖς Ἱεράρχαι» письмо моего учителя П. Брациотиса, написанное по поводу моей предыдущей статьи «Эллинохристианская культура и Василий Великий». Но напрасно я ожидал какого-либо вразумления. Г-н профессор почти с начала и до конца занимается не моей статьей, а моей смиренной личностью. Уважаемый мой учитель! Конечно, я знаю, кто я и кому пишу. Я (используя подобное выражение святого Игнатия) юнейший, Вы – седой[1]. Я неученый и незначительный, Вы – ученый и знаменитый. Я лишен званий и должностей, Вы нагружены ими. Наконец, я ученик, Вы – учитель. Но это не лишает меня, как я писал, права иметь недоумения и возражения. Мне доставили бы радость все Ваши рекомендации и советы, если бы я в то же время услышал какой-либо ответ на свои недоумения и вопросы. Но, к сожалению, я этого не удостоился... Я полагаю, что слова или тексты человека верны или несостоятельны сами по себе, вне зависимости от лица говорящего или пишущего. Как верно сказал древний философ: «Следует исследовать не кто говорит, а что говорится». Если бы моя статья была несостоятельной, было бы легко это показать. Какое значение имело бы тогда, молод ли автор или стар, получил он диплом недавно или давно, или вообще не имеет диплома? Никто не может утверждать, что возраст или дипломы магическим образом предохраняют людей от того, чтобы писать несостоятельные вещи.
Никто не может утверждать, что дипломы предохраняют людей от того, чтобы писать несостоятельные вещи
Я признаюсь, что огорчился, потому что огорчил уважаемого и дорогого учителя. Во всяком случае, в моих намерениях не было «учительствовать», щеголять мнимой эрудицией или выступать противником г-на профессора. Если я случайно показался таковым, то без колебаний прошу прощения. Моим намерением было высказать смиренные объективные взгляды, вкупе с моими недоумениями и сомнениями, чтобы получить какое-либо вразумление, да не како вотще теку, или текох ( Гал. 2, 2 ).
Эти вопросы – не из тех холодных, которые совершенно сухо и бесстрастно занимают ум и никак не трогают душу... Мне было бы до невозможности трудно заглушить живейшие сомнения и недоумения моей души.
Ваше исследование «Эллинизм и христианство в противопоставлении и синтезе», уважаемый мой учитель, я прочел сразу после отправки своей статьи – его принес мне тогда мой друг Феолог. (Доклад на конференции по «Эллинохристианской культуре» я изучил ранее). В нем я нашел, что один из основных выводов и один из основных Ваших тезисов следующий: что христианство не взяло от эллинизма никаких сущностных элементов, но лишь элементы формы. Что влияние второго на первое имело место исключительно в отношении формы, но никак не сущности. Но одно ввергает меня в глубокое недоумение: насколько мы вправе, из-за одного лишь влияния на форму (да и того весьма спорного и для иных сомнительного, как отмечено в Вашем исследовании), говорить об «эллинохристианских синтезах»? Вы, уважаемый учитель, православные греческие профессора богословия, почти все ездили за границу и учились в иностранных университетах, по большей части протестантских. Несомненно, вы ездили туда не для потери времени и не для отдыха, а ради пользы. В чем же заключается эта польза? Что вы взяли оттуда? Сущностные элементы? Этого нельзя сказать о многих, и особенно о Вас, не впав при этом в клевету. Следовательно, все тамошнее влияние мы можем рассматривать как чисто методологическое, касающееся формы. Но исходя из этого, разве можно утверждать, что учение того или иного профессора не просто православное, а протестантско-православное, или что его книги не просто православные, а протестантско-православные? Кто бы это допустил? Кто бы допустил разговоры о «протестантско-православных синтезах» только лишь потому, что православные богословы излагают православные положения, пользуясь немецкими методами (вне зависимости от того, хорошо они поступают или плохо), или потому, что между Православием и протестантизмом существуют, бесспорно, некие общие элементы? Но тогда как мы можем, по тем же причинам, говорить об «эллинохристианских синтезах»? Вот мое недоумение! Может быть, оно глупое, но вы, сильные – «должники мудрых и невежд» (ср. Рим. 1, 14)...
Письмо Василия Великого против Евстафия Севастийского, в котором он плачет о времени, потраченном на изучение внешней мудрости, я изучал не в урезанном виде, но целиком и много раз. Но я никоим образом не убедился, что это письмо, рассматриваемое в целом, показывает, что Василий Великий занимал иную позицию в оценке мирской мудрости. А о том, что это письмо использовали прежде меня другие, я честно говорю, что не знал (или, скорее, не помнил). Впрочем, это не имеет никакого значения, потому что повторное использование текстов не умаляет их силы и ценности, и я, приводя выдержку из этого письма, не претендовал на звание открывателя неизвестного текста.
Беседу того же отца «К юношам о том, как получать пользу из языческих сочинений» (которая все же даже издалека не приближается к «эллинохристианским синтезам») я обошел молчанием намеренно. Сколько можно охватить одной статьей? И если я должен был упомянуть это сочинение, то насколько более должны были упомянуть письмо свт. Василия против Евстафия Севастийского те, которые написали целые диссертации на эту тему?
Есть ли места у святых отцов, говорящие об «эллинохристианских синтезах»?
Предлагаемые мне тексты свт. Григория Богослова (Надгробное слово Василию, архиепископу Кесарии Каппадокийской, §11) и прп. Иоанна Дамаскина («Точное изложение православной веры», ч. IV, гл. 17 (90)) я перечитал, хотя они и не были мне незнакомы. Однако вопрос не в том, есть ли места у святых отцов, где они благосклонны к эллинской мудрости и находят в ней некую ценность. В своей статье я определенно признал, что такие места есть. Вопрос в другом: есть ли места у святых отцов, которых мы провозглашаем «невестоводителями и основоположниками сочетания эллинского и христианского духа», где они говорили бы хотя бы о возможности подобного сочетания? Есть ли места у святых отцов, говорящие об «эллинохристианских синтезах»? Таковые места есть ли? Об этом я спрашивал в своей статье. Да и у упомянутых двух отцов есть ведь не один только взгляд, но и иной. Так как же разрешатся мои недоумения и рассеются мои сомнения насчет «эллинохристианских синтезов»? В самом деле! Если свт. Григорий не одобряет в своем надгробном слове Василию Великому всецелое осуждение внешнего образования со стороны некоторых, то не менее известно то, как он высмеивает эллинских философов в своем четвертом Слове (против Юлиана Отступника), особенно в §43-44 (PG. 35. Col. 568), §59 (Ibid. Col. 581) и §72, где он говорит:
«А это (христианское), конечно, намного уважительнее, нежели ненасытность мудреца и законодателя Солона, которую Крез обличил лидийским золотом, нежели любовь Сократа к красоте (стыжусь сказать – педерастия, хотя она прикрывается приличным наименованием), нежели Платоново лакомство в Сицилии, за которое философ продан и не выкуплен ни одним из учеников, даже никем из эллинов... и философия Эпикура, не признающая никакого блага выше удовольствия...» (Ibid. Col. 593 и далее)[2].
А в своем похвальном слове Афанасию Великому он говорит, что Афанасий
«рано был напоен Божественными правилами и уроками, употребив немного времени на изучение наук общеобразовательных, с тем только, чтобы и в этом не казаться совершенно неопытным и не знающим того, что почитал достойным презрения. Он не потерпел, чтобы благородные и обильные дарования души упражнялись в предметах суетных; не захотел подвергнуться участи неопытных борцов, которые, поражая чаще воздух, нежели противников, не достигают наград» (PG. 35. Col. 1088).
И в 25-м своем Слове он много говорит против «внешней философии (любомудрия)» и в § 4 характеризует ее как «под видом и личиной любомудрия играющую тенями истины» (Ibid. Col. 1204). В своем 11-м письме, адресованном Григорию Нисскому, он называет книги внешней мудрости «солеными и негодными для питья» и обличает своего одноименного друга в том, что он занимается ими и оставил «священные и напояющие» книги, то есть Священное Писание. Он призывает его «одуматься, наконец, и прийти в себя» (PG. 37. Col. 41), что тот и сделал.
Архимандрит Епифаний (Феодоропулос)
А прп. Иоанн Дамаскин, хотя и пишет в «Точном изложении православной веры» эту в высшей степени невинную вещь: «Если же мы могли бы извлечь что-то полезное и из внешних [писаний], то и это не запретно» (PG. 94. Col. 1177)[3], – тем не менее не только в начале своей книги «О ересях» (PG. 94. Col. 680 и далее)[4] причисляет к ересям эллинские философские системы, но и в своем 2-м Слове о святых иконах говорит, что мы обнимаем и приветствуем учение «всего Ветхого и Нового Завета и слова святых и превосходных отцов. Постыдное же, и отвратительное, и нечистое писание проклятых: и манихеев, и эллинов, и остальных ересей, как содержащее то, что ложно и суетно, и как выдуманное для славы диавола и его демонов и для их радости, отвергаем с презрением и бросаем от себя прочь, хотя бы оно и заключало [в себе] имя Божие» (PG. 94. Col. 1293).
А в своем «Послании лжеепископу Дары, яковиту» пишет, обличая некоторые его заблуждения:
«... И кто не посмеется, а вернее, не оплачет преизбыток безумия. Не вздор ли это, не измышление ли одержимого злым демоном разума, темное изобретение бесов и морок эллинского обмана? Кто из богоносных мужей когда-нибудь такое говорил, если только вы не вводите нам тринадцатым апостолом вашего святого Аристотеля и не предпочтете идолопоклонника боговдохновенным» (PG. 94. Col. 1440–1441)[5].
Также, толкуя фрагменты 1-го послания к Коринфянам (PG. 95. Col. 569 и далее), он буквально воспроизводит толкования святого Златоуста, о котором известно, с какой резкостью, а лучше сказать – безудержностью, он обрушивался против эллинской мудрости.
Но вернемся к свт. Григорию, чтобы им окончить слово:
«Первая мудрость есть жизнь похвальная, очищенная или очищаемая для Бога... Первая мудрость – презирать ту мудрость, которая состоит в одних словах и оборотах речи, в обманчивых и излишних противоположениях. Лучше мне пять слов сказать в Церкви с разумом, нежели тысячи одним языком (1 Кор. 14, 13) и невразумительным звуком трубы, который не возбуждает моего воина к духовной брани. Я хвалю и лобызаю ту мудрость, которой прославились незнатные, для которой предпочтены уничиженные, с которой рыбаки уловили в сети Евангелия всю Вселенную, победив упраздняемую мудрость словом совершенным и сокращенным (Рим. 9, 28)» (Слово 16. PG. 35. Col. 936).
Так как же мы будем считать произносящих такое (да еще и большее) невестоводителями и основоположниками «эллинохристианских синтезов»?