Духовность как запрет. Протоиерей Алексий Уминский

У меня в руках статья журналиста Андрея Архангельского «Дырка от духа». И перед статьей жирным шрифтом написано: «В Белгороде запрещают тяжелый рок, День всех влюбленных и современный театр не потому, что злодеи, а потому, что именно так понимают духовность: как запрет. У духовности в России нет позитивной программы».

Со многим, о чем автор статьи пишет, можно согласиться без всякого сомнения. Действительно, прежде всего слово «духовность» звучит направо и налево, и никто не знает смысла этого слова. Даже сам автор явно не совсем понимает, что он имеет в виду, например, он пишет такие интересные вещи, что «духовность – это именно светское, мирское состояние человека». Что это значит? Какое это мирское состояние человека – духовность? Что значит светское состояние человека?

Когда мы, верующие люди, говорим о духовности, мы, как это ни странно, влагаем в слово «духовность» совсем разные смыслы. Что для нас быть духовным человеком? Что это значит – иметь некую духовность? Что такое духовная литература, духовное пение? Мы часто воспринимаем эти вещи как идиомы и для нас духовная литература, духовное пение, духовная жизнь – вещи совершенно однозначные. Хотя, духовное пение – религиозное пение, духовная литература – это литература святоотеческая, или житийная, или служебная, литература, связанная с осмыслением некой религиозности, определенной стороны этой религиозности.

А, с другой стороны, мы понимаем, что духовность, в самом высоком значение этого слова (в нашем понимании, потому что мы до сих пор не определяем однозначно это слово), – это святость. Это соединение с Богом, это жизнь в духе Святом. Такой духовности мы не имеем в большинстве своем. Такой духовности мы даже почти не встречаем в своем реальном опыте общения с людьми. Такая духовность – это, скорее, наше ощущение и предощущение того, к чему призван человек, таким неограниченным простором свободы духа. Когда читаешь книгу про Силуана Афонского, которую написал архимандрит Софроний (Сахаров), там есть явление такой духовности в жизни этого человека, в его переживаниях, в его отношениях с Богом, в его переживаниях по отношению к миру и человеку. Это очень похоже на то, что мы могли бы назвать духовностью.

А в современном смысле мы духовностью называем культурность, интеллигентность, образованность, благовоспитанность, может даже, свойства более глубокие – милосердие, доброта и так далее. Является ли это именно духовностью? Является ли это духовностью в светском смысле? Вообще, может ли быть духовность у нерелигиозного человека? Мы не можем отказать в этом никому. Никто не может отказать человеку в поисках духовности, в осмыслении духовности, в приложении духовности к самому себе.

Поэтому, когда Андрей Архангельский пишет о духовности, он, действительно, пишет о том, что для него является важным, но чего он до конца для себя не может определить – где она, духовность? Потому что дальше в его размышлениях звучат очень странные слова: «Позитивная программа духовности не продумана». Мама родная! Свободный журналист вдруг пользуется терминами, которые мы слышали в программах ЦК КПСС! «Позитивная программа духовности не продумана». Не дай, Бог, если современные журналисты будут нам диктовать со страниц прессы некую заложенную программу духовности!

У Церкви нет программы духовности, хотя Церковь, прежде всего, говорит о духовности. Но у Церкви нет программы духовности, у Церкви нет никакой заложенной программы, которую можно было бы вбивать, вдалбливать или вставлять духовный пистон человеку, чтобы он был духовный! Как поет Гребенщиков: «Духовные люди – особые люди» («Духовные Люди», альбом «Беспечный русский бродяга», 2006), очень хорошая песня.

И в этом смысле никакой программы у духовности быть не может. Потому что ДУХОВНОСТЬ – ВСЕГДА ОЧЕНЬ ГЛУБОКИЙ ЛИЧНОСТНЫЙ ПУТЬ ЧЕЛОВЕКА К САМОМУ СЕБЕ И БОГУ. К Богу и самому себе. И к самому себе человек может двигаться, даже совершенно ничего не зная о Боге. Потому что познавать себя, изучать себя, понимать себя, быть самим собой, – доступно каждому человеку в какой-то степени.

Если человек по-настоящему, глубоко, честно идет к самому себе, какую-то степень осознания духовности не может не почувствовать. Потому что, когда он начинает себя изучать, он понимает, что у него есть живая душа, есть сердце, которое болит не только из-за обиды по отношению к самому себе, но болит и за других людей, и за весь мир иногда болит. За тех людей, которые находятся в беде, с которыми поступают несправедливо, болит сердце, болит душа. Когда человек светский, нерелигиозный начинает задумываться: «Если у меня душа болит, может, эта душа какая-то особая? Может, она бессмертная, эта душа? Может, есть свои причины этой боли, что-то более важное, что находится за пределами моей внешней человеческой оболочки и моих внешних материальных, светских и мирских представлений о мире, о духовности, о честности и чести? Может, есть Что-то Высшее?» И тогда человек иногда в этих размышлениях о самом себе и о своем честном пути к самому себе вдруг может найти дорогу к Богу. И какую-то часть своей духовности в Боге осмыслить.

НО ВСЕГДА ДУХОВНОСТЬ – ПУТЬ ЛИЧНОГО ПОДВИГА, ЛИЧНОГО ПРОТИВОСТОЯНИЯ ЛЖИ МИРУ И ЛЖИ ВНУТРИ СЕБЯ САМОГО. И всегда этот путь человека не укладывается ни в какие программы, ни в учебные комплексы, ни в какие-то идеологии, но, тем не менее, этот путь имеет некое подспорье, человек не может идти сам по себе к самому себе, не имея хоть каких-то, маленьких хотя бы ориентиров. И поэтому наша великая мировая культура, которая есть поиск человека, поиск Бога и поиск этой духовности в осмыслении в течение тысячелетий людей-одиночек, ищущих себя и ищущих Бога, для многих людей может стать замечательным ориентиром.

Мы понимаем, что в школе, например, смешно учить людей прописным истинам, а ведь на самом деле все истины, которые мы имеем, – они прописные. Других истин человечество не знает. Не придумаешь другую истину, не найдешь ее нигде, потому что истина – она всегда прописная. Истину, как бы ни была очевидной, найти ее, и понять ее, и принять ее, совсем нелегко. Очень нелегко человеку принять истину, прописную истину, сделать ее, эту истину, основанием своей жизни. Нет каких-то особых истин, нет ничего такого, что человек в своей жизни не находил бы и не терял. Мы, люди верующие и неверующие, воспитанные и невоспитанные, духовные и бездуховные, мы все одной человеческой природы. И вопросы жизни и смерти перед нами стоят совершенно очевидно так же, как они стояли и перед первобытнообщинным человеком, так они стоят и перед современным человеком. И проблема любви, верности, предательства тоже так же стоят перед нами, как они стояли пред Гомером, Юлием Цезарем или Папой Иннокентием XIII.

Все одно и то же. Все эти вопросы, все эти ответы человечеством найдены, находимы, но никогда ответ, который получил, например, человек, учившийся со мной в одном классе, не будет лично меня удовлетворять, потому что это его ответ, а для меня будет другой ответ. У Бога для каждого из нас свой ответ на наш вопрос. Хотя вопрос от каждого из нас может звучать одинаково, а ответ мы можем получить разный. Потому что, несмотря на то, что все мы люди единой человеческой природы, мы абсолютно уникальны как личности. Поэтому у Бога для каждого из нас заложен определенный ответ, поэтому истины-то прописные, истины одни и те же, но в каждой истине человек находит только самого себя. Но никак не толпу, не общество, не коллектив.

И когда мы говорим о духовности, мы можем говорить только о личной духовности, о моей духовности.
И когда нам пытаются эту духовность навязывать сверху, кто бы нам этого ни делал, конечно, человеческая личность будет сопротивляться любому навязыванию некой духовности, воспринятой коллективом. И, когда какая-то там администрация запрещает День святого Валентина или празднование чего-то другого, у меня это вызывает глубокое недоумение.

А кто ты такой, дорогой мой, глава администрации или другой представитель власти, чтобы мне запрещать? Какое право ты имеешь, когда обгоняешь меня со своей хамской мигалкой, когда ты с экрана телевизора устами вице-премьера глаголешь, что таких людей, которые собираются на площади, надо бить дубинками по голове, а они должны, стуча копытами, бежать к морю? Ты меня будешь учить духовности? Ты мне будешь советовать, что мне смотреть и что мне слушать? На какой спектакль мне идти и на какой спектакль не идти? Я тебя не буду слушать, у меня будет вызывать это отторжение.

Мне кажется, что такое отторжение может вызвать некое предложение, исходящее от представителя церкви о том, как люди должны одеваться. Как люди должны одеваться, они решают сами. Мы должны понимать, что человеческая личность уникальна. Человек сам решает, куда ему идти, что ему слушать, но воспитывать человека, конечно, должна школа и семья. И эти прописные истины, если не будут звучать в семье, если не будут звучать в школе, если человек не будет воспитан в этих прописных истинах и не научится понимать, что «И море, и Гомер – все движется любовью» (Осип Мандельштам. «Бессонница. Гомер», 1915), если он никогда не поймет, что на человека нельзя смотреть как на мусор под ногами, то тогда трудно будет в этом мире говорить вообще о духовности. И тогда любой человек, который из низов будет попадать во власть, не наученный принципам взаимоуважения, уважения человеческой личности …

Автор пишет, что «нужно объяснять, например, подростку, что стремление к стяжательству не исключает добродетельности, а не повторять прописные истины и цитаты». А мне кажется, что богатому человеку должно быть стыдно. Богатому человеку, если он добродетельный, должно быть немножечко стыдно, потому что в мире, в котором люди до сих пор умирают от голода, стыдно покупать себе яхты, в мире, по дорогам которого ты видишь бездомных и голодных. Будь богатым, у тебя есть способности, интеллект, ты потратил свои силы, свои таланты, ты добился многого, это все честно, все правильно. Но не будь самодовольным богачом, стыдись немножечко, что ты богат, а есть кто-то, кто не имеет чем бутерброд себе намазать, просто ест неизвестно что, из каких рук и лазит по помойкам.
Вот это важно. Это должно быть воспитано в человеке с детства. Это и есть прописные истины.

В конечном итоге автор статьи договаривается до того, что хорошо бы нам создать какую-то такую «светскую религию» с духовностью, чтобы там были такие же заповеди – «не убий, не укради и т.д.». Он забывает, что такая «светская религия» уже была создана и называлась «коммунизм». Она называлась «коммунизм». Вот то, к чему пришел, как ни странно, автор статьи, – он пришел к коммунизму. Это была настоящая светская религия – безбожная и атеистическая, с заповедями строителя коммунизма, где были использованы «не убий, не укради». Все это мы уже проходили, и вот до чего мы дошли.

ПОЭТОМУ, ДАВАЙТЕ ВСЕ-ТАКИ, КОГДА МЫ ГОВОРИМ О ДУХОВНОСТИ, ГОВОРИТЬ О ГЛАВНОМ – ПРЕЖДЕ ВСЕГО НАДО НАУЧИТЬСЯ БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ. Быть человеком – это очень и очень тяжело. Духовность – это сложный тяжелый путь преодоления прежде всего самого себя. Для Чехова это было очень понятно, он говорил : «Из себя надо выдавливать по капле раба» (Из письма А.П. Чехова к издателю и журналисту А. Ф. Суворину. 7 января 1889 г.). Это очень правильные слова, любой христианин с ними согласится. Настоящий верующий человек понимает, что раба греху, раба этого мира, раба, который боится окрика начальника, надо из себя выдавливать.

Надо быть свободным человеком, но свободным не в смысле вседозволенности и хамства, когда моя свобода – это моя свобода, которая заключена в том, что мне на всех наплевать.

СВОБОДА – КОГДА Я СВОБОДНО ДАЮ СВОБОДНЫМ ЛЮДЯМ ЖИТЬ В МОЕМ СВОБОДНОМ ПРОСТРАНСТВЕ.
Поэтому, когда власти Беларуси запрещают концерты группы «Rammstein», а потом избивают свой собственный народ дубинками, я, конечно, такой духовности не верю. Не могу поверить, что это есть забота о нравственности народа. Когда народ обманут, забит и унижен, тут никакой духовности быть не может. Это касается не только Беларуси, это касается и нашей страны, это касается и каждого из нас, как мы к этому относимся, как мы этому противостоим, и что за этим следует.

И когда духовность воспринимается как система запретов «можно-нельзя», то это очень простая духовность. Эта духовность очень многим была бы по плечу. Эта духовность очень многим была бы востребована. Поэтому, когда мы смотрим какую-нибудь программу по телевизору, например, «К барьеру!», «Поединок», где два человека обсуждают проблему сталинизма, и один «за», другой «против», и вдруг видим рейтинг защитников Сталина в десятки раз выше, чем того человека, который, с моей точки зрения, говорит обычные нормальные вещи, то понятно, что духовность как система запретов очень востребована.

Она востребована даже у нас, в христианстве, в православии. Казалось бы, мы давно прошли это все, но мы опять живем в каком-то пространстве, которое близкий мне человек назвал так: «Нашему народу нужен новый Ветхий Завет». Новый Ветхий Завет – система «можно-нельзя», система закона и запрета.

И вот мы приходим в церковь: «А что здесь можно, а что нельзя? В платке можно, без платка нельзя? В брюках можно или в брюках нельзя? А можно мне молочко в среду и пятницу или нельзя? А можно мне правой рукой свечку передать или левой?» Это – духовность?!

ХРИСТИАНСТВА КАК СИСТЕМЫ ЗАПРЕТОВ И ПООЩРЕНИЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Нет в христианстве «можно-нельзя». Христос даровал нам свободу, и свобода, между прочим, – одно из самых главных оснований духовности. Там, где нет свободы, там никакой духовности быть не может. Там не о чем говорить. Так вот, Христос даровал нам свободу. И наша вера – это не система запретов, не система «можно-нельзя». «Люби Бога, и делай что хочешь», – сказал один из наших святых (Св. Блаженный Августин). Мне кажется, что с этим надо согласиться.

                                                                                                                                                                Беседовала Тамара Амелина

Источник: Православие  и мир