Дом, где разбивается судьба, или почему детдомовцам не нужны праздники

Александр Гезалов -  общественный деятель, публицист, выпускник детского дома. Родился в 1968 году.

В 1999 году создал общественную организацию «Равновесие», которая по сей день оказывает помощь детям-сиротам, бездомным, осужденным, многодетным. Среди последних проектов Александра Гезалова в рамках студии социального проектирования «2ГА» — проведение тренингов и семинаров по социальной работе в регионах России, издание образовательных адаптационных комиксов для детей-сирот, детский адаптационный лагерь «Желтая подводная лодка», издание методической литературы по острым социальным проблемам.

В 2002 году вышла в свет книга Александра Гезалова «Соленое детство», в котором он рассказывает о своей жизни в детском доме. В 2005 году о Гезалове снят документальный фильм «Онежская быль». В 2008 году телеканал РТР снял фильм «Обретая корни» о деятельности общественной организации «Равновесие». В 2009 году телеканал «Мир» снял фильм «Все мы родом из детства» о судьбе выпускника детского дома, главным героем которого стал Гезалов. Награжден указом президента Российской Федерации Д. А. Медведева медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. Женат, воспитывает троих детей.

Детских домов быть не должно

— Что ждет обыкновенного детдомовца в этом мире?
— В шестнадцать лет ему придется выйти из детдома и начать строить свою жизнь с нуля. Попробуй отправь какого-нибудь домашнего ребенка самостоятельно (без какой-либо поддержки) организовывать свое существование: добиться получения квартиры, решить вопрос с образованием. Думаю, справятся немногие. Но именно на это обрекает государство сироту, снимая с себя ответственность за все последующие социальные гарантии. Сирота — это одинокий солдатик, который привык жить по принципу «получил приказ — выполнил». За него всю жизнь всё решали. И жить по-другому — просчитывать ходы, принимать меры  — он не умеет. Но дальше — хуже. Он сталкивается с обществом, в котором очень силен стереотип: детдомовец — это негодяй, вор, подлец и так далее. А ведь он становится таким не по своей воле. Совершить преступление его заставляют обстоятельства. Он бы и рад быть другим, измениться, исправиться, но ему на это требуется очень много времени.

Ребенок, который растет в семье и проходит все этапы социализации вовремя, встраивается во взрослую жизнь примерно за пять лет. Ему хватает этого, чтобы сориентироваться и начать чувствовать себя уверенно. В то время как детдомовец включается и находит себя в обществе за десять, пятнадцать, а то и двадцать лет. Иначе говоря, процесс его социализации завершится в уже достаточно зрелом возрасте. А пока этого не произошло, он успевает наломать дров. Он либо сам совершает преступление, либо против него кто-то совершает. Ситуация, в которой он оказывается, практически не располагает к иному развитию событий.

Перед выпускником детдома нет таблички с опциями: «Направо пойдешь — то-то, налево пойдешь — то-то». У него один путь — в ПТУ. Но с таким образованием кто потом возьмет на хорошую работу? А без хорошей работы как найти приличное жилье? А без образования и прописки каков твой социальный статус? Детдомовец по существу попадает в своего рода социальное гетто, из которого крайне трудно вырваться.

Когда я приезжаю в тюрьмы или кормлю бездомных на вокзале, понимаю, что это именно тот склон, по которому, скорее всего, покатится большинство нынешних выпускников детских домов.

Фото Дмитрия Маркова

— Вы написали книгу «Соленое детство». Какую цель вы преследовали?
— Мне хотелось рассказать о том, что бывает такое особенное детство — в детском доме. Подобной литературы, увы, сегодня практически не существует. Можно назвать буквально две книги: «Ночевала тучка золотая» Анатолия Приставкина и «Черное на белом» Рубена Гальего. Но это и понятно. Ведь когда выпускаешься из детского дома, возникает куча проблем, ты начинаешь словно барахтаться в пруду, не умея плавать. Уже нет ни времени, ни сил, чтобы описать, как тебе раньше жилось.

В какой-то момент жизнь более или менее устаканилась, и я решил все-таки поделиться воспоминаниями. Написал книгу аж на четыреста страниц рукописного текста. Стал сокращать, понимая, что если рассказать все до конца — выходит полная безнадежность. Главное, я постарался сохранить все то, что касается внутреннего мира ребенка. Казалось бы, все знают, что такое детский дом: там живут несчастные дети, которых нужно жалеть. Но о подлинном — внутреннем — несчастье ребенка мало кто догадывается. Именно это мне хотелось показать.

— В чем заключается это подлинное несчастье?
— Это жуткое, дикое, совершенно безграничное, без каких-либо будущих ориентиров одиночество. Его у ребенка быть не должно. У ребенка должен быть «кусочек» одиночества, который положен каждому человеку, как возможность побыть наедине с самим собой. Но в детском доме одиночество — тотальное.

Знаете, моему сыну два года, и он постоянно задает мне какие-то вопросы: как, почему, зачем? В детском доме такие вопросы задать некому. Приходится искать ответы самому. А как это делать, если человек (ребенок) по природе всецело зависит от другого человека? Этим мы, кстати, разительно отличаемся от животных. Котенок может выжить и один, без матери, а вот человек без поддержки родителей не выживает. И детдомовец растет, с каждым днем все больше понимая, что рядом нет человека, который был бы к нему привязан. Детдомовец крепко-накрепко срастается со своим оглушающим одиночеством. А потом такой одинокий солдатик выходит во взрослый мир — плохо понимая, как справиться с тем, что на него наваливается. Он просто не приспособлен к нормальной жизни.

— Как можно менять эту ситуацию?
— Только в корне. Детских домов быть не должно как класса. Ребенок не должен расти ни в каких социальных и рекреационных системах. Сама по себе эта форма работы не может быть миссией, она порочна. Потому что ребенок не должен страдать, не должен вырасти квадратно-одномерным. А именно этому способствует жизнь в детском доме.

— Но ведь сироты, как ни крути, никуда не денутся...
— Почему же? В Финляндии, например, в 1946 году, после войны, осталось около пятидесяти тысяч детей-сирот. Финны построили большие бараки с нарами, рядом поставили курятник, коровник, свинарник, распахали поля — и дети стали там жить и работать. Но через четыре года это поселение ликвидировали. Общественность, граждане поняли, что дети живут в ужасных условиях. И обыкновенные люди приехали и разобрали детей по семьям. Представляете? Пятьдесят тысяч детей разобрали по семьям! К слову, в России сейчас в детских домах живет сто пятьдесят тысяч детей! Правда в России и население в разы больше, чем в Финляндии. О чем финский пример говорит? О том, что существовала колоссальная ответственность граждан. Причем не перед государством, а друг перед другом. Именно благодаря этому Финляндия сейчас находится на одном из первых мест в мире по уровню социальной защиты.

Праздник, который всегда с тобой?

— В западных странах все же существуют детские дома...
— Да, существуют. Но пребывание там рассматривается как сугубо временная мера, пока ребенка не возьмут в семью. На Западе в принципе рассуждают в иной парадигме, нежели в России. Детский дом там — лишь один из возможных путей (причем далеко не главный) помощи ребенку в сложившейся трудной ситуации. Другие пути — это множество юридически различных вариантов проживания ребенка именно в семье. Я не считаю себя слепым поклонником Запада, но в этом вопросе нам есть чему у них поучиться. Границы семьи там изначально открыты. У нас — нет. Мы как будто живем для себя. Конечно, есть исключения. Есть многодетные семьи, в которых шесть детей своих и шесть приемных. Но это именно что исключения, подтверждающие правило. Обычно мы сидим внутри своей банки и всячески стараемся, чтобы нам никто не мешал. Происходящее вокруг нас не особенно тревожит, мы надели темные очки и стараемся проблем не замечать.

— У Вас есть ответ, почему так происходит?
— С семьей никто не работает. Ведь поставщик детей-сирот — это развалившиеся семьи, но и спасение этих детей — тоже семьи. Значит, на работу с семьей нужно бросать основные усилия. А у нас этого не происходит, потому что в нашей стране, по-моему, нет собственно семейной политики. Да, мы подписываем одну за другой декларации, президент объявляет о материнском капитале и прочее, и прочее. Только, к сожалению, все это скорее разовые меры, не более. Я уверен, что ничего не изменится, пока семейная политика не станет вопросом первостепенным. Пока у всех на подкорке не отложится, что семья — это, простите за пафос, основа государства. У нас это, между прочим, в Конституции записано.

— А как же общественные организации? Неужели они ничего не делают?
— В России семьсот тысяч общественных организаций. Семьсот тысяч! Есть среди них очень эффективные. Но большинство занимаются всем, чем угодно, только не адресной поддержкой семьи. Особенно они любят приезжать к детям с праздниками, плясать, петь песни под гитару. Но от этого ничего не меняется. А вот если бы они бросили заниматься глупостями, перестали так носиться с детскими домами, если повернулись бы в сторону конкретных районных семей — был бы совсем иной эффект.

Буквально недавно я проводил семинар для пензенской общественной организации. Раньше они тоже ездили в детские дома и пели с сиротами песни. А потом переориентировали свою работу — и стали пристраивать детей в семьи. И сами стали брать. Как оказалось, это намного тяжелее. До этого трудностей не было: приехали, посмеялись, уехали. А как только речь зашла о жизни в семье, оказалось, что детдомовцы неожиданно требовательные, а временами даже нахальные. И добровольцы, оказывается, не такие уж подготовленные и не так уж исполнены идеей служения ближнему. И так вскрывается проблема. Но раз возникает проблема, ее надо решать. В этой организации стали работать дальше. Создали сайт с информацией о детях, которых можно усыновить. И что самое главное: раз есть трудности, значит процесс пошел. Усыновлять стали больше. То есть когда вся эта махина — спонсоры, добровольцы, СМИ и т. д. — работает в нужном направлении, получается намного более эффективный результат.

— Вы так жестко высказались о тех, кто приезжает к детям провести с ними время, пообщаться. Неужели это совсем не нужно? Ведь те, кто приезжает, искренни в своих намерениях...
— Пусть это прозвучит цинично, но такие «эмоциональные эвенты», как вы описали, надо бросать. Это не только бесполезно, это вредно.
Вот вы приехали. Вам радостно — ребенку радостно. Вы переживаете эмоциональный подъем и наслаждение от собственного поступка: попели песни, подружили, подержались за ручку, обнялись, сфотографировались. И что?! Вы уехали, а ребенок — остался. И в его жизни не изменилось ничего.

Недавно я общался с группой добровольцев. Одна девушка рассказывала: «Я две недели поработала с сиротами и буквально скончалась». Мне пришлось ей ответить: «А этот ребенок скончался много лет назад, когда попал в детский дом». Такие намерения и действия надо оценивать с точки зрения смысла. Ребенок в детском доме за счет таких приездов гостей получает сто праздников в год. Я не шучу. Это элементарная арифметика. За пять лет в детдоме — пятьсот праздничных дней! У ребенка в обычной семье — всего пятнадцать праздников в год. Почувствуйте разницу.
И с чем такой ребенок, вокруг которого все детство плясали и пели, выйдет в мир? Все это не формирует личность, не дает компетенций, не прибавляет знаний. Какие навыки — интеллектуальные и физические — ребенок приобретает? Никаких. Он только привыкает все время быть в позиции получающего, но не дающего, не производящего. Ему играют на баяне — и он радуется. А ему нужно, чтобы он видел баян и думал: «Какое образование получает музыкант? Могу ли я как-то применить увиденное для будущего трудоустройства?» А иначе возникают ситуации, как у меня недавно. Звонит мне девочка, говорит, что она сирота. «И что?» — спрашиваю я. А она отвечает: «Я уникальная сирота...» — «В чем же твоя уникальность?» — «Я выросла в детском доме...» — «И?» — «И мне нужна квартира в Москве...» Пришлось ответить, что ничего уникального в ней нет. Вот если бы она, сирота, на квартиру в Москве сама заработала бы — вот тогда она была бы и вправду исключением. Дети после ста праздников в год выходят в мир, в котором совершенно не могут адаптироваться. Потому что адаптация предполагает четкие задачи, которые видит и ставит перед собой человек: комната в общежитии, печать в паспорте о том, что ты в этом общежитии живешь, стипендия, подработки и т. д. Праздники этому не учат.

Молитва — тоже ресурс

— Вы создали организацию «Равновесие» без каких-либо грантов. Как это удалось?
— Любая общественная организация может идти двумя путями. Первый — встать на ноги, заявить о себе — и начать «сосать» гранты государства, Церкви и кого угодно еще и считать при этом свою деятельность успешной. Мне этот путь показался тупиковым. Получается, нет грантов — нет работы? Но для того чтобы существовать без грантов, нужно понимать, какими иными ресурсами для успешных процессов ты располагаешь. И тут я понял, что буквально все вокруг может быть ресурсом. Публикации в СМИ, взаимодействие с властью, общение с бизнесменами, с добровольцами — все это мощные ресурсы. Общение со священником — ресурс. Молитва — само собой ресурс. Любые контакты, знакомства, встречи, телефонные звонки — все это важные ресурсы. Собираешь все это в кучу, и начинаешь раскладывать, выстраивать, не забывая, что в центре — ребенок, ради которого все и делается. И тогда ясно понимаешь: все, что есть вокруг, уже само по себе может работать на решение социальной проблемы. По моему опыту, далеко не все общественные организации это понимают. У них все обычно упирается в деньги или их отсутствие. Но я убежден, что может быть по-другому. Надо учиться варить кашу из топора: работать с государственными структурами, стучаться в газеты и журналы, — Как Вы сами, будучи бывшим детдомовцем, сумели обойти все те преграды, о которых рассказываете, состоялись в профессиональной жизни, в семейной?
— Честно? Не знаю... Я до сих пор не ответил себе на этот вопрос. Знаете, я служил на атомной лодке и проходил курс молодого подводника. Там есть такое испытание: тебя одевают в тяжеленный гидрокостюм и бросают в глубокий бассейн, на дне которого разбросаны гайки, болты и разные детали. У тебя в руках только гаечный ключ. И ты должен на глубине двадцать метров собрать из этого всего некую конструкцию. И вот ты прыгаешь в воду и вдруг видишь, что стекло маски у тебя запотело — и ничего не видно. А в громоздком резиновом костюме по-другому не бывает. Ты, крайне неповоротливый, оказываешься еще и как будто слепым. Задание нужно выполнить на время. Сверху тебя дергают за трос. И ты понимаешь, что есть только один способ собирать конструкцию — на ощупь. И приступаешь. Не собрал в этот раз — не сдал зачет. Значит, тебя погрузят снова. Примерно таким был мой путь после детского дома. Я вышел оттуда с двадцатью рублями в кармане. Меня передали в ПТУ, и я тут же пошел работать на завод. Ночами трудился, днем учился. Потом получил еще несколько образований — среди них социальное и даже театральное, окончил актерско-режиссерский факультет. Кстати, это сыграло своеобразную роль в том, что я начал заниматься общественной деятельностью — детскими домами.

— Как это случилось?
— Я тогда работал в Петрозаводске, в Карелии — руководителем отдела маркетинга местного отделения корпорации «Кока-Кола». И в тот момент, что называется, дела шли в гору. Я был на хорошем счету. Мне предлагали места в Москве и в Петербурге. Предлагали позицию начальника компании по всему южному региону. Словом, я был на пороге большого подъема.

Благодаря своему театральному образованию часто общался с людьми из местной филармонии. Там меня однажды познакомили с народной артисткой СССР Кларой Лучко. Ей тогда было уже за семьдесят. Она человек удивительно проницательный и с каким-то своим глубоким духовным опытом. Неслучайно она восстановила несколько храмов, у нее много церковных наград. В очередном разговоре она мне сказала: «Тебе дано очень много — твое детдомовское прошлое». Я удивился: «Кому оно нужно?». А она отвечает: «Оно тебе нужно. И нужно тем людям, с которыми ты будешь общаться». И она таким образом развернула мне мозги на сто восемьдесят градусов, фактически став первым человеком в моей жизни, который не только дал мудрый совет, но основательно «проработал» меня с точки зрения формирования моей личности. А ведь мне было уже почти тридцать. А как же те люди, которым такой человек на пути не встретится...

— Но это же перелом. Вот так просто взяли и бросили успешную работу ради чего-то абстрактного, пускай и высокого?
— Не думаю, что это перелом. На мой взгляд, это переход в иное состояние. Когда я решил заниматься общественной деятельностью, начал создавать свой собственный сайт. Неслучайно мы с коллегами назвали его «Сиротская душа». Именно душа — в основе всего есть и остается. Я стал четко ощущать, что без Бога все души — сироты. И без Отца душа мается. И вот вроде живешь успешно, а ей все равно чего-то не хватает: она куда-то рвется, страдает, мучается. Ей неспокойно. Работаешь менеджером компании — и думаешь: «А зачем все это?»

— Менеджерский опыт помог в благотворительных делах?
— В любой компании есть организационная структура: директора, филиалы, сотрудники. Ту же матрицу можно приложить и к работе некоммерческих организаций. Это как в государстве. Есть президент и министры, есть профильные структуры, адресно работающие с различными социальными группами. На другой стороне — детские дома и семьи. Значит, где-то на пересечении интересов этих групп должны появиться НКО (некоммерческие организации). А у нас сейчас они помогают только детским домам (опять же песни под гитару и подарки) и себе (гранты). Но важно не забывать еще и про другую сторону — про государство. Именно в эту точку нужно «бить», чтобы менялась ситуация на другом фронте — у сирот. Потому что современные государственные структуры разворачиваются в эту сторону крайне трудно. И если взаимодействовать с властью эффективно, то значит и с детскими домами ситуация будет меняться. Мне президент Медведев медаль дал — «За заслуги перед Отечеством» второй степени. И однажды я задумался: я же по сути старался всегда давать государству больше, а сиротам — как ни парадоксально — меньше. И за такой вроде неблаговидный перевес, оказывается, награждают. И в этом — как раз подтверждение мысли о том, что чем лучше НКО научатся работать с госструктурами, тем лучше будут жить сироты. А в идеале — тем меньше будет сирот вообще. писать-писать-писать, обращаться-обращаться-обращаться, обивать пороги и т. д.

http://www.foma.ru/article/index.php?news=5627