Должна ли Церковь оправдываться? Протоиерей Алексий Уминский

– Почему порой люди, казалось бы, даже находящиеся внутри Церкви, говорят о ней, как о чем-то стороннем?

– По этому поводу очень точно и глубоко писал протопресвитер Александр Шмеман:

«Опасность: полюбить Церковь как бы помимо Христа. Этой любви больше, чем думают. Но Церковь – это только Христос, Его жизнь и Его дар. Искать в Церкви чего-либо кроме Христа (а это значит – опять искать себя и своего) – неизбежно “впасть в прелесть”, в извращение и в пределе – в саморазрушение».

Или вот еще: «Религию можно любить совершенно так же, как что-либо другое в жизни: спорт, науку, собирание марок. Любить ее за нее саму, без отношения к Богу или миру, или жизни. Она “занимает” и “занимательна”.

Тут всё, что любит особый тип человека: и эстетика, и тайна, и священность, и чувство собственной важности и “исключительности”, глубины и т. д.

Но эта религия совсем не обязательно вера, и в этом-то и вся трудность “религиозной проблемы”. Люди ждут и жаждут веры – мы предлагаем им религию. И это противоречие, это “несовпадение” всё глубже, всё страшнее».

Действительно, в нашей Православной Церкви столько внешней красоты, эстетики, культуры, традиционности, обрядовости и наполненности, в том числе, идеологическим содержанием, что так легко увлечься земным устроением Церкви, и не заметить главной цели существования ее на земле.

И если человек забывает или не знает о главной цели существования Церкви на земле, то он считает, что этой целью может быть духовность, традиционные и нравственные ценности, непоколебимые исторические традиции (в том числе церковный календарь, церковный устав, богослужебный круг, язык богослужений, крещение двумя или тремя перстами и всё то, что мы называем духовными скрепами и другими прекрасными эпитетами). Но сама Церковь окажется неузнанной, незамеченной.

Общество будет замечать Церковь только в ее земной коннотации, потому что она наиболее очевидна, ощутима, ее можно определить, как определяется по параметрам всякое материальное вещество. И тогда всякая таинственная, мистическая жизнь Церкви, то, что является основным ее содержанием, оказывается невостребованной, не воспринятой ни внутри, ни снаружи.

Те члены Церкви, которые воспринимают ее внешне, будут защищать ее земное «величие», а всех тех, кто вне Церкви, это земное «величие» Церкви будет крайним образом раздражать.

– Какая разница – священники, не священники. Священник или епископ, или мирянин, все – народ Божий, и каждый из них член Церкви в равной степени, ни больше, ни меньше. Ни в коем случае нельзя думать, что священнику в этом смысле что-то больше дано.

Сама по себе принадлежность к Церкви не определяется иерархически.

Неверно считать, что чем выше твоя иерархическая ступень, тем более ты церковен или тем более ты имеешь в Церкви прав на что-то. И уж тем более нельзя думать, что раз ты священник, значит, всегда говоришь от имени Церкви. Нет.

Иерархические ступени в Церкви добавляют человеку только обязанностей, но никак не прав. Вспомним слова Христа: «Больший из вас да будет вам слуга» (Мф. 23:11).

– Как понять, что такое Церковь?

– Необходимо, прежде всего, определить самую главную цель, ради которой Церковь существует на земле. Эта цель – соединить человека с Богом, сделать жизнь человеческую и жизнь Божественную единой жизнью. Как у Христа. У Него единая Богочеловеческая личность, Он воспринял на Себя не только человеческую природу, но и всю полноту человеческой жизни. Жизнь Христа – Богочеловеческая жизнь.

Я повторю эту мысль: Церковь существует ради того, чтобы у человека и у Бога была единая богочеловеческая жизнь. Поэтому слова, которые говорит апостол Петр в своем послании о том, что всем нам надлежит достигнуть Божественной природы – они об этом:

«Как от Божественной силы Его даровано нам всё потребное для жизни и благочестия, через познание Призвавшего нас славою и благостию, которыми дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы вы через них соделались причастниками Божеского естества, удалившись от господствующего в мире растления похотью» (2 Пет. 1:3-4).

Вот слова апостола Павла:

«Посему надлежит вам быть в единении с Владыкою Христом, Который есть податель сих благ, а через Него в единении с Богом всяческих» (1 Кор. 3:22).

А еще апостол Павел говорит:

«Как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всём» (Еф. 5:24).

Церковь повинуется Христу. Но бывает, что Церковь повинуется каким-то установкам, требованиям времени, политическим обстоятельствам, как это не раз случалось в истории.

Например, в VII веке византийскому императору было необходимо найти компромисс с монофизитами для того, чтобы укрепить единство государства, обороноспособность, возможность защищать границы и побеждать врагов. На этот «небольшой» компромисс, как считал император, должна была пойти Церковь, «немного» подменив понятия, изменив формулировки. Против этого выступил преподобный Максим Исповедник. Несмотря на то, что у власти на тот момент были важные, правильные государственные инициативы, как казалось тогда – православные, – укрепить государство, прекратить вражду между спорящими сторонами, в этот момент Максим Исповедник почему-то решил, что Церковь должна повиноваться не императору, а Христу. И пошел в своем стоянии за истину до конца.

Так же было и при императорах-иконоборцах, которые, пользуясь своей государственной властью, хотели убедить Церковь отказаться от иконопочитания. Эти императоры-иконоборцы были очень любимы народом, ведь они были самыми успешными в истории Византийской империи, они побеждали врагов, народ при их правлении благоденствовал, жил в мире. Казалось бы, этот успех правителей должен бы был обеспечить благоденствие и для Церкви. И только монашествующие выступили против императоров-иконоборцев. Все остальные согласны были жить при условиях, навязанных государственной властью.

Такие случаи бывали не раз и в некоторые моменты российской истории. Вспомним святителя Арсения (Мацеевича), который противостоял императрице Екатерине в ее политике по отношению к Церкви. Екатерина считала, что Церковь должна повиноваться ей, как считал и Петр I. Он в итоге подчинил себе Церковь.

Мы живем, в общем-то, в похожее время, когда очень многие ценности – государственные, патриотические, исторические, нравственные – начинают восприниматься как церковные ценности, становятся тождественными им в головах людей. Объявляется, что быть государственником, державником и быть православным – одно и то же, что все ценности государства должны быть ценностями и Церкви, патриотизм приравнивается к учению Церкви.

Патриотизм – это хорошо, но он не равен христианству. Единственная ценность, которая есть в Церкви – Иисус Христос.

Если оставить в нашей вере всё вроде бы важное, но убрать Христа – в ней на самом деле уже ничего не останется.

В Церкви должно звучать, прежде всего, Евангелие. Это звучание Евангельской правды, звучание голоса Христа для всех в Церкви должно быть очевидным.

Роль объяснения и донесения этого принадлежит, прежде всего, епископам. У нас нередко епископ – это прекрасный менеджер, отличный администратор, человек, устрояющий внешнюю церковную жизнь и не более того, к сожалению. Семинарии наполняются, в монастырях молятся. Есть епархии, в каждой епархии обязательно – собор, похожий на храм Христа Спасителя, обязательно – семинария, монастырь.

Епископ следит, чтобы всё это было не хуже, чем у других. Как в комсомольской организации, ведется работа по секторам – есть отделы, должности, отчеты… А роль епископа в Церкви, по крайней мере, так, как она виделась в первые века – это учить. Такими учителями были ученики апостолов: священномученики Ириней Лионский, Поликарп Смирнский и другие, которые свое епископство усвоили как продолжение Евангельской проповеди, прежде всего. И жизнью своей, и действием своим, и словом.

– Но Церковь земная всё равно всегда существует здесь, в данном историческом моменте в конкретном государстве?

– И в этом ее конфликтность. В этом вся неловкость для Церкви ее существования в этом мире, вся ее постоянная несоприродность этому миру. В этом мире она, так или иначе, будет ощущать себя в неловком положении. И такое положение удручает. Всегда хочется комфорта, благополучия и стабильности. Посему и возникают подобные вещи, когда вместо Евангельских истин приходят общепринятые идеологемы, которые не являются сугубо церковными.

Как это происходит, например, с общественными понятиями. Есть, допустим, слово «патриотизм», а есть понятие «любовь к Родине».

Быть патриотом очень легко. Достаточно надеть георгиевскую ленточку и написать на своей машине: «Обама – чмо» или «1941-1945. Можем повторить». После чего внутренне наполниться гордостью.

Чувство патриотизма в сегодняшнем понимании предполагает только опору на наши победы и на наши достижения. А любовь к Родине может быть выражена и другими словами. Например, лермонтовскими, которые изучали в школе:

Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Любовь к родине предполагает прекрасное знание ее культуры, ее истории, ее взлетов и падений, славных и трагических страниц ее истории, горестных и позорных в том числе. Любить Родину – тонкое чувство. Оно дается человеку с большим трудом. И для того, чтобы любить Родину, не обязательно иметь всегда под своим пристальным взглядом врага, на фоне которого ее надо любить еще сильнее.

Когда я вижу машину марки «Мерседес» с георгиевской ленточкой и из открытого окошка этой машины несется матерная брань, песня «Владимирский централ» и выбрасывается мусор на землю той самой родины, мне как-то не по себе от такого патриотизма.

Подобного рода идеологемы существуют и в церковной среде. Сегодня очень много смешанных понятий, которые всё время ориентируются на сиюминутный исторический момент, на идеологический посыл, на какое-то направление движения политической ситуации. Иллюстрация – на выставке в «Манеже», когда Сталин с одной стороны, с другой стороны святитель Лука, который хвалит Сталина, а еще с одной стороны фотография Троцкого, который Сталина позорит. Какое же это смешение всего! Среди этого невозможно разобраться, где правда, на чьей она стороне. Где истина, где слово, которое могло бы сказать, что зло – это зло, а добро – это добро, что злодейские поступки, кровь невинных людей не могут быть оправданы никакими экономическими и политическими успехами.

– Почему люди уходят из Церкви? В том числе и священники?

– Было время, когда люди массово приходили в Церковь, полные романтических надежд и иллюзий. Они не очень хорошо себе представляли, в какое пространство попадают. Это, в том числе, касалось и священников. Не все понимали тяжести этого служения, не все ожидали искушений, которые в жизни священника могут произойти. К этому надо быть готовым.

Огромное количество священников, рукоположенных в 90-е годы, рукоположенных поспешно, без должного образования, без должной духовной подготовки, оказались в тяжелейших условиях. Как новобранцы, брошенные на передовую, которые не умеют правильно стрелять и не умеют правильно заряжать ружье, люди плохо обученные и не обмундированные. Это потом из них, милостью Божьей, действительно выросла целая плеяда прекрасных священников. Но ведь и какое-то количество людей действительно оказались пострадавшими, я по-другому не назову, с разрушенными судьбами, с разрушенными семьями, с совершенно снесенной головой, если назвать вещи своими именами.

Когда священники попадали в тяжелое положение, материальное или сложное с точки зрения семейных отношений, они нигде не могли найти ни поддержки, ни совета, ни помощи. От них просто отказывались, их выгоняли из епархии, запрещали в сане. Просто забывали о них, ну как о ненужной вещи. Это часть истории нашей современной Церкви.

Документальный фильм «Расстриги», он немного об этом – о неготовности, о непонимании и священников, и правящих архиереев, о нежелании принять священника не как рабочую лошадку, а просто как живого человека, сослужителя и брата в семью. Потому что Церковь очень часто в последнее время стала мыслиться как некая армия: соподчинение, выполнение приказов. Вот слово «послушание» стало синонимом слова «приказ». Кого-то это устраивает, кому-то очень нравится шагать маршем. А кому-то это тяжело дается.

– Я хочу сказать о тех мирянах, которые не выросли в Церкви, а пришли в сознательном возрасте. Он зашли в Церковь с некоторыми представлениями о ней, прочитанными в книгах, вычитанными из житий. С романтическим представлением об устройстве Церкви, которое оказалось не таким, как они себе насочиняли. Эти представления могут быть прекраснейшими, очень высокими, очень чистыми и светлыми. В них нет ничего плохого, кроме отсутствия реальности знания о Церкви как о Богочеловеческом организме.

А в Церкви ничего нового, собственно говоря, не происходит. Такого, чего не происходило за 2000-летний период ее истории. Времена бывали и посложнее, в какие-то периоды жизни Церкви, и вызывали, может быть, у прихожан и у людей, живущих в тот период, огромное недоумение, несогласие и так далее.

– Как быть, когда люди со стороны, не знающие глубинной сути Церкви, начинают говорить о ее внешних недостатках, причем порой однобоко? Пытаться объяснить что-то?

– Мне кажется, что Церковь как таковая не нуждается в какой-то особой защите своих чести и достоинства, своих белых риз. Очень многие из нас желают как-то Церковь защитить, как кажется, от поругания, от клеветы, от осуждения. Но, может быть, действительно Церковь не нуждается в том, чтобы постоянно оправдываться перед кем-то. И люди, живущие в Церкви, не обязаны оправдываться за нее.

Мы не обязаны оправдываться, почему, например, у нас старый календарный стиль или Великий пост, почему мы против гомосексуализма, против «свободной любви», почему мы против абортов. Это наше учение, мы его хорошо знаем, мы можем его объяснить, но оправдываться не должны.

Мы должны быть такими, какими нас учит быть Христос, а уж толерантные мы или нет в представлении внешнего мира  –  неважно.

Но внутри самой Церкви, мне кажется, нам не хватает честного разговора о самих себе, трезвенного суждения о том, кто мы есть сегодня, трезвенного представления о том, какие соблазны и грехи сегодня являются нашими болевыми точками и как надо их врачевать. Мы не можем постоянно говорить только о своих успехах, достижениях и победах. Это, собственно, никому и не интересно. Кому мы будем рассказывать о наших победах? Господу Иисусу Христу?

Мне кажется, мы не должны ни перед кем оправдываться за нашу Церковь, потому что она чиста и непорочна. Но не потому, что ее наполняем мы, а она чиста и непорочна потому, что ее наполняет Дух Святой. Она дает возможность каждому, приходящему в Церковь, прикоснуться к этой чистоте и непорочности и исцелить свою гниль и свою порочность. Но для того, чтобы исцелить эту гниль и порочность, подчас необходимо это назвать своим настоящим именем и не бояться сказать слово правды.

– То есть речь о том, что Православная Церковь должна в чем-то каяться, как, например, покаялась Католическая Церковь за инквизицию?

– Этот вопрос возникает на протяжении уже многих веков, а мы продолжаем делать вид, что это к нам не относится. «Церковь свята и непорочна, поэтому каяться не нужно», – говорим мы. Так что вопрос остается открытым, безответным и не осмысленным. Хотя в жизни Русской Церкви бывали разные периоды.

В тропаре новомученикам и исповедникам российским Церковь поет: «Днесь радостно ликует Церковь Русская». То есть, по слову апостола Павла, когда прославляется кто-то, то прославляется и вся Церковь. Получается, вся Церковь может ликовать, радоваться, торжествовать. А должна ли вся Церковь плакать? А должна ли вся Церковь горевать, осознавать свое состояние (речь именно о земной истории), осознавать периоды своей болезни, своего несовершенствования, периоды, даже может быть, глухоты и слепоты?

Ведь именно к Церквям обращается Господь в Апокалипсисе, именно от Церквей требует покаяния:

«И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: “я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды”; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть. Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся» (Откр. 3:14-19).

Вот же – призыв к покаянию. И не к личному, а общему. Почему мы его не услышали? Почему ни разу не задали себе этот вопрос?

Почему мы можем ликовать и радоваться, а плакать – не можем?! Ведь есть и слова апостола Павла о том, что если «страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены» (1 Кор. 12:26).

Почему не признать болезнь – болезнью? Не вскрыть гниющее и не освободить себя от него?

Например, я до сих пор никак не могу понять, что такое – «Декларация» митрополита Сергия (Страгородского), где говорится, например, что «мы, церковные деятели, не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и Правительством».

Почему мы до сих пор так дорожим этим документом, всё время ищем возможности внести его чуть ли не в Священное Предание? Ведь был же постыдный период отвержения от своих новомучеников, исповедников российских, период сотрудничества с безбожными властями… Да, мы можем всячески оправдывать себя необходимостью, чем угодно. Но если мы не освободимся от этого, если мы не изменимся, дальше будем продолжать жить с этими болезнями, то будем продолжать болеть.

Если нас Господь через Апокалипсис призывает к общецерковному покаянию, почему мы не готовы этот призыв услышать?

– Для чего нужно такое общецерковное покаяние?

Смысл покаяния – перемена сознания. Оно необходимо для того, чтобы очистить свое сознание, очистить свой взгляд, свой слух для слышания слова Божия, для исполнения слова Божия. Церковный корабль, как и всякий корабль, во время своего путешествия по волнам житейского бушующего моря обрастает огромным количеством налипших на него лишних предметов. И для того, чтобы он не медлил в своем пути прохождения этого моря житейского и не погружался ниже ватерлинии от тяжести налипшего на него мусора, нужно его чистить.

– Но как всё-таки говорить о Церкви с людьми, которые не знают о глубинной сути Церкви?

– А люди всегда не понимают, что такое Церковь по своей глубине и сути, во все времена. Более того, члены Церкви, которые себя считают таковыми, тоже не понимают глубины и сути того, что являет собой Церковь, потому что Церковь – это тайна. Церковь – это таинство. Мы привыкли к тому, что существуют таинства Церкви. Но эти таинства Церкви и существуют потому, что сама Церковь является таинством. И определить ее и сделать из нее формулу невозможно.

К познанию этой тайны мы, собственно говоря, призваны. А познание это раскрывается нами жизнью через Евангелие в Церкви, в общении с Духом Святым. Как это происходит у каждого человека – всё равно остается тайной, потому что у каждого это происходит по-своему, личностно. Но, как ни странно, в этом мы всё равно едины – во Христе и в Евангелии, и в христианской истине.

Важно, чтобы это единство было действительно настоящим, а не фиктивным, не формальным, как бывает единство членов партии лишь по тому, что они имеют партийные билеты и платят членские взносы. Наше единство определяется только одним: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца, и Сына, и Святаго Духа, Троицу Единосущную и Нераздельную».

Вот это «возлюбим друг друга» раскрывается нам только через Евангелие, через слово Божие, которое говорит о любви. И если человек хочет хранить единство, не слышав эти слова, не понимая, что они значат, то ему никогда не будет доступно, что такое Церковь.

Вообще же, по большому счету, многим людям, которые считают себя православными, нужна другая Церковь.

Им важна Церковь не в ее Божьем замысле, а в бытовом, человеческом смысле. Поэтому Церковь используется людьми для улучшения «духовным» бытового качества жизни – ведь там можно получить то, что не получишь в другом месте.

Захотел человек чего-то «духовного», пришел в Церковь, попросил освятить ему машину, квартиру, офис, ресторан, ракету дальнего действия… Где еще можно получить подобную услугу?

Бывает, что человек понимает, что глубоко и серьезно нуждается во Христе. Он приходит в Церковь, и у тут него происходит когнитивный диссонанс – ему вместо Христа могут предложить всё что угодно.

Часто люди, будучи воцерковленными не один год, остаются всё на том же уровне понимания Церкви. Не зная ее, по большому счету и не стремясь к этому познанию. Они находят там не Христа, а «христианство и…». Например, у меня был прихожанин, который на полном серьезе написал книжку «Православие и шашки». Когда я его спросил, какое отношение православие имеет к шашкам, он посмотрел на меня с недоумением и ответил: «Батюшка, православие имеет отношение ко всему».

Тех, кто приходит именно с таким устремлением, казалось, можно было бы привести к главному, но, к сожалению, сама Церковь сегодня об этом не так громко и не так ясно говорит.

Такое отношение к Церкви, ее непонимание, было на протяжении многих веков. Но еще никогда отрыв от христианской почвы не был таким очевидным, как сегодня. Я говорю обо всём мире, а не только о России.

Мало кто слышит, находясь на литургии Василия Великого, слова, произносимые священником о людях, которые стоят за алтарной преградой: «Даруй им вместо земного – небесное, вместо временного – вечное, вместо тленного – нетленное». Если люди всерьез вдруг узнают, что на самом деле Церковь молится не о том, за чем они пришли, что с ними будет?! Кто по-настоящему хочет – вместо земного – небесное? Церковь начинается там, где люди всерьез желают этого для себя.

Но сегодня она всё время обслуживает земные интересы – идеологические, патриотические, бытовые и так далее. А где о том, что небесное – важнее?

– Но что, разве нельзя в церкви молиться о том, чтобы, например, зарплату повысили?

– Есть возможность изменить ситуацию?

– Конечно. Если у самой Церкви будет посыл к тем, кто в нее приходит: «Дорогие братья и сестры, мы сегодня молимся для того, чтобы как можно скорее настало Царствие Небесное. Господь наш грядет. Готовы ли мы Его встретить сегодня или завтра? Готовы ли быть верными Ему?» Почему молитва первых христиан могла звучать так: «Да преидет образ мира сего»? Почему эсхатология первых веков христианства превратилась в бесконечную жвачку «лишь бы не при нас»?

Мы хотим Второго Пришествия или нет? Кого мы ждем  –  Христа или антихриста?

– Если посмотреть на наш сегодняшний церковный мир, все друг друга бьют, ругают, «консерваторы» – «либералов» и наоборот…

– Это не имеет к Церкви большого отношения. Почему-то каждый себе пытается присвоить право, что если я консерватор и патриот, то я человек церковный. Или наоборот, я вот либерал и человек свободный, и я, поэтому, истинный христианин. Ни то, ни другое неправда. Потому что Церковь не имеет отношения ни к либерализму как к политической идее, ни к консерватизму как к политической идее.

Церковь – она не либеральна и не консервативна. И одновременно она консервативна и либеральна, потому что в ней есть свобода и сохранение истины. Эти вещи наполняют Церковь, но не являются ни либерализмом, ни консерватизмом в бытовом смысле этих слов, особенно в их сегодняшнем понимании.

Потому что хранить истину и быть несвободным невозможно. А быть свободным без истины – просто безумие.

Если люди хотят разделить Церковь – это глубочайшая ложь и искажение. Причем неважно, по какому принципу: мы, так сказать, традиционно консерваторы и поэтому мы – православные христиане, а все остальные – это враги Церкви, пятая колонна; или: мы – светлая, просвещенная интеллигенция, мы должны рваться вперед и постоянно реформировать, реформировать и реформировать. На самом деле это одно и то же.

– Получается, что с «возлюбим друг друга» у нас вообще сложно?

– Это самое сложное, что есть в Церкви. И то, что, собственно говоря, делает Церковь Церковью. Когда мы читаем соборное послание Иоанна Богослова, то под словами «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:8,16) все мы, христиане, готовы подписаться, и консерваторы, и либералы. Это – Священное Писание.

А когда мы скажем: Церковь есть любовь? Звучит ли это равнозначно, не кажется ли это немножко странноватым? Вы себе представьте, что мы на какой-то крестный ход выходим не с иконами, а с плакатами и на каждом плакате написано: «Церковь есть любовь». В это, к сожалению, не поверят сами верующие. Потому что этого нет в личном опыте.

– Получается тогда, что мы – неправильная Церковь?

– Конечно. Мы – неправильная Церковь. Но другой Церкви у нас нет.

Не бывает правильной Церкви в земном контексте. Огромное количество расколов, сект и так далее – это поиск правильной Церкви на земле, Церкви, которая не несет на себе болезни и гнилость от язв. Но Церковь несет на себе язвы, болезни и раны. Христос воскрес из мертвых. Тело же Христово оказалось таким же израненным и уязвлённым, как и при погребении, несмотря на Его воскресение. Он воскресает телесно, а раны остаются. Тело Христово – это наша Церковь.

Всякая мысль о том, что можно найти какую-то правильную Церковь на земле, потому что большая Церковь болеет разными болезнями, – иллюзия. Такой Церкви нет. И, главное, никогда не было. Ее даже не было в первой апостольской общине. Апостол Павел пишет страшные вещи, но он говорит правду, болезнь называет болезнью и врачует ее. Не затирает ее, не скрывает, не заставляет других молчать об этом: никому не говорите, что у вас в общине такой позор происходит.

– Но всё-таки, если говорить про взаимоотношения Церкви и общества…

– Церковь не должна говорить специально о своих недостатках. Церковь не должна специально говорить о своих достоинствах. Церковь не должна вообще говорить «на злобу дня», не должна политинформацией заниматься и настраивать общество на определенный благожелательный лад: вот сегодня Церковь живет в таких условиях и поэтому мы исповедуем такую идеологию, а через какое-то время Церковь живет в других условиях и она должна исповедовать другую идеологию.

Ну как может быть, чтобы Церковь на Украине говорила одно, Церковь в России говорила другое, Церковь в Грузии говорила третье, Церковь в Болгарии говорила четвертое, а Церковь в Америке говорила пятое? Это возможно? К величайшему сожалению, возможно. И это дикость. Потому что Церковь, если она едина, говорит едиными устами, единым сердцем. И она говорит истину, несмотря на время, несмотря на общественный строй, несмотря на состояние войны и мира. И ее голос должен быть очень высоким камертоном различения добра и зла.

Церковь как организм учится у Христа и Евангелия этому различению добра и зла. И когда она до такого различения созрела, тогда будет звучать именно голос Церкви. Не как комментарий церковного спикера к каким-то событиям, а как послание к погибающему миру, как слышимый всеми голос, который призывает людей к покаянию и спасению.

А сейчас, к сожалению, такого голоса Церкви не слышно. И это потому, что люди в Церкви и люди вне ее живут одними и теми же интересами, одними страхами, одними беспокойствами, одной и той же ненавистью и одной и той же придуманной правдой, так же делят всех на своих и чужих…

– Всех людей, которые бывают на богослужениях, регулярно приступают к таинствам, можно назвать членами Церкви? Ну, скажем, чиновника-коррупционера можно?

– Всех. Все мы являемся членами Церкви. Я говорю не о тех людях, которые просто себя причисляют к православным, а тех, которые действительно на практике являются таковыми.

Наша Церковь сегодня в таком состоянии, что чиновник-коррупционер может участвовать в церковных таинствах, быть членом Церкви, а священник-сталинист может произносить на отпусте имена новомучеников и исповедников российских и не испытывать при этом никакого дискомфорта.

И мы должны признать, что как члены Церкви сегодня по своему внутреннему состоянию очень далеки от того, что говорит нам Евангелие, что говорит нам Христос. Мы готовы оправдать любую свою собственную ненависть, если она носит хоть какой-то благородный оттенок, совершенно забывая о том, что Евангелие нам никак не говорит об этом. Слово «любить» произносится у нас очень редко.

А голос Церкви – всегда через Евангелие. Если звучит не Евангелие, не Евангельский голос говорит, а какой-то другой, но при этом его носитель в священнической одежде и с крестом, то не нужно принимать его за голос Церкви. Частное мнение, не более.

http://www.trinity-church.ru/prior/articles/stati-i-intervyu-2016-goda/d...