Детки в клетке одиночества. Отцы и дети в истории цивилизации

Домашнее задание. Карл Ларссон. 1900

Гиперактивность, задержки развития, неврозы, аутизм — сегодня «прогрессивный» мир переживает эпидемию детских нервно-психических расстройств. И эта эпидемия — вряд ли недобрый и неожиданный подарок природы, уж очень долго человечество готовило для нее почву…

Рождение и рост ребенка — самое естественное и простое, что есть в мире. Дети взрослеют «как на дрожжах», только успевай за их переменами. Любовь к детям, умиление детством исконно присущи человеку. Общение с ребятишками, занятия, игры доставляют старшему поколению ворох хлопот, тревог, планов, раздумий. Как можно оставаться равнодушным, когда малыш смотрит на тебя с такой неподдельной радостью и доверием?

«Дороги нам родители, дороги дети, — пишет Цицерон, — природа сама смягчает мужскую суровость и вкладывает в отца сильную и нежную любовь к своим детям». Древнеримский поэт Альбий Тибулл рисует ребенка, который хватает отца за уши, чтобы расцеловать его, и старого деда, готового бесконечно слушать лепет внука. Среди многочисленных надгробий античного времени встречаются детские. Надписи на них свидетельствуют глубокую скорбь и привязанность родителей тех давних времен. «Отрока Туллия, который годы свои талантом превосходил, Григорио и Альтерия родители, единственного и драгоценнейшего погребли, прожил 4 года, 3 месяца».

Предприняв небольшой исторический экскурс, попробуем уяснить, каким было и как менялось взаимодействие родителей и детей в разные эпохи. Что составляло основу взаимопонимания и общих интересов?

Дети и взрослые в патриархальное время

Первоначально воспитание совершалось внутри дома и имело трудовой характер. Патриархальный тип прослеживается в истории разных народов. Педагогические сюжеты часто встречаются на страницах Библии. Примеры добрых и любящих родителей юного Самуила, Даниила, история Иосифа, наставления сыновьям Сираха и Соломона отражают педагогические воззрения ветхозаветного Израиля. И по сей день сходный уклад жизни можно наблюдать у простых, «нецивилизованных» народов. В России крестьянство было носителем патриархальной семейственности до 20-х годов XX века, когда техническая революция и рост городов переменили облик деревни. Крестьянские дети понемногу обучались грамоте, некоторые способные «шли в люди», однако книжное учение не слишком ценилось. Крепкие руки, практическая смётка и добрая христианская совесть — вот на чем стояла крестьянская жизнь. Детей растили, сообразуясь в основном с семейными нуждами. Существовали представления, единые для каждого, — нормы морали, традиции, общественные повинности. Но в первую очередь порядок жизни в доме определялся членами семейного круга. Такое воспитание не было стандартизованным, оно допускало многообразие, как бы природный почерк семьи, и выглядело по-своему мудро и последовательно устроенным.

Обучение детей обусловливалось широким участием их в жизни взрослых. Для родителей естественно передавать жизненные навыки, а для детей — ориентироваться на практические примеры старших. Суровый характер жизни давал знать о себе. За время взросления дети видели больше наказаний и строгости, чем внимания и родительских ласк. Нельзя при этом сказать, чтобы отношение к ребенку было равнодушным. Фольклорные источники донесли до нас разнообразную народную культуру пестования. И по сей день молодые матери поют своим малюткам народные колыбельные, прочитывают потешки, прибаутки, побасенки, скороговорки, считалочки. Дитя называют здесь самыми нежными, самыми светлыми именами: «дитятко-родиминка», «ангелочек», «свет мой ясный», «душка-лапушка». Появление на свет младенца воспринимается как дар Божий:

Впоследствии, в годовом круге напряженных сезонных работ, отношения родителей с подросшими детьми приобретали более практический характер. Приобщать к работе начинали обычно с пятилетнего возраста. В 15 лет подросток считался уже полноценным работником. Девочки нянчили младших детей, пряли, пасли мелкую скотину и птиц, мальчики подсобляли отцу и носили завтраки в поле. На десятилетнюю дочь мать оставляла весь дом, стряпню и младших детей. Старшие братья и сестры держали себя с младшими как взрослые, учили и наказывали их.

Вспомним шестилетнего Власа, «мужичка с ноготок», героя некрасовского стихотворения. В трескучий мороз он и отец работают на заготовке дров: отец рубит, сын водит под уздцы лошадь к дому и назад, в лес. Поведение Власа выглядит настолько недетским, что останавливает на себе внимание автора. Мальчонка говорит грозно, шествует «важно, в спокойствии чинном». Финальная сцена колоритна. В подражание голосу отца Влас кричит лошади «басом»: «Ну, мертвая!» — и спешит уйти от надоедливых расспросов.

Природность условий, простота морали, единство занятий создавали основу для взаимопонимания поколений. В патриархальном домашнем космосе свое место имел каждый, даже ребенок. Его участие в происходящем было взаправдашним, это не было «существование, отложенное на потом» и «жизнь понарошку», как у многих современных детей и юношества, до 20-25 лет осваивающих всё новые знания и не совершающих ничего настоящего.

Воспитание: профессиональное или семейное?

Слово «школа» (от древнегреч. «сколе») первоначально означало занятия в свободное время. Науками было принято заниматься в промежутке между остальными делами. В период ранней античности учителя (грамматики) — мелкие служащие, готовые учить и дома, и в классах; они безвестны и презираемы. О неудачниках говорили: «Он умер или сделался где-то грамматиком».

Постепенно жизнь принимала более сложные формы, усиливалась роль торговли, правовых отношений, законов, пополнялся фонд достижений науки, искусства, философии. Нужда в грамотных работниках, чиновниках и руководителях меняла практику воспитания. Наступал этап профессионализации воспитательных отношений.

Всё заметней чаши весов склонялись в сторону школы. Обучение становилось более трудоемким. Время, которое дети проводили на уроках, удлинялось. Учеба постепенно становилась главным занятием детства. Эталоном у эллинов считалась гармоническая совокупность совершенств, «калокагатия», или буквально «великодушие»: красивое тело, эрудиция, правильное мышление, убедительная речь.

Отец и мать также вовлекались в общественные отношения. Семья, как бы выплескиваясь из дома наружу, переставала быть основой и средоточием жизни. В новых условиях человек сознавал себя прежде всего членом общества, а уже потом мужем или женой, отцом или матерью. В Риме и Греции ребенка держали в семье до 7 лет, затем отдавали в школу. Родительское участие в воспитании было поверхностным: сначала приставить к малышу невольника-педагога, буквально «детовода», «детоводителя» (часто самого никчемного работника), а дальше обеспечить его обучение, материальную сторону. Девочек обучали, в основном, рукоделию и «икономии» (управлению домашним хозяйством); они брали домашние уроки чтения и письма, знакомились с музыкой и поэзией.

Значение профессиональных учителей («дидаскалов») в обществе выросло. О них стали говорили с большим уважением: «Родители дают нам только жизнь, а наставники — достойную жизнь» (Аристотель). Возникла теория воспитания и образования («пайдейя»). Подобное положение устраивало родителей и наставников. Одни могли жить своей жизнью, другие — зарабатывать свой хлеб и пользоваться статусом в обществе.

Лейтмотив профессиональной педагогики — общественная польза. Воспитывать детей необходимо и хорошо, поскольку они будущие граждане. Меры общественного контроля бывали иногда довольно жестоки. Так, в Спарте воспитание детей объявлялось коллективным. Город-государство вёл многочисленные войны, детей с раннего возраста отбирали у родителей и передавали в специальные учреждения, где создавались чрезвычайно жесткие условия жизни и обучения военному искусству. Идеалы спартанства не делали различий между полами. Учеба девочек была устроена по сходной программе. К опыту Спарты станут обращаться впоследствии в гитлеровской Германии («гитлерюгенд») и в Советской России, в работе детских колоний и коммун.

Платон в «Политике» описывал телесную близость и деторождение как обобществленные, перешедшие в ведение государства: «Все жены мужей должны быть общими, и отдельно пусть ни одна из них не сожительствует. И дети тоже должны быть общими, и пусть отец не знает, какой ребенок его, а ребенок — кто его отец». Женщина, по мнению философа, должна активно трудиться для общества, и детей ей следует передать социальному попечению.

Античность верила, что, получив знание, люди добровольно изберут благо. По суждению Сократа, достаточно открыть перед людьми красоту и пользу добродетели, и они не осмелятся действовать против нее. Но взлет философии, искусств и наук не делал человека более совершенным. Греция и Рим пали жертвами скептицизма, кризиса нравственности. Просвещенность — совсем не единственное из того, что требуется человеку. Наряду с обретением знаний и эстетическим развитием, воспитаннику необходимо представлять жизненные цели и уметь обуздывать пороки.

В сферу общественного образования вторглись честолюбие, жажда славы и денег, азарт борьбы с конкурентами. Наставники стали соревноваться, кому удастся собрать наибольший круг последователей. Стремление к истине оказалось подменено личными интересами и мнениями. Софисты открыто, на спор хвалились, что могут доказать правоту как одного, так и другого из противоположных тезисов. Не были лишены школы в Риме и Греции и прочих страстей: широкое распространение имела педерастия, и это почти не скрывалось. Герострат, поджигающий храм в Эфесе, одно из семи чудес света, — таково нарицательное изображение тупика античной культуры.

Общественное воспитание не в силах заменить семьи. «Семья решительно незаменима, — пишет один из выдающихся ученых, теоретик воспитания протопресвитер Василий Зеньковский. — Ничто не может заменить той единственности и неповторимости взаимной любви, которая может иметь место лишь в семье. Общая жизнь, общие заботы и затруднения — и все это на протяжении многих лет; живое единство семьи с ее родственными связями, поддерживающими, как бы обвивающими каждую семью; свои семейные традиции, свои воспоминания. Самая дурная семья, оставляющая много ран в душе ребенка, во многих отношениях несоизмеримо лучше самой прекрасной, но не семейной воспитательной среды. Семья решительно незаменима!»

«Детское» христианство

На закате античности Церковь берет на себя роль защитницы лучшего, что было в классическом наследии. Христианство не отвергает опыта общественного воспитания. Христианские юноши учатся у риторов, читают философские сочинения. Культура, семейный уклад и обычаи народов также остаются прежними. Но новозаветная закваска уже подымает «новое тесто». Меняется представление о браке, взгляд на положение женщины, смягчаются жестокости рабовладения, под запрет ставятся детоубийство и продажа детей. Во всём этом — как бы дуновение свежего ветра, наполняющего паруса. И сам взгляд на детство становится иным.

Древность не знала идеи ценности детского возраста. Человеком в полном значении считался взрослый. Дети оставались «за скобками» общественной арифметики; им только предстояло войти в жизнь. Детское — несерьезно, стихийно, наивно, опасно и нерасчетливо. Ребенок с его малым практическим опытом, неразвитой волей и интеллектом не мог даже ставиться в сравнение с взрослым.

Христос выводит на середину круга дитя и, указывая на него, говорит: если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное, — и это один из евангельских парадоксов, которые не могут вместить слушающие. Г. К. Честертон пишет: «Если мы хотим показать, как своеобычно Евангелие, трудно найти лучший пример. Почти две тысячи лет, как мы ощущаем мистическое очарование детства. Но старый мир не понял бы нас, если бы мы сказали, что ребенок лучше и священнее взрослого».

Отсюда берет начало христианское понимание педагогики. Детство теперь называют учителем смирения, образцом невинности, примером безмятежности (об этом говорил, например, св. Лев Великий). Отношения человека и Бога осмысливаются как воспитательные. Перу Климента Александрийского, древнего церковного писателя и философа, принадлежит трактат «Педагог», где Христос представляется в виде Детоводителя, поводыря и пестуна человека. Этим подчеркивается смирение и забота Спасителя.

В христианской иконографии душа человека изображается в виде ребенка, чаще спеленутого. Священным символом для христиан стал образ Божией Матери с Младенцем Христом на руках. Ничего подобного не знала традиция древности. Дети в ней изображались всегда как уменьшенные копии взрослых или как забавные карапузы-эроты.

Истину, по словам апостола Павла, Бог открывает младенцам и утаивает от мудрых. Само исповедание христианами веры представляется в чем-то детским — доверчивым и простым. Христианин мыслит себя как дитя Божие; Церковь собирает человечество под единое руководство и научение.

Внимание к детству в итоге приводит к накоплению опыта христианского воспитания. Василий Великий упоминает об упражнениях и правилах сна и бодрствования, времени, меры и качества пищи, приличных возрасту. Златоуст призывает смотреть на различия в каждом из детей и считаться с их склонностями. Педагогика поставляется им на высоту духовного делания, «высочайшего из искусств мира».

Ответственность за воспитание возвращается в семью. Ранние христиане чрезвычайно серьезно относились к духовному выбору детей. Исповеднический характер времени, личная вера, испытываемая в гонениях, накладывают свой отпечаток и на педагогические воззрения христианского периода. На чашах весов здесь — не успех и общественные приличия, но спасение и гибель души. Когда юношей Августин отошел от Церкви, его мать Моника так много молилась и плакала, что святой епископ Амвросий предрек скорое возвращение блудного сына: «Не может быть, чтобы совсем погибло чадо таких жарких слез».

В первые века христианства семья оказывается разделена. Как иудейская, так и языческая традиции видят угрозу в новой вере и сопротивляются ей. Ярыми гонителями часто выступают отцы семейств. Для житий это типичный сюжет: один из семьи исповедует себя христианином и претерпевает нападки. Чаще это дочь (мученицы Варвара, Христина, Ирина, Сусанна, Пелагия, Иулиания и др.), которая идет против воли отца. Известны примеры иного противостояния: жена против мужа, мать с детьми против отца или сановного родственника, свекровь против невестки.

Но уже рождается новое понимание родства, к Церкви присоединяются домами; в семейном кругу проводят христианскую жизнь и так же общесемейно исповедуют свою веру. Так, мать св. Григория Богослова Нонна обратила мужа, бывшего язычником. Об Анфусе, матери св. Иоанна Златоуста, язычник Ливаний говорил: «Ах, какие у христиан есть женщины!»

Теплый, дружественный образ семьи, внимание к детству, стремление к самосовершенствованию, к взаимопроникновению душ и внутренней правде взаимоотношений — всё то, к чему мы привыкли и ценим сейчас, — являются приобретениями христианской эпохи. Нет места отстаиванию собственных интересов. Души ощущают себя покойно, когда сохраняют единство. В самом деле, в тысячу раз проще устранить поводы для размолвки, нежели переживать разделение по вздорным и мелочным поводам. Златоуст называет соприкосновение любящих душ самым плодотворным педагогическим средством: «Ничто не бывает столь поучительно, как сие: любить и быть любимым».

На поруках у теле-няньки

Взаимопроникновение душ, увы, становится редкостью в наше время. Любовь ускользает из поля педагогических дискуссий. Автономия взрослых и детей рассматривается как норма, и вместо самоотдачи, участия обсуждать предпочитают права и свободы. Устройство общества чрезвычайно усложнилось, так что родители и дети практически лишены точек соприкосновения. Одни поглощены работой, вторые с раннего возраста переданы на попечение детских учреждений. По существу, наша жизнь разомкнута, мы живем как бы в параллельных отдельных мирах — взрослом и детском.

«Миллионы наших малышей отданы на воспитание детским садам и телевидению, — пишет доктор Энтони Эванс, автор книги „Как управлять семьей в этом неуправляемом мире“. — У таких детей впечатления от жизни не связаны с родителями. Многие из них становятся частью нового явления: „дети с ключом на веревочке“. Они приходят из школы в пустую квартиру и весь день предоставлены сами себе. Они включают телевизор и забивают себе голову всем, чем только ни пожелают им забить ее продюсеры».

По статистике, которую приводит автор, средний американец тратит менее 30 секунд в день на осмысленную беседу с детьми. Всего за год набегает около трех часов. Для сравнения, средний третьеклассник в США проводит в год 900 часов в классе и 1170 часов у телевизора и компьютера. «Наши дети — не просто потерянное поколение, они рождены от потерянного поколения», — констатирует доктор Эванс.

Значимый взрослый

Длительное время педагогика развивалась в русле создания специальных методик, приемов работы с детскими коллективами, изучения личностных особенностей ребенка и совершенствования школы как организационной структуры. Ныне в работах ученые всё чаще обращают внимание на понятие «детско-взрослой общности» (children-adults community). Педагоги и психологи приходят к заключению, что ребенок познает мир не исключительно самостоятельно и прямо. Познание совершается в значительной степени опосредованно — через «значимого взрослого», в силу присутствующего между ними механизма эмоциональной и ценностно-смысловой передачи.

Значимый взрослый — родной или близкий человек, оказывающий определяющее влияние на развитие и образ жизни ребенка: родитель, опекун, учитель, наставник. Влияние его можно сравнить с эффектом сообщающихся сосудов: из одного резервуара, взрослого, содержимое естественным образом переливается в детский. Поток информации от окружающего мира очень велик, разум и чувства ребенка элементарно не справлялись бы с «перевариванием» такого объема впечатлений, если бы не старший в роли своеобразного интерфейса или ретранслятора, на «волну» которого настроен воспитанник.

В детские годы каждый нуждается в близкой душе рядом; в ком-то, кто поведет за собой. Когда по каким-то причинам значимого взрослого нет, развитие наталкивается на препятствие. При этом диагностируют нарушение детско-взрослой общности, чреватое отклонениями. Эпидемия детских нервно-психических расстройств, от гиперактивности и задержек развития до неврозов и аутизма, терзает современное общество. Она, главным образом, становится следствием именно одиночества детской души, ее оставленности с самого раннего возраста.

Первым и самым глубоким типом связи, несомненно, является связь между членами семьи. Детский врач и педагог Бенджамин Спок, энтузиаст семейного воспитания, пишет: «Именно от того, как мы прикасаемся к детям, как заставляем учить уроки и укладываем спать, как смеемся в их присутствии и рассказываем о себе — от всего этого зависит становление детской души». Другие типы наставничества достигают положительного результата в той степени, в какой тяготеют к семейному типу. Это касается в том числе школьной практики: все наиболее интересные опыты школьного воспитания и обучения, как например, школа Ушинского и Рачинского, педагогика Макаренко, Корчака и Сухомлинского, более поздние эксперименты Давыдова и Эльконина, при несхожести конкретных воззрений и методов, имеют сходную черту: в школьном классе ими создавалась атмосфера сопереживания и ценностного единства, характеризующая детско-взрослую общность, а сам педагог принимал на себя роль значимого старшего, напоминающую родительскую.

Разнообразные знания и профессиональные методики способствуют детскому развитию. Школа и детский сад, секции и кружки, курсы и студии растят вундеркиндов, лауреатов и рекордсменов. Но если мы желаем своим детям душевного здравия и равновесия, а самим себе — теплоты и утешения в старости, иного пути, кроме материнского и отцовского воспитания, общения в домашнем кругу утверждения крепких семейных ценностей, нет.

Автор Андрей Рогозянский