Дети неофитов: почему современных студентов раздражает православие?

Поколение студентов, поступивших в ВУЗы накануне перестройки стало фундаментом церковного возрождения начала 90-х. Еще в 1990-е студенты журфака МГУ разбирали на семинарах ораторское искусство Христа, публицистику апостола Павла и литературные приемы святых отцов. Христианские тексты студенты воспринимали с большим уважением, сегодня многие из них протестуют против строительства храма на Воробьевых горах. В лице современного студента Церковь все чаще находит не сторонника, а оппонента. В чем причины? Комментирует доцент кафедры зарубежной журналистики и литературы МГУ Григорий Прутцков.

Перекормленные верой в детстве
-- Действительно, информация о письме Патриарха ректору МГУ Виктору Садовничему с просьбой выделить место для строительства храма на Воробьевых горах попала в СМИ, и в МГУ началась официальная дискуссия. Возникло два направления: одни просили построить храм и даже читали акафисты свв. Кириллу и Мефодию (в том числе и профессора), другие писали и подписывали протестное письмо и организовывали что-то очень похожее на стояние с просьбой храм не строить.
Такую ситуацию трудно было бы представить еще лет десять-пятнадцать назад. Я преподаю с 1994 года и в первые годы работы практически не встречал со стороны студентов отрицательного, тем более агрессивного отношения к Церкви.
Мой предмет -- история зарубежной журналистики. В первом семестре мы изучаем протожурналистику -- то, что было до появления журналистики в нашем понимании. Разбираем ораторское искусство Древней Греции, приемы, подходы, способы построения речей ораторов. А в качестве примера для рассмотрения я предлагаю студентам христианскую проповедь: мы обсуждаем ораторские приемы Христа, апостола Павла, других апостолов, письменную публицистику посланий апостола Павла. Рассматриваем, как развивалась риторика далее, в IV веке, на примере таких авторов, как свв. Иоанн Златоуст, Василий Великий, Амвросий Медиоланский, Иероним Стридонский.
Изучение Нового Завета в контексте истории зарубежной журналистики для меня не только одна из тем семестра, но и повод ненавязчиво поговорить со студентами о вере и христианстве. Многие студенты впервые читают Новый Завет, готовясь к нашим занятиям. При этом никакого религиозного подтекста я не предлагаю, напротив, подчеркиваю, что мы изучаем библейские тексты не с точки зрения религии, а как факт истории, культуры и риторики. Как информацию.
Но отношение к содержанию, смыслу текстов, с которыми человек работает, все равно возникает. Это показывают диспуты, которые я устраиваю на семинарах, на темы: «Что в этом тексте, на ваш взгляд, вечное, а что устарело»? Допустим, в послании апостола Павла о семье и браке: о том, какими должны быть отношения мужа и жены в семье (эта тема всегда актуальна). Или в ораторском искусстве Христа -- какие приемы могут действовать и сегодня, а что, на взгляд студентов, устарело?
И вот что я заметил. В 1990-2000-х годах в группе из 15-20 человек подавляющее число студентов было очень лояльно к христианству. Христианские тексты студенты воспринимали не просто с большим уважением, но и как руководство в различных жизненных ситуациях.
Последние два-три года наблюдается совсем другая тенденция. В большинстве случаев студенты стали относиться к христианским текстам настороженно или даже агрессивно. Люди просто лояльные остаются в меньшинстве, и любые диспуты проходят очень эмоционально. Причем речь идет не об отношении ко Христу (атеисты встречаются крайне редко). Эти люди верят в Бога, признают Христа, но не воспринимают Церковь. Я всегда стараюсь осторожно спрашивать у них, так, чтобы вопрос не был воспринят как давление: что вас привело к такому отрицанию? И выясняется, что в большинстве случаев это люди, которых в детстве родители «перекормили» Православием: заставляли ходить в храм, исповедоваться, молиться, поститься. И дети делали все это с раздражением, потому что не понимали значения многого, а взрослые не объясняли. Главным воспоминанием, которое осталось у них о том, что такое духовная жизнь, церковная жизнь, оказалось принуждение и запреты. А когда они стали взрослыми, то отвергли это вместе с послушанием родителям. То есть большинство студентов, которые сегодня отрицательно относятся к Церкви, выросли в церковных семьях.

Как не потерять поколение?
В чем могут быть причины? Родители детей «первого непоротого поколения», которое сейчас так критично к Церкви, пришли к вере в девяностые годы. Но вот воцерковились ли они? Сама традиция воцерковления у нас была прервана, и сколько времени должно пройти, чтобы разобраться, по словам святителя Феофана Затворника, «что есть церковная жизнь и как на нее настроиться»? Из литературы были доступны лишь переиздания дореволюционных книг, часто репринтные, во многих случаях не имеющие коннотаций с современной жизнью. Даже священники далеко не всегда могли ответить на вопросы, касающиеся внутреннего смысла православной веры, а не ее обрядовой стороны.
Но и обвинять здесь никого нельзя. Это было поколение неофитов, которое практически вслепую шло к вере, делая ошибки по незнанию. К сожалению, преобладание в вере внешнего, обрядового, экстенсивного печально отразилось на новом поколении. Дети ведь отличаются особой искренностью. По своему опыту (у меня двое сыновей) я знаю, как остро они чувствуют фальшь, если взрослые, например, заставляют молиться, идти в храм, и даже сами ходят в храм, читают Евангелие, но не живут, не умеют жить по-христиански. Дети видят сам факт жизни, их невозможно обмануть. И сегодня подросло поколение, которое видело, что слова их родителей расходятся с делами.
Я думаю, именно это недоверие и проявилось в отношении и к Церкви в целом, и к строительству храма на Воробьевых горах в частности. И я не могу этих людей осуждать, я просто не вполне понимаю, как мне себя с ними вести. В девяностые годы все было в этом отношении просто: студенты добровольно помогали восстанавливать Татьянинский храм, разбирали завалы, таскали бревна, такие, как, по советской легенде, Ленин на субботнике носил. А скажи сейчас: «Пошли, ребята, поможем бревна в церкви таскать», боюсь даже подумать, что мне ответят. И ведь это не атеисты и не мусульмане, а верующие в Бога крещеные люди.
Духовную жизнь возродить экстенсивным способом, думаю, невозможно. Когда Сталин предложил патриарху Сергию в 1943 году открыть Троице-Сергиеву лавру, которая перед этим более 20 лет была закрыта, патриарх Сергий сразу ее не взял. Он сказал, что у Церкви нет кадров, чтобы возобновить там церковную жизнь, занятия в семинарии и т. д. Но по его поручению были организованы богословские курсы при Новодевичьем монастыре в Москве, где и подготовлены кадры для Лавры. Церковь приняла ее от государства только в 1946 году. Казалось бы, власть дает: берите! Но патриарх Сергий понимал, что большинство священников, сохранивших верность Православию, сосланы, сидят в лагерях. И если сейчас наполнить Лавру людьми, которые пришли из раскола, из обновленцев, что это будет за церковная жизнь и кто у нас будет пастырями, учителями? Хватило трех лет, чтобы подготовить новое поколение священников, которые стали преподавателями во вновь открывшейся Троице-Сергиевой семинарии и академии. Поэтому и сегодня отводится такое важное значение катехизации, знанию хотя бы основ веры, в которую ты крестишься. Чтобы нам опять не оказаться «крещеными, но не просвещенными». Стоит вспомнить, что атеизм 1917 года вырос из тех же явлений: когда слово преподавателей веры, священников, людей, которые отвечали за духовное воспитание, расходилось с делом. Немало революционеров, начиная со Сталина и Микояна, вышло прямо из семинарий. И если сегодня не задуматься, почему дети верующих родителей настроены против Церкви, мы действительно можем потерять это поколение и повторить 1917 год.