Cвященник Андрей Давыдов: Проповедь через икону призвана быть живой

Иконописец священник Андрей Давыдов живет и работает в Суздале, где руководит иконописной мастерской и восстанавливает два древних храма, в которых является настоятелем. Его работы можно встретить в храмах и частных собраниях России, Украины, Италии, Англии, Франции, Голландии, Испании, США и других стран. На протяжении многих лет он ведет курсы для западноевропейских иконописцев. Отец Андрей является также автором ряда богословских трудов по церковному искусству. Несмотря на острую нехватку времени, он охотно согласился ответить на вопросы портала «Православие.ру».

 – Отец Андрей, в силу своей многогранной деятельности вы, несомненно, могли составить представление о состоянии современной иконописи. Впитала ли она богатейшее наследие прошлого? Каковы ее новые черты?

– Уже более ста лет в мире отмечается все возрастающий интерес к иконе. В самом деле, я знаком с наиболее заметными направлениями в этой области; мне приходилось преподавать в различных иконописных школах у нас и за границей. Насколько я могу судить, наиболее интенсивно иконопись развивается у нас, в России. И это лидерство обусловлено объективными обстоятельствами.

Именно с России в конце ХIХ – начале ХХ века начался процесс «открытия» иконы. После революции он плодотворно продолжился в среде русской эмиграции. Как только работа в этой области опять стала возможна на Родине, у нас появилось много исследователей, искусствоведов и реставраторов, которые своими научными трудами создали базу для старта в практической сфере. А с 90-х годов минувшего века, когда в нашей стране после десятилетий насаждавшегося безбожия начали открываться храмы и монастыри, труд иконописца стал востребован и было организовано несколько крупных иконописных школ.

Работа художника, любующегося чудом Божиего мира, связана с некоей внутренней религиозностью. Думаю, что и в атеистический период среди художников процент верующих был значительно выше среднестатистической цифры. Для верующего художника, конечно же, очевиден интерес к церковному искусству, значение которого особенно велико в Православии. И не случайно многие верующие художники имеют желание поработать для Церкви.

Полагаю, русская школа иконописи испытывает сейчас наибольший интерес в мире, что накладывает на нас большую ответственность. Ведь икона – одно из самых заметных свидетельств о жизни нашей Церкви. Входя в православный храм, человек, в первую очередь, видит иконостас, иконы и росписи. Иконные изображения есть теперь почти во всех католических и протестантских церквях. Выставки икон путешествуют по миру. Так посредством иконописи православное понимание и восприятие христианства становится доступным людям во всех частях света. Эта проповедь через икону призвана быть живой, проникновенной, свидетельствуя об источнике интенсивной духовной жизни как в предании, так и в современности нашей Церкви.

– Из каких истоков черпают наши иконописцы, создавая свои творения? Чему вы учите своих учеников?

– Помню, как в 1980-х годах иконописцев интересовал исключительно период русской иконописи ХV–ХVI веков. От этого периода, как наиболее близкого к нам по времени, осталось наибольшее количество прекрасных памятников. Постепенно, по мере углубления в предмет, стало проясняться, что традиция церковной живописи, которая может быть продолжена в современном церковном искусстве, гораздо шире этого отдельного этапа. Многие наши иконописцы увлеклись ХIV веком, домонгольской живописью ХI–ХIII веков.

А затем пришло осознание того, что русская школа иконописи не может быть понята и правильно освоена без изучения византийского искусства в целом, поскольку является его неотъемлемой частью. Немало мастеров исследуют сейчас художественные традиции греческой, синайской, сербской и других школ. Особый интерес вызывает наиболее ранний период христианского искусства: живопись катакомб, первые иконы, доиконоборческие фрески и мозаики.

Так как интерес к иконе на Запад пришел из России, то западные иконописцы начинали свое с ней знакомство с русских образцов. Теперь мне приходится объяснять итальянским студентам, что мозаики Равенны VI века (город Равенна находится в Италии) – это значимая часть нашей общей иконописной традиции, и здесь мы можем многому научиться. Или сообщать им о том, что, к примеру, в Риме по храмам насчитывается около 600 икон, многие из которых – классические образцы церковного искусства периода до разделения Церквей.

Мне представляется важным передать моим ученикам установку на то, что мы, современные иконописцы, должны воспринимать великую традицию иконописания не как некий объект для механического копирования, а как бесценное достояние, которое мы имеем возможность фундаментально изучать и впоследствии работать на этом основании свободно и ответственно.

– Отец Андрей, есть что-то, что не устраивает вас в развитии современной отечественной иконописи?

– Когда мы, молодые верующие художники, посвятившие себя иконописи, только начинали свой путь 30–35 лет назад, нас можно было пересчитать по пальцам одной руки. В каждом случае это было личное призвание, как призвание к монашеству или священству. Все эти иконописцы и сейчас интересно и плодотворно работают, что подтверждает верность выбранного пути. С годами в стране стало появляться все больше школ и факультетов, выпускающих каждый год сотни студентов.

Такой интерес к церковному искусству не может не радовать. Но нельзя забывать, что иконопись – это мастерство, основанное на глубинных знаниях и таланте, «чувстве» традиции, личном опыте церковной жизни и, конечно, многолетнем труде и постоянном обучении. Если чего-то из этих составляющих нет, то мы имеем дело с профанацией искусства или бездушным ремесленничеством. По моему мнению, и в храме, и в квартире предпочтительнее иметь белые стены, чем плохие работы, – иконопись не терпит низкой планки.

В последние годы, к нашей радости, открывается много храмов. Но часто, глядя на наспех выполненные «художественные» работы в иконостасе и настенные росписи, пытаюсь понять: зачем нужна срочность в таком деле? Церковное искусство – это средство благовестия христианства, а не количество погонных метров росписи, золоченых завитушек и рядов иконостаса.

Мне кажется, что у наших настоятелей было бы полезно воспитывать бережное, трепетное отношение к архитектурному пространству храма. Ведь храм и пустой прекрасен и пригоден для совершения служб, потому что весь посвящен Богу и молитве. По своему священническому опыту знаю: лучше иметь две хорошо написанные иконы, помогающие сосредоточению и молитве, объединяющие людей в общем Богослужении, чем 122 такие иконы, которые не «сотрудничают» с пространством храма и с находящимися в нем «предстоящими и молящимися».

Современные иконописные школы ориентируются в преподавании и практической работе на различные направления иконописи. Наверное, для настоящего периода это нормально. Исследуя с разных сторон общую традицию церковного искусства, мы пытаемся выяснить, что из нее ближе нашему современнику. Хотя у меня и имеются свои художественные и стилистические предпочтения, думаю, что настоящий иконный образ может быть выполнен в различных иконописных стилях. Ведь дело не просто в выборе стиля, а в отношении мастера к своей работе. Если мастер воспринимает иконный образ как возможность проявления Первообраза и встречи сегодняшнего с вечным, он приложит все силы своей души, чтобы найти адекватные средства для реализации этой задачи.

– Расскажите, пожалуйста, о ваших работах. Где их можно увидеть в нашей стране и за рубежом? И над чем вы работаете сейчас?

– Как-то, лет десять назад, мне потребовалось для какой-то анкеты составить список своих работ. Вспоминали вместе с женой полвечера, уписали убористо страницы три и потом поняли, что и половины не зафиксировали. Конечно, кроме Москвы, Питера, Киева, следует назвать те города и храмы, где я по многу лет служил настоятелем, – и в Литве, и в Латвии, и в Пскове, и сейчас во Владимире и Суздале. Много писанных мною икон по разным странам нашего большого мира…

В последние годы я стал понимать важность работ не только для прихода и церкви, но и для конкретных людей. В семью, в дом, в детскую, в подарок любимой дочке на венчанье… Когда есть «знаемый» адресат, работа приобретает особое измерение.

Сейчас я занимаюсь очень интересным для меня проектом как раз в этой области. Одна благочестивая женщина усыновила трех прекрасных детишек и прилагает много усилий, чтобы дать им хорошее образование и воспитание. Кроме многого прочего, что она делает для этого, она поставила на своем участке небольшую, но очень красивую и уютную часовню, куда она и дети будут приходить для личной молитвы, некоторых служб и встреч со священником. Я сейчас пишу туда иконы. Следующим этапом предполагается роспись потолка и абсиды.

Представьте, как это увлекательно: небольшое интимное церковное пространство, которое будет своим – родным и близким – для конкретных прихожан. Поэтому в программе росписи – изображения святых тех людей, которые будут посещать этот храм. То есть конкретная задача этой постройки соотносится с определенными, живыми людьми. Такой подход существовал и в древности: люди ставили храмы и знали, что туда всю жизнь будут ходить они сами, их дети, внуки, правнуки, соседи, друзья… Так рождалось ощущение родства Церкви и отдельной личности. Икона писалась не вообще в абстрактное пространство, а каждый раз для конкретного места и по запросу конкретных людей.

– Вы работаете в редчайшей сегодня древней технике энкаустики. Что ее отличает, как она сочетается с православной традицией?

– Последние 17 лет я действительно вплотную занимаюсь энкаустикой. Это живопись минеральными красками, где связующим является специально приготовленный и смешанный с другими компонентами пчелиный воск. Энкаустика использовалась в живописи Древнего Египта, Греции и Рима и была воспринята христианским искусством. Достаточно сказать, что все наиболее древние иконы, которые мы знаем, написаны в технике энкаустики. Она широко применялась в церковной живописи вплоть до Х века, а впоследствии стала заменяться яичной темперой. Это было вызвано не только необходимостью упростить процесс живописи, но и изменением запросов к иконописному образу.

Сейчас мы приходим к заключению, что особая выразительность древних икон, необыкновенная глубина и тонкость цветопередачи, переданные в технике энкаустики, отвечают внутренним запросам современного человека. Восковая живопись дает прекрасные результаты не только в иконописи, но и в стенописи, и поэтому смею надеяться, что мои работы в этом направлении окажутся полезны.

Конечно, я пишу не только энкаустикой. Когда требуется, и обычной яичной темперой, и фреской, и золотой наводкой по меди. Надеюсь добраться до мозаики…

– Пожелаем вам, отец Андрей, помощи Божией в ваших многотрудных делах. Но как вам – мастеру, учителю, настоятелю – удается сочетать все эти виды деятельности?

– Для меня этот факт – счастливое и гармоничное соединение. И служение в качестве священника, и профессиональная работа иконописца – это две стороны одной медали.

В Суздале с его статусом города-музея сложилась особая ситуация: 20 действующих храмов и четыре монастыря на 10 тысяч населения. Поэтому приходы у нас в основном малолюдные, исключая два-три храма, стоящих на магистральных туристских тропах. Хотя наш Христорождественский храм расположен в центре города, в «Кремлевской» зоне, это довольно тихое место, и я имею возможность уделять достаточное время работе над иконами. Иконописная мастерская находится тут же, при храме. По окончании службы я могу приступать к работе, а по окончании работы – начинать службу. В течение рабочего дня тоже полезно устраивать небольшие богослужебные перерывы. Например, на чтение часов, вечерни или молебна о каких-то нуждах, с которыми заходят люди. Таким образом, в храме сохраняется постоянный ритм молитвенной жизни. Поскольку я и мои сотрудники всегда за работой, храм и мастерская открыты для посещений во все дни недели с утра и до позднего вечера.

Вот так и получается: работа иконописца имеет у нас тесную связь со своим предназначением: Богослужением и молитвой.

<!--noindex-->

http://www.pravoslavie.ru/guest/55654.htm