Чтобы входящие видели свет. Марина Бирюкова

Страница для печатиОтправить по почтеPDF версия

10 июля Церковь вспоминает обретение мощей преподобного Амвросия Оптинского.

 

 

«И когда его не стало, нельзя было не понять, что мир не способен на ту любовь, которая была в нем. Вас могут по-мирски любить горячо и преданно. Но этой всеобъемлющей, нетребовательной, все­прощающей любви вы уже ни от кого не дождетесь». Так писал о преподобном Амвросии Оптинском Евгений Погожев (Е. Поселянин), церковный историк и духовный писатель конца XIX — начала XX века, расстрелянный за исповедание веры и монархические убеждения в 1931 году. Евгению Погожеву был всего 21 год, когда оптинский старец отошел в вечность. Но встреча с преподобным озарила и согрела всю его жизнь, вплоть до дней мученичества. А сколько их было всего — спасенных, отогретых, вразумленных, укрепленных и направленных оптинским батюшкой? Сам же Поселянин пишет — тысячи и тысячи. И у каждого из этих тысяч складывалось впечатление, что он у батюшки — если не на первом, то где-то на одном из первых мест. И каждый из этих первых, то есть бесконечно значимых для отца Амвросия людей, в октябре 1891 года почувствовал себя сиротой.

Оптинский старец Амвросий, хотя и участвовал в книгоиздательской деятельности монастыря, собственных книг не писал — ни сил, ни времени на это у него не оставалось совершенно. Его частные письма и устные высказывания нашли свой переплет уже после его смерти — трудами оптинских насельников и шамординских монахинь, усилиями духовных детей и учеников. «Батюшка, как это вы просто все говорите», — удивлялись ученики при жизни учителя, а он отвечал, что просил этой простоты у Бога много лет. Простые и точные советы преподобного запоминаются с первого раза на всю жизнь: «Когда нападает гордость, скажи себе: чудачка ходит». Действительно, ведь гордость глупа и смешна! Или: «Читайте "Отче наш", но не лгите: якоже и мы оставляем должником нашим». Раз услышишь — и никогда уже не произнесешь этих слов механически, не задумываясь. Или вот еще: «Тоска — дочь лени, а уныние — внук ей». Вместо жалости к себе, стало быть, ищи, где и в чем поленился. Бесценный совет!

«Правильно разумеющие с радостью воспоминают равно как Воскресение Христово, так и Крест Христов. Но немало есть малодушных, не скажу суеверных, которым о кресте и о несении креста и не говори. А если и молча им дают крест на благословение, то они или отказываются принимать, или, содрогаясь, принимают оный как бы предвестника какой-либо беды. Но не Крестом ли Христовым мы избавлены от власти и мучительства диавольского? Поэтому, малодушные, оставим неправильное мнение и равно возлюбим как Воскресение Христово, так и Крест Христов…»

Сам иеромонах (впоследствии иеросхимонах) Амвросий нес крест тяжелейший: он был очень больным человеком, и тогдашняя медицина не могла ему помочь. В тридцать пять лет он как священник вынужден был выйти за штат — телес­ная немощь не позволяла ему служить Литургию, и до конца жизни своей он уже не служил. Но люди шли к нему нескончаемым потоком, их становилось все больше — по мере того, как распространялась по России слава оптинского старца. То, что он прожил долгую (1812–1891) жизнь — воистину милость Божия. Не Сам ли Господь держал эту свечу на подсвечнике, чтобы помраченная Россиявидела свет (ср.: Лк. 8, 16)? Россия ведь уже хворала теми тяжкими недугами духа и сознания, которые спустя некоторое время привели ее к катастрофе. К больному монаху приходили люди, физически гораздо более здоровые, нежели он, но страждущие духовно. Кому-то из них он не помог — потому что нельзя было помочь, не было на то воли самого человека, и самый трагический пример здесь — Лев Толстой…

Но для преподобного воистину не было разницы, кто перед ним: «властитель дум» или неграмотная крестьянка из глухой деревушки. Широко известный эпизод с болевшими и издыхавшими индюшками говорит именно об этом: все люди были для преподобного равны, как равны они для Христа. Не в этом ли отличие нашей мирской любви от любви, заповеданной Спасителем? Мы тоже любим, и подчас сильно, но кого? Того, кого нам нравится любить, кто нам близок, дорог, кто наш — в отличие от иных, не наших, чуждых нам людей. Для нас люди не равны. Потому вряд ли мы выдержали бы то, что изо дня в день выдерживал старец Амвросий, который, по свидетельству очевидцев, к ночи не мог уже от изнеможения говорить, а наутро вновь открывал свои двери для нуждавшихся в утешении. Многим из них, кстати, требовалась не только духовная — и материальная помощь тоже, и они ее получали. Никаких подозрений, никакого контроля за расходованием средств при том не было — Бог все видит, Его не обманешь, этого довольно. Никакого значения не придавалось также и выражениям благодарности: «Если делаешь доброе, его нужно делать лишь для Бога, — учил старец, — а на неблагодарность людей не обращать внимания».

Упомянутый выше Евгений Погожев, духовный сын старца, писал, что страдание приходивших к отцу Амвросию людей «…утихало прежде, чем он начинал говорить. Туча душевная рассеивалась в лучах его святыни. То было что-то необъяснимое, но испытанное всяким, кто хоть сколько-нибудь знал его. Успокоение, больше того — какое-то тихое и вместе восторженное чувство давал душе один его вид. К чему тут были слова, когда перед вами был факт, живое доказательство живого неба, когда перед вашим утомленным от ничтожества земли взором в лице этого человека блистало само Царство Божие?»

И как же откликались люди на истинно христианскую любовь старца, как жаждали они общения с ним! Вот свидетельство одной из сестер основанной старцем Шамординской женской обители: «Еще в первых числах июля пронесся слух у нас, что батюшка собирается к нам после Казанской погостить, но нам казалось это несбыточной мечтой, мы боялись и радоваться, боялись даже и говорить об этом. Наконец, уже за неделю до приезда батюшки слух этот стал все чаще и чаще повторяться слышавшими от него самого. Говорили, что он приедет в пятницу, субботу, воскресенье. А мы все не смели этому поверить. Как, наконец, в понедельник начали стекаться к нам для встречи батюшки с разных сторон посетители. Тройка за тройкой так и мчится к Шамордину. В гостинице все номера заняты… (далее — описание общей радостной суеты, приготовлений к приему гостя) …Церковь также преобразилась: пол в ней устлали коврами, столбы и колонны украсили гирляндами папоротника и живых цветов. Но еще более праздничный вид придавали ей сияющие лица сестер, которые то и дело забегали туда узнать, не приехал ли кто из Оптиной, не слышно ли чего-нибудь о родном батюшке, весел ли он был накануне, покоен ли?..»

В Шамордино старец провел свои последние дни, там и скончался. И вновь пошли-поехали в обитель люди со всех сторон — проводить любимого человека в последний земной путь. Хоронить его решили в Оптиной, и гроб туда несли по осенней распутице на руках, сменяя друг друга, — двенадцать верст.

Амвросий Оптинский (в миру — Александр Гренков) прославлен в лике святых угодников Божиих на Поместном Соборе в 1988 году; это был год празднования Крещения Руси и, по сути, первый год свободы для Русской Православной Церкви. Одновременно со старцем Амвросием Церковь причислила к лику святых его современника и почти ровесника — святителя Феофана, Затворника Вышенского, и святителя Игнатия Брянчанинова, который преставился в 1867 году. Святой праведный Иоанн Кронштадтский был канонизирован двумя годами позже. Россия возвращалась к Православию и вновь обретала своих святых. 10 июля 1998 года при раскопках в Оптиной пустыни были обретены честные мощи преподобного Амвросия и еще шести святых Оптинских старцев. Ныне они почивают во Введенском соборе пустыни.

Сегодня о преподобном Амвросии написаны книги. Читая их, мы можем в какую-то минуту поддаться искушению и задать горький вопрос: почему же на моем-то пути не встретилось такого человека, за что я так обделен? Но, если мы все же не только читали, но и попытались хотя бы в какой-то мере стать учениками старца Амвросия, мы непременно должны задать себе еще один вопрос: а почему же я сам не становлюсь таким человеком, не нахожу в себе сил любить людей евангельской любовью? Если я сам этого не делаю — даже не пытаюсь, по сути — то от кого я этого жду?

Если же мы будем стараться, батюшка Амвросий непременно поможет нам. Ведь его любовь — она никуда на самом деле от нас не ушла. Она жива, потому что он жив. Молясь ему, прикладываясь к его образу, мы чувствуем подчас то же, что чувствовали его современники, все, кто входил в убогую келью старца и сразувидел свет.

http://www.pravoslavie.ru/smi/62707.htm