Что мы сделали, чтобы помнить? Марина Бирюкова

9 февраля Церковь совершает празднование Собору новомучеников и исповедников Церкви Русской и поминает всех, пострадавших за веру Христову в годину гонений.

Уже не раз сказано и написано о том, что народной традиции почитания новомучеников — такой, как, например, традиция почитания святителя Николая или блаженной Ксении Петербургской — у нас на сей день не сложилось; что для многих прихожан наших храмов русские мученики ХХ века остаются неизвестными святыми. Чем это объяснить? Может быть, нашей немощью: мы чувствуем себя беззащитными, мы барахтаемся в наших горестях, проблемах и страхах, нам то и дело требуется помощь, поддержка, вот мы и молимся в первую очередь тем святым, о которых давно известно: помогают! О новомучениках такого на сей день неизвестно, в массовом, по крайней мере, церковном сознании такой образ не сложился. О чем можно просить их — расстрелянных, растерзанных, умерших от цинги и пеллагры, задохнувшихся в туркменских песках и вмерзших в колымский лед… иереев и пономарей, митрополитов и приходских старост, ученых монахов и простых деревенских баб?

«Помогите нам обрести такую же твердую веру, как у вас; стоять в Православии, не отпадая, не поддаваясь веку сему. Мы пока не подвергаемся таким страданиям, как вы; так избавьте же нас от бытового малодушия, от мелкого отступничества, от позорного страха быть не такими, как все. Научите нас, как передать веру детям и внукам; как не допустить поругания святынь и разрушения храмов на этой, нашей с вами земле — никогда больше, до скончания времен. А если и для нас пробьет грозный час — час страданий за веру — не оставляйте нас, немощных и маловерных, ни на минуту. Незримо встаньте рядом с нами, укрепите и поддержите…»

Но, чтобы молиться таким образом, нужно, всё же, поднять голову, восклониться от собственных нужд, бед и болей. Не всегда нас на это хватает, наверное… Однако пишу я — не для того, чтобы констатировать сей печальный факт, а для того, напротив, чтобы показать: не все так безнадежно. Почитание христианских мучеников новейшего времени в нашем церковном народе живет, и давно, с советских еще времен. А сегодня понемножку обретает новое дыхание, возрастает. Но происходит это не везде, а только там, где кто-то ради этого поработал.

Общение со старшим поколением наших прихожан помогло мне убедиться: все советские годы православные саратовцы знали, где на Воскресенском кладбище расстрельный ров; знали, где захоронена (точнее, просто закопана) игумения уничтоженного большевиками Крестовоздвиженского монастыря Антония (Заборская), умершая в тюрьме, по некоторым данным — во время допроса (ей было 73 года!). Верующие устроили ей могилку, поставили крест, сажали цветы. Сейчас эти верующие, один за другим, покидают или уже покинули дольний мир; но те, кто годится им во внуки и в правнуки, позаботились о матушке Антонии. Она лежит теперь в ограде Свято-Алексиевского женского монастыря. Перезахоронение состоялось в ноябре 2012-го по благословению Митрополита Саратовского и Вольского Лонгина. Какое-то время честные останки матушки Антонии пребывали в Крестовоздвиженском храме, который действует ныне в здании, уцелевшем от разоренной обители. И это стало огромным событием — для клириков, прихожан, для юных воспитанниц учебного центра во имя преподобномученицы Елисаветы, которые читали над матушкой Псалтирь и которые вряд ли когда-то об этих своих минутах забудут… Игумения Антония на сей день не прославлена как святая, но верующие поминают ее и надеются на ее молитвенное заступничество. Не прославлен пока и епископ Вениамин (Милов), но люди приходят на его могилу и просят его молитв вот уже почти шесть десятков лет.

С недавних пор мы за каждой полиелейной службой слышим имя «болярина Александра» — именно так поминают мученика Александра Медема, вошедшего в Собор Саратовских святых. Граф, прямой потомок средневековых крестоносцев, хвалынский помещик — он в зрелом возрасте перешел из лютеранства в Русскую Православную Церковь… А затем с поразительным спокойствием, с несокрушимой, истинно рыцарской твердостью принял мученический венец. Уже изданы замечательные книги о нем, восстановлен храм в бывшем его имении, в Хвалынске действует православная гимназия имени Александра Медема. А ведь не было бы всего этого, да и не знал бы никто имени мученика, если бы не труд многих людей, в первую очередь историка Алексея Наумова и протоиерея Виталия Колпаченко.

Святитель Феофан (Ильменский), епископ Соликамский, утопленный богоборцами в проруби в декабре 1918 года, в бытность свою «белым», семейным священником, служил в домовом храме Саратовского Мариинского института благородных девиц и преподавал в этом заведении Закон Божий. Благородные девицы вряд ли догадывались о том, какое мужество, какая жертвенность скрываются в их скромном батюшке и ждут своего страшного часа… Храм во имя святой равноапостольной Марии Магдалины восстановлен и действует в здании, оставшемся от института, с 2005 года. День мученической кончины святителя Феофана для клира и прихожан этого храма — второй престольный праздник, и даже малыши из детской студии «Колосок» при храме знают что­то о владыке Феофане. И это ведь тоже — не само собой, а потому, что люди трудились, восстанавливая храм, собирая по крохам его историю.

В нашей епархии есть храм, освященный в честь священномученика Космы Рыбушкинского — Кузьмы Никифоровича Петриченко: он находится в Саратове, в Заводском районе. А на родине святого, в Рыбушке, в Христорождественском храме в честь этого святого освящен нижний придел. Кузьма Петриченко был многодетным зажиточным крестьянином, усердным прихожанином местной церкви. Он не учился в семинарии. Но в пору, когда священников тысячами хватали и расстреливали, решил принять священный сан — благо службу с детства знал наизусть. В 1937-м, когда за ним, «попом-кулаком», приехали, он взял с собой только крест и Евангелие. Совершенно буквально — взял крест и пошел на Голгофу.

И вот, наступает 16 ноября, день его мученической кончины. Божественную литургию в Рыбушке служит Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин. И в другом храме, в Заводском районе, тоже большое торжество, завершаемое традиционным уже, ежегодным выездом в Рыбушку. Едут и взрослые прихожане, и юные; по словам священника Павла Скрынского, одного автобуса для всех желающих не хватает, приходится нанимать два. Жива память о хлебопашце Кузьме, Косме, истинном воине Христовом. Где ради памяти постарались — там помнят: где отозвалось мученичеству одно, другое сердце — там отозвались многие сердца.

Как это важно, как значимо для всех нас — то, что в храме во имя преподобного Серафима Саровского (Саратов) помнят о первом его настоятеле, протоиерее Михаиле Платонове, спокойное бесстрашие которого в 1918 году весьма озадачило палачей; что в Пугачеве (Николаевске!) не забыли престарелого батюшку Иоанна Заседателева, который целью жизни своей положил «борьбу с безбожием» и на допросах, и в суде упрямо твердил: «Богу верую, от Бога не отступлю». И даже в маленькой, умирающей Полчаниновке, как я недавно убедилась, жива (хотя, может быть, едва жива) память о другом отце Иоанне — Днепровском…

За то, что эти имена, эти судьбы не поглощены забвением, за то, что они нам известны, нужно сказать огромное спасибо историкам. Эти труженики делают воистину святое дело — составляют новейшую историю христианского мученичества. А еще в нашей епархии действует общество потомков репрессированных священников «Возрождение»: оно вносит свою лепту в общее дело, дело памяти…

Рассказ о том, что делается и сделано, можно было бы и продолжить, но вот беда: долгов-то у нас гораздо больше. И жертв многократно больше, чем тех, кого я могу назвать здесь, в этой газетной публикации. Совсем недавно, редактируя статью историка Валерия Теплова о священномученике Сергии Кудрявцеве для журнала «Православие и современность», я с ужасом листала расстрельные списки 1937 года. Только один день — 15 декабря. Только два района — Хвалынский и Вольский. А казненных — 32 человека: архимандрит Анатолий, иеромонах Иннокентий, иерей Павел, псаломщица Дария, монахини Антонина, Нонна, Олимпиада… послушница, ктитор, член церковного совета…

Далеко не все пострадавшие, не все расстрелянные в те годы прославлены в сонме святых. Но помнить — а для начала вспомнить — надо всех. Это труд, и труд огромный, и он едва ли не весь у нас впереди. Мы ведь даже о тех, кто вошел в Собор Саратовских святых, кого поминают в наших храмах за каждой всенощной, вовсе не так много можем рассказать.

Нужны мемориальные доски, памятные кресты с их именами возле храмов, в которых они служили, или же на местах разрушенных храмов; нужны книги о них, публикации в СМИ, всевозможные мероприятия, посвященные их памяти. Нужно детям о них рассказывать, и не только в воскресной школе, но и в обычной.

В первые свои века, а точнее, в первые годы — начиная с убиения первомученика Стефана (см.: Деян. 7, 55–60) — христианство стало религией мучеников, религией тех, кто верен даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2, 8). И таковым оно останется до Второго Пришествия… если вообще останется: Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8). Не найдет, если мы забудем, для начала, мучеников за веру. Но мы не забудем их, если потрудимся; а уж они-то нам в наших трудах помогут.

Что бы ни произошло в России, куда бы ни повернула ее дорога — христианские мученики помогут своим. Надо только быть для них своими.

Фото священника Дионисия Каменщикова

Газета «Православная вера» №2 (502)

http://www.eparhia-saratov.ru/pages/2014-chto-my-sdelali