Чем мы ответим на Чудо? Марина Бирюкова

«Господь имеет полное уважение к созданной Им природе и ее законам как к произведению Своей бесконечной всесовершеннейшей Премудрости; посему и волю Свою совершает обыкновенно чрез посредство природы и ее законов, например, когда наказывает людей или благословляет их. Чудес потому не требуй от Него без крайней нужды».

Так писал святой праведный Иоанн Кронштадтский. И разве только у него можно прочитать, что вера наша не должна опираться на видимые, очевидные чудеса? В Евангелии об этом сказано. Вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес — этот горький вздох Спасителя доносит до нас Его возлюбленный ученик Иоанн (Ин. 4, 48). Но заметьте — после этого Своего вздоха Господь совершает-таки чудо, исцеляет сына царедворца в Капернауме. И царедворец этот уверовал сам и весь дом его (Ин. 4, 53). И примерно то же — уже потом, по Воскресении — происходит с апостолом Фомой, в памяти, в совести которого — можно предположить — до самой его мученической кончины жил укор Учителя: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие (Ин. 20, 29).

Мы нуждаемся в чудесах по нашему маловерию, по нашей немощи, это так: но Господь не оставил Фому, «погружаема глубиною неверия», как поется в каноне утрени на Фоминой неделе, и не оставляет нас. Однако Он дарует нам видимые, ощутимые чудеса не только в качестве «скорой помощи», но и просто как дар Своей любви к нам, любви, превосходящей наше разумение. А чем мы на эту любовь отвечаем? Вопрос к каждому, вопрос трудный, и не эта ли трудность заставляет нас заслоняться от чуда ладонями, как от яркого солнца, отворачиваться от этого света, а когда-то даже и хитрить. Хитрим мы тогда, когда используем совершенно справедливое, приведенное выше утверждение — вера не должна основываться на очевидных чудесах и знамениях — как повод для того, чтобы вывести чудо за скобки нашей жизни, убрать его на третий план, а то и вовсе отрицать. Зачем нам это отрицание? Затем, что чудо слепящей своей очевидностью нам неудобно. Оно лишает нас свободы маневра, возможности компромисса, оно запрещает нам расслабляться, ставит нас лицом к Лицу с Богом.

Кто-то, может быть, со мною не согласится, но я полагаю, что все попытки отрицать чудо схождения Благодатного огня в Храме Гроба Господня в Великую Субботу, все разговоры о потайной лампаде, о зажигалке в рукаве Иерусалимского Патриарха и т. д., все написанные с этой целью книги и сайты в Интернете — имеют именно такое происхождение: все это от боязни чуда как непосредственной встречи с Господом.

Есть сведения, что схождение Огня на месте погребения Иисуса Христа наблюдалось еще в апостольские времена. Но нам, русским, особенно дорого свидетельство начала XII века — «Житие и хожение Даниила, Русской земли игумена»:

«И тогда миновал девятый час. И начали петь песнь проходную "Господу поем", и пришла внезапно небольшая туча с востока, и стала над непокрытым верхом церкви. И пошел небольшой дождь над Гробом, и очень намочил нас, стоящих у Гроба. Тогда внезапно и засиял святой свет в Святом Гробе, исходило из Гроба блистание яркое.

Пришел епископ с четырьмя дьяконами, открыл двери Гроба, взял свечу у короля Балдуина, вошел в Гроб и зажег первой королевскую свечу от света святого, вынес из Гроба эту свечу и подал самому королю в руки (…) От свечи короля мы зажгли свои свечи, а от наших свечей все люди зажгли свои свечи. Свет святой не такой, как земной огонь, но чудный. Светится иначе, пламя его красное, как киноварь, несказанно светится».

(Имеется в виду Балдуин I де Булонь, участник Первого крестового похода, правитель завоеванного крестоносцами Иерусалима с 1100 по 1118 год).

Обратим внимание: Благодатный огонь в ту эпоху встречали не совсем так, как сейчас, в момент его схождения возле Гроба, в Кувуклии, никого не было, двери были запечатаны. То есть уж точно — никаких зажигалок. Текст игумена Даниила не оставляет сомнений — это искреннее свидетельство очевидца. Лукавить в подобных вещах ни он, ни кто-либо другой там, у Гроба Господня, просто не посмел бы. Ну а что же сегодня?..

Приведу несколько свидетельств нашего времени (их можно было бы привести тысячи и тысячи, если бы нас не ограничивала газетная полоса). Первое я взяла из книги игумении Ксении (Зайцевой), настоятельницы Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря в Коломне: «Только крестный ход начал свое шествие вокруг Кувуклии, как вспышки света в разных частях храма ясно заверили: с нами Бог!

— Это фотовспышки, — заявляет кто-то рядом.

А где же фотографы? Все журналисты стоят отдельно и далеко, и характер вспышек другой. Неужели началось схождение Огня? Арабы кричат, а они-то ежегодно здесь и всё знают. Вспышки усиливаются. Это какой-то танец света, стремительный и торжественный. Вдруг — запах дождя. Удивительно, в такую жару — и дождь. Перед поездкой мы читали о схождении Благодатного огня, и нам запомнился рассказ о небесной росе, которая выпадает на мраморную плиту Гроба Господня. Значит, свершилось. В потоке света мы стоим в изумлении, и вдруг… огромное пламя в отверстии Кувуклии как вспыхнувший пожар — еще до вхождения (обратите внимание! — М. Б.) Иерусалимского Патриарха в Кувуклию…»

Посмотрите фильм «Благодатный огонь», созданный Русской Духовной Миссией в Иерусалиме в 1995 году. Там очень хорошо видны эти голубые вспышки по всему огромному пространству Храма, предваряющие сошествие Огня. Видно, как свет будто бы выходит из иконы Спасителя.

С 1981 по 2000 год  Патриархом Иерусалимским и всея Палестины был блаженнейший Диодор (Дамианос Каривалис), весьма известный и уважаемый во всем мире человек. Незадолго до смерти он дал интервью известному католическому теологу (т. е. незаинтересованному лицу!) Нильсу Христиану Хвидту. И рассказал о схождении (или даже возникновении) Огня следующим образом: «Я пробираюсь сквозь темноту во внутреннее помещение и падаю там на колени. Здесь я возношу особые молитвы, что дошли до нас через столетия, и, прочитав их, жду. Иногда я жду несколько минут, но обычно чудо происходит сразу же, как только я прочитаю молитвы. Из среды самого камня, на котором Иисус лежал, изливается неописуемый свет. Он обычно голубого оттенка, но цвет может изменяться и приобретать много разных оттенков. Его невозможно описать человеческими словами. Свет поднимается из камня, подобно тому, как туман поднимается из озера — выглядит почти так, как будто камень покрыт влажным облаком, но это свет. Этот свет каждый год ведет себя по-разному. Иногда он покрывает только камень, а иногда заполняет всю Кувуклию, так что если бы люди, стоящие снаружи, заглянули внутрь, то увидели бы ее наполненной светом. Свет не обжигает — я ни разу не обжег бороду за все шестнадцать лет, что я был Патриархом Иерусалимским и принимал Благодатный огонь. Свет другой консистенции, чем обычный огонь, горящий в масляной лампе. В определенный момент свет поднимается и приобретает форму колонны, в которой огонь уже другой природы, так что я уже могу зажечь от него свечи. Когда таким образом я зажигаю огнем свечи, я выхожу и передаю огонь вначале Армянскому Патриарху, а потом Коптскому. Затем я передаю огонь всем людям, присутствующим в храме).

Разоблачители Огненного чуда обыкновенно начинают с довода: «Может ли чудо Божие совершаться по человеческому расписанию?». К их сведению: величайшее и спасительное для всех нас чудо Церкви, Евхаристия, преложение хлеба и вина в Плоть и Кровь Господа — тоже совершается по расписанию, и расписание это висит на стене у дверей каждого православного храма, и никто этому обстоятельству не удивляется. Я не знаю, может ли кто-то из разоблачителей (не всех же я их перечитала) привести сколько-нибудь состоятельное объяснение, например, запаха грозовой свежести, который чувствуют люди перед схождением Огня, или самовозгорание лампад, свечей и факелов в руках многих паломников. Или — то отличие Благодатного пламени от обычного по оттенку, по киноварному отливу, о котором писал игумен Даниил и о котором свидетельствуют очевидцы в XXI веке. Однако мы не станем здесь вязнуть в полемике со скептиками: тех, кто хотел бы досконально разобраться в их доводах и контрдоводах, в том числе и исторических, отсылаю к прекрасной работе иеромонаха Иова (Гумерова) «Величие чуда и бессилие скептиков», а также к статье Юрия Максимова «В защиту Благодатного огня». И то, и другое нетрудно найти в Интернете.

А теперь обратимся к опыту наших с вами земляков и современников. Вот что рассказал нам протоиерей Димитрий Полохов, настоятель храма в честь Казанской иконы Божией Матери, проректор Саратовской православной духовной семинарии по научно-богословской работе:

— Я был в Иерусалиме в 2007 году в составе объединенной самарско-саратовской делегации, в которую входили не только священники. Прилетели мы в пятницу днем; молились за богослужением в храме Русской Духовной Миссии, там как раз совершался чин погребения Плащаницы. Служба была долгой, завершилась поздно ночью, мы чуть передохнули в гостинице и ранним утром в субботу начали осуществлять наш дерзновенный замысел — проникнуть как можно ближе к Благодатному огню. Полиция перекрыла все улицы, ведущие к Храму. Самарцам как-то удалось раздобыть пропуски — я свой до сих пор храню. Самое интересное, что пропуски эти никто у нас так ни разу и не спросил. Продвигаться по улицам было очень сложно: полицейские кордоны периодически кого-то отсекали, где-то приходилось бежать, где-то — подолгу стоять в заторах. В нашу делегацию входили тренированные ребята из МВД и Минюста, они, взявшись за руки, окружили нас живой стеной — иначе мы растеряли бы друг друга. Нам удалось дойти до узкого прохода во двор Храма без потерь. Но здесь нас ждала совершенно непроходимая пробка. И если бы не физическая подготовка наших самарских милиционеров, буквально внесших нас во дворик — мы не увидели бы чуда. Впрочем, пройти внутрь Храма мы поначалу не надеялись. Израильские полицейские жестко контролировали толпу, и тех, кто вызывал подозрение, тут же выхватывали и без всяких объяснений куда-то уводили. Но мы посовещались и решили прорываться дальше. И каким-то чудом вошли. Это было утро, наверное, часов девять. В храме была страшная давка. Периодически над нашими головами передавали тех, кому стало плохо, кого нужно было из Храма вынести. Иногда нас всех просто вдавливало в стену. В общем, было совсем неспокойно. Потом, когда все окончательно перекрыли, движение толпы затихло. Так мы простояли около пяти часов — недалеко от входа, но видя за колоннами Кувуклию. Видели мы и бурно молившуюся (именно молившуюся на самом деле) арабскую молодежь, которая устроила там целое акробатическое представление, и крестный ход вокруг Кувуклии, возглавляемый Патриархом Иерусалимским. Рядом с нами стояли люди из разных стран: православные американки в платочках, так похожие на наших прихожанок, грузины, украинцы, дедушка-серб, очень эмоционально на все реагировавший. Все держали в руках пучки свечей, и у меня в руке была такая связка — тридцать три свечи. В какой-то момент в храме поднялся шум: стали появляться голубоватые, немного даже фиолетовые вспышки. Все уже смотрели только на Кувуклию, в которой молился Патриарх, даже израильские полицейские утратили свою бдительность и смотрели только туда. И вот мы увидели молодых арабов с пучками горящих свечей, бегущих по «коридору», по проходу среди толпы, который удерживала полиция. Огненная река начала растекаться от Гроба по всему пространству Храма. Минут за пять-семь дошло до нас. Мы зажгли свои свечи. Я видел, как другие умывались этим пламенем, проводили им по лицу, но сам не сразу решился это сделать. У меня сохранялось опасение: а что, если я обгорю?.. Перед отъездом я начитался всякого: и про «зажигалку в рукаве Патриарха», и про массовый гипноз или экстаз, который делает людей неуязвимыми для ожогов. Но я ни в каком необычном состоянии не находился. Для того чтобы провести пламенем по лицу, мне пришлось преодолеть естественный страх и сомнение. Была даже мысль: вернусь в Саратов с обгорелой бородой, что прихожане скажут? Решившись, я провел пламенем по лицу дважды. Ни кожа, ни борода, ни пластиковые очки, которые были на мне, не пострадали. Чувствовалось тепло, но не жар. Хотя горели тридцать три свечи, вы представляете, какой это костер. А дедушка-серб, кудлатый, бородатый, кричал от восторга и буквально купал голову в этом Огне.

Игумения Феодосия (Бессонова), настоятельница Свято-Алексиевского женского монастыря (Саратов):

— Мы, группа инокинь из России, несших свое послушание в Русской Духовной Миссии на Святой Земле, пришли в Храм Гроба Господня с вечера Великой Пятницы, около восьми. Народ прибывал, Храм быстро наполнялся, и в какой-то момент его закрыли: уже не выйти, не войти. Возле Гроба Господня нес послушание греческий схимонах Пантелеимон, очень ревностный хранитель Гроба и очень большой наш друг. Он посадил нас недалеко от своей пономарки, в которой он варил печать для дверей Гроба — кустодию, кусочки которой потом раздавал нам.

Мы пытались сосредоточиться и молиться, но это было непросто: всю ночь шум, всю ночь какие-то события. Собралось ведь много всякого народа, самого разнородного — и по происхождению, и по культуре, и по духовному уровню. Возникали конфликты: кто-то пытается присесть, кому-то, наоборот, надо встать, кто-то считает, что сосед занял его место… Конечно, никому этого не хотелось, но по немощи человеческой это происходило. У одной из наших шамординских монахинь случился конфликт с гречанками, которые стояли рядом. Мы уставали, конечно, и начинали как-то двигаться, и ступали на территорию Армянской Церкви; к нам сразу подбегали молодые люди, армяне, и требовали немедленно их часть храма покинуть. При этом израильская полиция все время переставляла стойки заграждений, создавала новые проходы, и из-за этого тоже вспыхивали конфликты. И вот так — с восьми вечера до двух часов дня. В общем, мне было там немножко скорбно.

Что наступило утро — в Храме не сразу понимаешь, там ведь всегда полумрак. Но с утра начинается беспокойное ожидание. Православные арабы начинают свои пляски, нам это представляется чем-то совершенно диким. И вот — начинается крестный ход вокруг Кувуклии во главе с Патриархом Иерусалимским, тогда это был Диодор. Он уже болел, был слаб, его поддерживали под руки диаконы. Мне запомнилось его лицо, бледное и сосредоточенное. Ощущалась глубина его молитвы.

И вот Патриарх скрылся в Кувуклии. Наступают самые напряженные минуты. В храме, наконец, тишина. И тебе кажется — и даже не кажется, а очень явственно внутри звучит — что Огонь медлит, не сходит не из-за кого-то другого, а именно из-за тебя, из-за твоих грехов, твоей нечистоты. Ведь за ночь — что только не происходило в твоей душе, в голове! И раздражение, и осуждение, и обида, и неспособность сосредоточиться для молитвы — все это приходит на память. И кажется — вот выдворят тебя сейчас отсюда, и тут же чудо произойдет. Я потом узнала, что не я одна такое переживала там, что это бывает у многих. К моменту появления Огня ты чувствуешь себя совершенным ничтожеством, ни на что неспособным и недостойным. Но вот уже возникают по всему храму вспышки, сполохи. Все сильнее чувствуется запах грозовой свежести. И в тебе самом, в твоем восприятии окружающего что-то меняется, ты сам внутренне меняешься, но — это очень трудно, невозможно словами объяснить. Одновременно обостряется чувство собственного ничтожества и уверенность в том, что чудо сейчас произойдет. И вот — Патриарх выходит из Кувуклии с двумя пучкам горящих свечей (он почему-то не передал их через боковые окошки, как обычно, а вынес сам), и он весь озарен белым светом. Так это осталось в моей зрительной памяти. Лицо у Патриарха было необыкновенное. Уже не просто бледное, как перед входом его в Гроб, а озаренное изнутри.

Огонь стал стремительно растекаться по храму. Шамординская монахиня и гречанка, поссорившиеся ночью, бросились обниматься. И мое состояние переменилось мгновенно — я чувствовала уже не ничтожество, а свое и наше, всех нас, достоинство: Господь по безмерной Своей любви снизошел к нашим немощам и даровал нам чудо. Это колоссальное облегчение — с тебя будто свалился какой-то груз — и духовное ликование. В этом состоянии, в этой мгновенной перемене в человеческой душе очень явственно узнается Господь. И это незабываемо.

Я видела, что там, ближе к Кувуклии, люди умывались Огнем, но сама убеждаться в том, что Огонь первые минуты не обжигает, не стала — мне просто в голову не пришло что-либо проверять. Того, что я чувствовала, переживала, было мне вполне достаточно.

***

Итак, ушедшие и ныне живущие свидетели убеждают нас в подлинности чуда — мне, по крайней мере, так кажется. Но беда, если мы удовлетворимся одним только этим уверением. Нетрудно ведь заметить: «разоблачением» чуда заняты немногие, большинство людей ничего не отрицает, но — просто «живет мимо», так, как будто этого нет, не происходит. Меж тем представляется, что одно только допущение того, что чудо реально, должно весьма серьезно взволновать — если не встряхнуть — маловерного и колеблющегося человека…

Возвращаемся к вопросу, с которого начали. Господь дарит нам Свое чудо — что подарим Ему мы?

Газета «Православная вера» № 7 (531)