Божия Матерь — это Врата, через которые Живой Бог вступает в мир. Митрополит Антоний (Блум)

Две беседы о Пресвятой Богородице

I

Ксегодняшней беседе я приступаю особенно трепетно, потому что мне кажется, что есть вещи настолько святые, что мне, может быть, о них и упоминать не следует. Я хочу с вами говорить о Божией Матери.

Я говорил уже, что храм — это таинственное место, где живет полностью Своей жизнью и присутствием Сам Триединый Бог: Отец непостижимый, Который, однако, через нашу приобщенность ко Христу делается и нашим Отцом; и Сын, Который стал человеком, одним из нас, оставаясь Богом в полноте этого слова, Который нам, по Его собственному слову, Брат, Друг (Мф. 28:10; Ин. 15:15); и Дух Святой, Который ниспосылается и пронизывает нас, и преображает нас постепенно, отчасти в меру нашей веры, отчасти — чистоты нашей жизни, но еще больше — в меру Божественной любви и снисхождения к нам.

Я говорил о том, что полнота Божественного Присутствия здесь обитает с нами, в глубинах алтаря, и переливается через край в храм, где мы все находимся, и дальше течет волной в весь мир, который Бог создал по неизреченной, непостижимой для нас любви и который Он спас от погибели ценой смерти собственного Сына.

Я говорил вам, что, находясь здесь, мы не постигаем, что храм преисполнен святыми ангелами, нашими хранителями, но также ангелами Божиими, которые присутствуют везде, где поется слава Божия, где поклоняются Ему, Живому Богу. Мы этого не видим, так же как мы не видим присутствия среди нас святых, которые нас окружают, которые находятся здесь, молясь о каждом из тех, кто носит их имя, молясь о нашем храме, о народе русском, о Церкви Православной, о мире, которому нужно спасение. Их тоже мы не видим, хотя иногда ощущаем присутствие святых, равно как и ангельское присутствие, так явно, так ярко.

Но кроме того, есть дивное слово одного из пустынников древности, который сказал: кто видел брата своего, тот видел Бога своего[1]: икону, живую икону не Самого Бога, но человека, пронизанного Божественным присутствием через Крещение, через дар Святого Духа и через приобщение Пречистому Телу и Крови Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа. Иконы нам даны, чтобы мы могли смотреть и видеть невидимое, но, как я уже сказал, за видимым мы должны научиться переживать присутствие невидимого. Иоанн Дамаскин в одном из своих писаний говорит нам, что если мы хотим научить своей вере человека чуждого еще ей, мы можем поставить его перед иконостасом, и пусть он смотрит на иконы. Он увидит там присутствие Христа, Божией Матери, он уловит видение святых архангелов Михаила и Гавриила — Гавриила, который есть ангел Благовещения, и Михаила, который нас предупреждает о том, чтобы мы не легко вступали в алтарь, так же как он был поставлен у дверей рая, чтобы никто не смел в этот рай вступить неочищенным, неосвященным жизнью, смертью, кровью, благодатью Самого Христа.

И вот сегодня мне хочется с вами говорить не об иконе как таковой, но о Божией Матери. Я говорил уже несколько раз о том, что мы вступаем в алтарь через царские врата, те врата, через которые никто по праву не может войти, кроме Самого Христа. Когда священник или дьякон приходит к рукоположению, я его всегда останавливаю на этом рубеже и предупреждаю: смотри, ты в первый раз переступаешь эту грань. Эту грань может преступить только Сам Христос, Бог, ставший человеком, и теперь ты можешь ее переступить, только если так отдашься Богу, так с Ним соединишься, что станешь как бы иконой, и больше того — носителем в себе самом Его присутствия. Это очень страшно. Это страшно, потому что ты вступаешь в область, куда только Христос имеет право вступить, и вступаешь именно как икона, чтобы быть Его видимым действием и гласом Его, совершающим таинственно службу. Потому что самую службу никакой человек совершить не может, освятить хлеб, освятить вино, чтобы они стали Телом и Кровью Христа, никто не может. И в самой молитве перед освящением Даров нам говорится: Ты, Господи, и приносящий и приносимый, и приемлющий и раздаваемый[2]. А до этого мы молимся о том, чтобы Дух Святой сошел на этот хлеб, на это вино и силой Святого Духа они приобщились тайне Воплощения Христова.

К этому мы вернемся. Но сейчас я хочу сказать о том, что эти двери, царские врата всегда или как правило носят икону Божией Матери. В каком-то смысле можно сказать, что Божия Матерь — это Врата Небесные, Врата, через которые Живой Бог вступает в мир, Врата, через которые Он этот мир Своим Воплощением вносит в глубины Божественного присутствия.

Я хочу сейчас начать говорить с вами о Матери Божией. Я, может быть, не успею все сказать сегодня, потому что я не хочу спешить, я хочу вам сказать то, что мне кажется существенным, хотя, конечно, мое понимание очень ограничено. Но то, что я скажу, может отозваться у вас в душе, в вашем собственном опыте, и он обогатит, даст жизнь тем словам, которые я буду произносить.

Я хочу говорить с вами по очереди о праздниках Божией Матери, не литургической их форме, но об их существе и значении на пути нашего спасения, и, конечно, раньше всего о Рождестве Пресвятой Богородицы.

Божия Матерь родилась у пожилых родителей, когда уже вымерло в них всякое плотское вожделение, всякая страстность, и когда между ними осталась только — если можно это слово употребить в таком контексте — святая, чистая любовь, способность друг во друге видеть образ Божий, способность отдаться друг другу, а не обладать друг другом. Дева Богородица родилась вне страсти человеческой, родилась из человеческой очищенной и освященной любви.

Я уже говорил вам о том, что родословная Христова имеет очень большое значение. Это не только воспоминание о том, кто были предки Его, это воспоминание о том, как с момента сотворения мира и несмотря на падение один род после другого оставался верным Богу, и одно поколение после другого, несмотря на греховность, посвящало себя вновь и вновь Богу. И в этом процессе каждое поколение в себе очищало нечто из той греховности, которая легла на все человечество в момент, когда наши прародители отвернулись от полноты богообщения и погрузились отчасти в тварность, оставаясь однако почитающими, поклоняющимися Богу. И каждое поколение очищало в себе нечто, что было передано другими поколениями, но еще не было до конца очищено. Каждое поколение обновляло душевность и плоть следующего поколения. И когда это постепенное очищение через веру, через преданность, несмотря на человеческую слабость, Живому Богу дошло до предела такой чистоты, которые мы видим в Иоакиме и Анне, в родителях Божией Матери, могла родиться Мать воплощенного Сына Божия. Все поколения в Ней могут себя видеть, какими Бог их хотел, могут видеть свою незыблемую красоту, освобожденную от греховности, которая лежала на их плечах.

И родилась Дева Богородица без пятна, без порока, не потому что Бог чудом, односторонне как бы действуя, Ее очистил от всякой греховности, а потому что все человечество тысячелетиями очищалось из поколения в поколение, готовя Богу сосуд Воплощения. Как это дивно и как это значительно! Потому что в лице Божией Матери весь мир участвует своей тоской по Богу, своей устремленностью к Нему, своим подвигом очищения, своим покаянием там, где очищение не удается, участвует в рождестве Пресвятой Богородицы и через Нее — в воплощении Сына Божия. Это так дивно: весь мир участвует в этом чуде. Это не нечто, что произошло где-то, в закоулке истории и географии, это труд, это подвиг всего человечества.

И Божия Матерь является плодом этого подвига, всей этой борьбы за чистоту и правду, борьбы всего мира за очищение себя. Мы не напрасно Ее называем Пречистой Девой Богородицей. Она не была очищена односторонним решением Бога, Она — дар земли, дар человечества Богу, чтобы Он мог стать человеком. Здесь встречаются две дивные вещи. С одной стороны, то, что я сейчас вам сказал о роли человечества в Воплощении, а с другой стороны, то, о чем я уже говорил подробно: что Бог и Отец Своего собственного родного Сына отдал на смерть для того, чтобы спасти это человечество, но и человечество было криком земли, оно даже в греховности своей было устремлено к Богу. Здесь в лице Божией Матери начинается наше спасение. Оно не начинается с ничего, с нуля, оно — завершение целого пути человечества. И Пречистая Дева Богородица в Своей чистоте пребывает пред лицом Божиим, воплощая всю богоустремленность и всю чистоту всего человечества.

Мы не знаем ничего о первых годах жизни Богоматери, хотя в апокрифических Евангелиях есть трогательные, милые рассказы о том, что могло собой представлять Ее детство. Но в своей мудрости Евангелие и Церковь ничего об этом не говорят, потому что то, что совершалось, настолько глубоко и настолько свято и таинственно, что об этом сказать нельзя. И выразить этого нельзя, и понять этого нельзя. Приобщиться к этому святостью отчасти сколько-то можно, но не умом, не словом.

Далее мы празднуем праздник Введения Божией Матери во Храм. Опять-таки тут все — символ. Рассказ идет о том, что родители привели Ее в Иерусалимский Храм, что Она была там принята первосвященником и введена во Святая Святых, куда только первосвященник имел право вступать один лишь раз в год и не иначе как освятивши себя. Но речь не идет о том, что Божия Матерь физически была взята, введена в это таинственное место, речь здесь о том, что когда Она достигла детской зрелости, но такой зрелости, которой мы не знаем, Она вошла во Святая Святых, то есть в область такой глубины Богообщения, в которую не мог погрузиться даже первосвященник, даже освященный. Она вошла в эти глубины и пребывала в них — чистотой, молитвой, приобщенностью к Богу, неразлучным единством с Ним. И тут Она дошла до полноты той зрелости, которая сделала возможным для Нее стать не только сосудом Боговоплощения, нет, но сделать возможным Боговоплощение, подарив Богу человеческую плоть, человеческую душу, человечество очищенное и освященное так, что Бог мог соединиться с этим человечеством, и это человечество не сгорело от этой встречи, и Бог не был умален этой встречей. Это был период в жизни Божией Матери, когда Она жила простой человеческой жизнью, внешне поступая, как все, но живя такой полнотой приобщенности к Богу, о которой никто не имел понятия, потому что для того, чтобы это уловить, надо быть на уровне Ее святости. Ее простое человечество закрывало как бы пеленой перед глазами всех ту глубину единства с Богом, которая Ей принадлежала.

И пришло время Ее обручения. Она была обручена праведному Иосифу. Он был уже старый человек. Он до этого уже был в браке, у него были дети, так же как в родителях Божией Матери, все земное, плотское, душевное в малом смысле этого слова сгорело, оставался только человек, который всецело принадлежал Богу. И они были обручены. Не напрасно Иосиф называется Обручником, он не называется мужем, потому что они никогда не вступили в телесный, вещественный брак. Он был Ее обручником и хранителем Ее девства и святости.

И через некоторое время ангел явился Божией Матери и Ей сказал о том, что воплотится в Ней Сам Бог — Бог, Которого Она вещественно не знала, конечно, но Которого Она так глубоко познала с самого Своего рождества, до глубин познания Которого Она дошла в то время, которое, согласно преданию, Она провела во Святая Святых, где, как говорится в одном Ее житии, ангелы Божии кормили Ее небесным хлебом... Ангел явился и Ей возвестил, что от Нее родится Сын Божий и станет через Нее Сыном Человеческим. «Как это возможно, Я мужа не знаю!» — «Да, — говорит ангел — Дух Святой найдет на Тебя, сила Вышнего осенит Тебя, и рожденное от Тебя Свято наречется, наречется Святыней, Самой Святостью, ставшей телесностью...» Божия Матерь не стала ничего говорить вопреки этому, не стала ставить вопросов о том, как это может быть. Она узнала ангела как духа чистоты, Она узнала эту весть как весть от Бога и ответила: Да будет Мне по слову Твоему (Лк. 1:37).

И тут совершилось то, о чем святой Григорий Палама говорит, что воплощение Сына Божия было так же невозможно без согласия Божией Матери, без воли Божией Матери, как оно было невозможно без воли Отца. Здесь и Отец, и Пречистая Дева в равной мере сделали возможным Воплощение Сына Божия. Как нам не преклоняться перед совершенной чистотой Божией Матери, Которая сделала это возможным. И от Нее, силой Святого Духа, родился Спаситель мира, Христос.

Мы все знаем икону Рождества Христова, но подумайте о том, что тогда происходило. Надлежало Божией Матери и Иосифу, для того чтобы прописаться по закону для ценза римского, идти из Назарета в Вифлеем. Они были люди бедные, они искали себе пристанища, но никто им двери свои не открывал, никто. Люди видели молодую беременную женщину, старого человека, и каждая семья при виде их говорила: «Нет, нам в нашем доме хорошо без вас, нам тепло, здесь все свои. У нас есть пища, у нас есть очаг, идите дальше, уходите от нас». И в этом большом, бесконечно большом мире, в котором все это происходило, Божия Матерь, сопровождаемая лишь Иосифом Обручником, искала Себе пристанища. Но одиночество было только видимое. В Ней, как говорится в одной из церковных молитв, как в царской палате находился Творец мира, Сын Божий, Христос. Вокруг них невидимо были ангелы Божии, хотя никто этого не видел.

И наконец они дошли до пещеры, где можно было укрыться от ночного холода. Там были животные. Животные их приняли, они дали Божией Матери положить Своего новорожденного Ребенка на ту солому, которой они иначе бы питались. Животные узнали Матерь Божию и Сына Божия. Но есть икона, которая нам говорит о том, что тогда случилось, уже прозревшими будущее глазами. Это икона, которую я вам уже описывал, древняя греческая икона. Вместо яслей стоит алтарь, сложенный из розовых камней, алтарь, на котором должна быть принесена жертва, на котором должен умереть кто-то. И на этом алтаре лежит Сын Божий. Это уже прозрение. Это прозрение позднее, когда люди уже знали, что родившийся от Божией Матери ребенок — Сын Божий, пришедший в мир на смерть. Мы это можем видеть, тогда никто этого видеть не мог. И эти ясли невидимо были именно этим алтарем. Христос был положен в ясли в окружении этих животных, которые видели в Нем бессильного, незащищенного ребенка и своим дыханием Его согревали. Рядом были Божия Матерь и Иосиф, и конечно, на иконах мы видим то, чего не видел тогда никто: ангелов Божиих, поклоняющихся новорожденному Сыну Божию.

Затем Божия Матерь и Иосиф вернулись к себе. Пришло время принести ребенка в храм, это Сретение, встреча. Встреча с кем? С Симеоном Богоприимцем, со стариком, который праведно прожил свою жизнь и кому было обещано, что он не умрет раньше, чем увидит Спасение Божие. И когда Божия Матерь принесла Младенца Христа, чтобы поставить Его перед Богом, Симеон взял Его на руки и сказал: Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видеста очи мои спасение Твое, еже еси приготовил пред лицем всех людей, Свет, во откровение языков и славу людей Твоих Израиля (Лк. 2:29—32)[3]. Но он сказал и другие слова, он сказал Божией Матери, что меч пройдет через Ее сердце (Лк. 2:35), как бы предупреждая Ее о том, что будет с Ее Младенцем, когда Он вырастет в полную меру Своего призвания и Своего возраста.

Это принесение младенцев в Храм началось после ухода еврейского народа из Египта. Для того, чтобы этот народ, который несколько столетий был рабом во Египте, был отпущен, силой молитвы и действий Моисея совершился ряд страшных чудес. Но самое страшное чудо, которое решающим образом определило дальнейшие действия фараона, это то, что все перворожденные младенцы египетские умерли, были убиты ангелами Божиими (Исх. 12:29). Но когда евреи ушли свободными из земли египетской, им было сказано, что в откуп за тех младенцев, которые погибли их ради, они должны перворожденного сына каждой семьи принести в дар Богу и что Бог имеет право жизни и смерти над каждым из этих младенцев.

Столетиями ничего не происходило с этими младенцами, они принадлежали Богу, они Ему служили, но смерть не настигала этих первенцев до мгновения, когда был принесен один Младенец — Сын Божий, Сын Девы, Христос. В этот момент Он был отдан Богу на смерть, и эта смерть Его постигла тридцать три года спустя на Голгофе. Единственный от перворожденных младенцев израильских, над Ним исполнилось это страшное пророчество, и Он умер, отдавая Свою жизнь, отдавая всю Свою жизнь ради спасения мира.

Я на этом кончу сегодняшнюю беседу. Сейчас помолчим немного, а потом помолимся с такой благодарностью к Божией Матери, Которая Своего Сына принесла на смерть, потому что Она знала, что Бог имеет право жизни и смерти над Ним, принесла на смерть так же, как Отец Небесный отдал на смерть Единородного Своего Сына. Подумайте: Божия Матерь как икона Бога и Отца, Оба отдающие Своего возлюбленного, единородного Сына на смерть, чтобы другие могли жить.

II

Ко второй беседе о Божией Матери я приступаю не только с трепетом, но со страхом. Как страшно приблизиться к такой святыне с чувством, что даже думать о Божией Матери, говорить о Ней — дерзновенно... Я собой не могу как бы осквернить Ее, но могу показать глубокое мое непонимание Ее чистоты, Ее святости. И однако я считаю, что надо сказать о Ней, чтобы глубже, ясней всем нам понять все, что мы способны понять о Божией Матери. Я с вами стараюсь поделиться тем, что за многие-многие годы сложилось у меня в сердце, в уме — в надежде, что то, что я скажу, разбудит в вас собственный ваш опыт, который, может быть, бесконечно превосходит мой опыт и чистотой, и святостью, и глубиной понимания. Поэтому помолитесь о том, чтобы не осудил меня Господь за то, что я смею говорить о Пречистой Его Матери.

Прошлый раз мы остановились на евангельском рассказе о том, как Пречистая Дева Богородица принесла в Храм Младенца Господа Нашего Иисуса Христа, как Она была принята там Симеоном Богоприимцем и Анной Пророчицей, и как Ей было сказано о том, что через Ее сердце пройдет меч, что ради Младенца, Которого Она приносит, Она перенесет такое страдание, о котором и говорящие не понимали, которое и мы измерить не можем. Симеон и Анна, не зная точно, что будет, знали, что этот Младенец должен пройти через самое страшное, что можно себе представить, ради спасения других.

И теперь мы приступили к другому моменту. Пречистая Дева, принесши Своего Сына в дар Божий, ушла с Ним на руках домой. И протянулись годы детства Христова, юношества Его, Его встречи со всеми теми, кто окружал их дом. Они ведь жили в малом городке. У Спасителя нашего были сверстники. Есть рассказы, скажем, надуманные, но выражающие какой-то внутренний опыт о том, чем являлся юноша Иисус для Его окружения[4]. Окружающие не знали, что Он — Сын Божий, пришедший плотью, что Он — Тот, Который должен спасти мир Своей смертью и Своим Воскресением. Они только знали и видели, что, хотя Он во всем подобен им, каким-то образом, в каком-то отношении Он совершенно иной. В Нем была чистота, была тишина, была неизмеримая глубина, была любовь. И те, которые Его окружали, что-нибудь из этого воспринимали.

Позже они встретились уже не детьми, а взрослыми людьми, и некоторые из них стали Его учениками: Нафанаил, Петр, Андрей, другие. Он рос под покровом Пречистой Девы Богородицы, но также и под покровом Иосифа Обручника. В лице Иосифа рядом с Иисусом стоял человек совершенной чистоты, которому было поручено Богом быть хранителем Пречистой Девы Богородицы. И в течение этих лет Христова возрастания есть один только рассказ о Нем и о Божией Матери. (Я сейчас говорю не о Спасителе Христе, а о Божией Матери, поэтому останавливаюсь только на том, что относится к Ней.)

Есть рассказ (Лк. 2:42—52) о том, как, совершив годовое паломничество в Иерусалим, Пречистая Дева Богородица вместе с Иосифом Обручником возвращались домой. Они возвращались целой деревней, дети всех семей перемешались, и только на второй день Иосиф и Пречистая Дева обнаружили, что Христос не находится в среде Своих сверстников, и они испугались: как Он мог пропасть? Они вернулись в Иерусалим и пошли туда, откуда вышли, — в Храм. И там они обнаружили двенадцатилетнего Сына Божией Матери, окруженного учителями, раввинами, наставниками еврейскими, которым Он ставил вопросы, как бы вызывая в них новую мысль, новое понимание, и Сам отвечал на их вопросы так, что все дивились мудрости этого двенадцатилетнего мальчика. И когда Пречистая Дева к Нему обратилась с тихим упреком: как Ты мог нас оставить в таком недоумении о том, где Ты, что с Тобой случилось? — Христос дал ответ, который только Божия Матерь, вероятно, могла до глубин души воспринять: «Мне надо быть там, где Мой Отец. Мое место здесь, в Храме, Мое место там, где речь идет о Боге». Мы большего не знаем ничего, но нам сказано, что Божия Матерь эти слова и многие другие складывала в Своем сердце. Она единственная могла уразуметь глубину этих слов. Только Она одна знала, что это не просто детские слова, а что это слово истины, слово Самого Бога. Впервые здесь Христос с такой ясностью говорит о том, Кто Он, и говорит Он это единственному человеку, который во всей глубине, хотя еще не полностью, может понять Его слова.

После этого Богородица, Иосиф и Спаситель Христос вернулись к себе. Продолжались годы. Евангелие нам больше ничего не говорит об этих годах, мы только знаем, что Христос возрастал телом и умом, всем содержанием человеческой души, но измерить это возрастание не мог никто, потому что в Нем было измерение Божественное, а не только человеческое.

А затем есть другой рассказ, уже позже, когда Христос вышел на проповедь, когда Его стали знать, к Нему стали прибегать: это рассказ о том, как Христос был приглашен на брачный пир (Ин. 2:1—11). Невеста и жених, родители, самые близкие им люди, и Пречистая Дева Богородица была приглашена, и Христос был приглашен. И в какой-то момент этот брачный пир начал темнеть: семья была бедная, угощение было посильное. Божия Матерь заметила, что так хочется еще гостям вместе побыть, вместе хлеб преломить, вместе чару выпить, а вина больше не было. И тогда Она обратилась к Своему Сыну с такой неожиданной верой и сказала: «У них не хватает вина», этим как бы Ему говоря: «Я знаю, что Ты можешь совершить чудо, чтобы радость их была преисполнена, чтобы их взаимная любовь, которая является в браке как образ вечной любви и вечного Царства Божия, была до конца преисполнена». И Христос поставил Своей Матери вопрос. На славянском языке он звучит резко, грубо: «Что Тебе и Мне?», — но надо его видеть по-иному. Это не значит: «Какое Тебе дело до этого?», это не значит: «Почему Ты Меня тревожишь?». Это значит: «Что Нам сделать, чтобы их пир был брачным пиром в полном смысле слова?». Божия Матерь не дала Ему никакого совета, но в ответ на Ее веру Христос совершил чудо — освятил воду, которая стала вином.

Это чудо очень многогранно. И минутами мне кажется, что это брачная вечеря, этот брачный пир — как бы прообраз Тайной вечери, которую Христос совершил со Своими учениками перед Своей смертью. Брачный пир — это пир взаимной любви и чистоты, это пир, когда двое уже перестают быть двумя отдельными особями, а делаются как бы двоицей, единой личностью в двух лицах, как говорит один из древних писателей. В меру земли это тогда совершалось, но не в той мере, в какой оно должно совершиться в Царстве Божием, потому что к тому времени Христос еще не умер и не воскрес. И здесь мы видим какой-то прообраз освящения взаимной любви Божественной благодатью, которая восполняет своей силой все недостающее и доводит до предела восприимчивости, до того предела, дальше которого в данный момент эта брачная пара еще не могла пойти: Христос еще не был распят и не воскрес. На Тайной вечере Христос освящает чашу и раздает Своим ученикам, и она тоже — чаша будущего века, эта чаша — прообраз Его жизни и смерти. Но и Тайная вечеря, которую совершал Христос, была прообразом той Тайной вечери, которая будет торжеством будущего века. И вот Божия Матерь в этот день нам приоткрывает тайну Тайной вечери. Я не умею лучше это сказать, вы должны сами это прочувствовать, продумать, пережить, может быть, годами переживать осколки понимания, которое у вас есть. Но вы увидите, что этот брачный пир является как бы иконой, изображающей будущую Тайную вечерю, которую Христос будет совершать, а эта Тайная вечеря является как бы иконой и предначинанием, реальным предначинанием таинства единства Бога и человека, людей между собой, которое совершится в конце времен. Здесь Божия Матерь сыграла решающую роль, потому что Она — Та, Чья вера сделала возможным чудо. Христос отозвался на Ее веру. Она знала, Кто Он: Сын Божий, пришедший плотью, — Ее плотью, Ее верой, Ее самоотдачей.

И дальше мы видим предпоследнее как бы явление в Евангелии Божией Матери: распятие, Голгофа, небольшой холм недалеко от Иерусалима. Три креста, на среднем — распятый Христос, Сын Божий, распинаемый как Сын человеческий. По правую, по левую руку — разбойники. Один каким-то чутьем уловил, что рядом с ним распят Некто, Который не подобен ему, Который чист, Который свят и к Кому он обратился с мольбой о том, чтобы Он его спас. И другой разбойник, который еще был слеп, страдания которого, ужас перед смертью не дали ему — как это страшно сказать — заметить, Кто с ним распят. А вокруг какая толпа? Подумайте об этом. Мы сейчас идем к Страстной седмице, поэтому можно и на этом остановиться ненадолго. Какая толпа?

У самого Креста — Пречистая Дева Богородица, отдающая Своего Сына, единственная из Матерей израильских, Которая, как я вам говорил, Своего Сына отдает в откуп ради смерти и страдания многих. И молодой ученик Христов Иоанн, который был способен просто любить, понимать, но понимать сердцем, понимать всей жизнью своей. А вокруг, у подножия, — воины, которые распинали преступников, и толпа, страшная толпа, которая пришла посмотреть, как умирают люди. Мы этого не знаем, но я помню, как во Франции, когда я еще был юношей, когда совершалась смертная казнь, двери тюрьмы открывались и народ имел право присутствовать при том, как под гильотиной умирал преступник. И люди приходили посмотреть, пережить то, чего они себе и представить не могли. Так и в этой толпе были люди, которые пришли посмотреть, как умирает человек, что значит собой умирание, каково ему будет умирать в какой-то день. Были другие люди, которые радовались о том, что сейчас Христос погибнет, умрет, — не потому что они Его лично ненавидели, а потому что Его проповедь для них была слишком страшна. Да, проповедь о той любви, о которой говорил Христос, о любви, которая себя отдает, всю жизнь и всю смерть свою отдает за любого ближнего, которая является абсолютным требованием Евангелия, — как она страшна! И нам страшна, а людям, которые еще не познали Христа как своего Учителя, Наставника, Спасителя, Бога — как это было страшно! Сколько приходило людей, думая: Его распяли. Если Он умрет, то, значит, Он был не прав, и эта Его проповедь о беспощадной любви, о любви, которая пощады не знает по отношению к тому, кто любит, эта проповедь сгинет, мы ее можем забыть, мы можем вернуться к обычной жизни. А еще другие радовались, что умирает преступник.

Божия Матерь стоит в этой страшной толпе, шумной, взволнованной толпе. У самого подножия Креста — совершенная тишина безмолвного внутреннего молчания Божией Матери и ученика, ученика, который по любви соумирает со своим Спасителем и Учителем, и Матери, Которая в единстве воли, исполняя то, для чего Она Его родила благодатью Святого Духа, Своего Сына отдает на смерть. Она не борется, Она не кричит о помощи, Она безмолвствует в единой воле с Ним. Он Себя отдает по воле Отчей, Она Его отдает как Мать, в единстве воли с Ним и с Небесным Отцом.

И Христос умирает, и Его снимают со креста. И Божия Матерь теперь снова Его берет в объятия, Он снова лежит у Нее на коленях, как Он лежал Младенцем, предназначенным к смерти. И Христа хоронят. И Божия Матерь по слову Христа идет вместе с учеником Иоанном в его дом и там будет ему Матерью, а он будет Ей сыном. Сколько непостижимой любви и непостижимой веры во Христа нужно для того, чтобы Божия Матерь кого-то иного приняла как сына на земле, потому что Ее Сын, Сын Божий теперь за пределом земной жизни и за пределом смерти.

И дальше одно, последнее. После Своего Воскресения Христос явился Своим ученикам и Богородице. Их страх, их ужас: что же случилось? Неужели все, о чем им говорил Христос, разбито, Он побежден, Он жил как бы иллюзией о Себе и о будущем? — все это снято: Он жив, Он жив! Все теперь истинно. Но до конца они все это могли воспринять, понять только после того, как сойдет на них Святой Дух. Христос — Слово Божие. Он учил, Он учил словом, Он учил примером, Он учил как бы обликом Своим, и образом Своим, и словами Своими, но понимание, приобщенность до конца не только к Его мысли, но к тому, что Он хотел им передать, они могли воспринять только благодатью Святого Духа. И через короткое время, пятьдесят дней спустя, Дух Святой сошел на апостолов.

Есть иконы, где сошествие Святого Духа изображено как сошествие огненных языков на каждого ученика и на Божию Матерь. Но эта икона в каком-то смысле неверная, потому что по учению Церкви Божия Матерь не была там в тот момент, и не случайно. И вот что мне кажется таким важным, почему я упоминаю об этом: Она не нуждалась в сошествии Святого Духа для того, чтобы все понять, все воспринять. Дух Святой сошел на Нее, Деву непоколебимой веры, неколеблющейся верности, когда архангел Гавриил Ей возвестил рождение Христово и когда Она, по слову святого Григория Паламы, сделала это рождение возможным, сказав: «Да будет Мне по воле Божией». Она уже была преисполнена Святого Духа, ученики нуждались в этом даре.

И затем — последнее, относящееся к Божией Матери: это Ее успение, то есть то, что когда пришло Ей время отойти от всего земного, Она умерла. Умерла, как всякий человек, умерла, как Христос умер, но Она умерла не так, как мы умираем, в том смысле, что Она уже была преисполнена вечности, Она была едина с Богом, преисполнена Духа Святого. Смерть Она была должна пережить, пройти через нее, потому что Она — человек. Как всякий человек, Она должна была пройти через опыт окончания земной жизни. Но Она уже принадлежала и раньше не только к земной жизни, но и к вечности, в Ней жил Святой Дух, жила сила Божия. И на третий день после Ее похорон, когда открыли снова Ее гроб для того, чтобы один запоздалый ученик мог проститься с Ней, оказалось, что гроб Ее пуст. И было открыто им, что Она не только духом Своим, но и телом была вознесена в вечность, в Царство Божие. Так же как и Христос не только духом Своим, но и плотью Своею вернулся в недра Отца Своего Небесного.

Вот мысли, которыми я хотел с вами поделиться о Божией Матери. Почитайте Евангелие, подумайте, а главное — молитесь Ей, молитесь Ей, потому что такой любви, какую Она проявила, вы не встретите нигде. На этом я закончу сегодняшнюю беседу. Помолчим немножко, и унесите с собой хоть что-нибудь, и простите меня, что я не могу передать вам большее.

Хочу еще раз остановиться хоть коротко на Божией Матери, на этих царских вратах, через которые Христос, вступивший в мир через врата Благовещения, возвращается в алтарь и как бы в символическом, иконном виде Хлеба и Вина кладется на престол, который является тоже местом заколения. Я вам уже сказал, что без соизволения Божией Матери не было бы возможно воплощение, как оно было невозможно без воли Отца. Она — Дверь небесная. Но как страшно думать, что Она — та дверь, благодаря которой, через которую Сын Божий стал Сыном Человеческим, Бог, Слово вошел в мир, и одновременно Она является теми вратами, через которые Христос идет на заколение.

Хочу упомянуть и нечто другое. Когда мы читаем в начале Евангелия от Матфея и от Луки родословные Христовы (Мф. 1:1—16; Лк. 3:23—38), мы видим ряды и ряды имен людей, которые все были предками Матери Божией. Они святыми в полном смысле не были так, как Матерь Божия была действительно свята, но каждый из них отдавал всю свою жизнь, всю свою веру, все свои силы, сколько их было, Богу. Они оставались грешными, из Ветхого Завета мы это видим явственно, но каждый из них побеждал в себе нечто от греха и передавал следующему поколению человеческую природу, очищенную хотя бы от одного какого-то греха, или поползновения, или вожделения. И все эти поколения, очищая человеческую природу, родили Матерь Божию, в Которой не оставалось больше той греховности, которая помешала бы воплощению. Она — наследница всей веры, всего подвига, чистоты всех предыдущих поколений. В Ней все поколения нашли свое завершение.

Это должно нас заставить подумать о том, какое значение имеет в нашей жизни наследственность. Мы всегда думаем о наследственности в каком-то отрицательном смысле: мы унаследовали от прародителей и от предков греховность, слабость и все то, что связано с этим. Часто мы видим, что от предыдущих поколений мы унаследовали те или другие дурные навыки или поползновения, но также и добрые, светлые начала. Каждый из нас является наследником всех предыдущих поколений, каждый из нас несет в себе и светлое, и темное прошлое этих поколений и каждому из нас доверено будущее, потому что в зависимости от того, очистим ли мы наше наследие, или усугубим его греховность, или оставим его нетронутым, мы оправдаем или не оправдаем то или другое лицо в нашем прошлом.

Мне вспоминается встреча с одним человеком, который мне сказал: «Я не могу понять, что со мной делается: во мне поднимаются такие-то и такие-то искушения. Они мне совершенно жизненно чужды, я не понимаю, откуда мне приходят эти мысли, эти чувства. Что мне с ними делать?». Я тогда этому человеку посоветовал: «Сядьте и попробуйте вспомнить одного за другим своих близких и дальних предков, и поставьте перед собой вопрос: нет ли среди них такого, в котором качествовало то, что вас сейчас мучает, или озадачивает, или старается осквернить?». Этот человек через некоторое время пришел ко мне и сказал: «Знаете, я задумывался, и вдруг вспомнил одного из своих близких предков, в котором жили все искушения, которые сейчас меня разрывают и которые мне лично чужды. Я уверен, что я их унаследовал. Что мне делать?» — «Победить! Если вы победите их в себе, то вы освободите своего предка от его греховности». Прошло время, и этот человек ко мне пришел и сказал: «Я боролся молитвой, подвигом, верой, криком к Богу, любовью к этому человеку, и вдруг все это прошло. И мне стало ясно, что я победил — не для себя, потому что это были не мои искушения, но для этого человека».

Так может задуматься любой человек, если, посмотрев на себя, увидит, что есть в нем греховные поползновения, которые явно принадлежат ему, а есть такие, которые его делают как бы наследником других людей. И надо тогда бороться изо всех сил, для того чтобы победить не только собственную греховность, но унаследованную. Но надо помнить тоже, что мы являемся наследниками не только греховности, что мы можем с благодарностью, с благоговением, с любовью, с нежностью думать о тех предках наших, которые передали нам такое богатство! Это может быть ум, это может быть чуткость, это может быть любовь, это может быть мужество, все добродетели, вся красота человеческая, которая в нас может быть хотя бы зачаточно, — и их благодарить за это.

Так же и Божия Матерь явилась наследницей всего подвига человеческого рода для очищения себя и для того, чтобы принадлежать только и всецело Богу — и оказалась именно такой, Той, Которая настолько была освящена, очищена, что Она смогла открыться Богу до самых глубин и стать Местом Боговоплощения.

[1] См. Отечник. Избранные изречения святых иноков и повести из жизни их, собранные епископом Игнатием (Брянчаниновым). Брюссель: Жизнь с Богом, 1963, с. 71, п. 6. 
[2] Молитва во время херувимской песни. См. Служебник. М.: Донской монастырь, Изд. отдел Моск. Патр., 1991. Ч. 1, с. 125—126. 
[3] Вот и отпускаешь Ты раба Твоего, Владыка, как обещал, с миром: ибо увидели глаза мои спасение Твое, как приготовил Ты его перед всеми людьми: свет откровения для язычников, и славу народа Твоего, Израиля. 
[4] Среди новозаветной апокрифической литературы особое место занимают так называемые евангелия детства Спасителя. К ним относятся «Евангелие псевдо-Матфея», также называемое «Книга о рождении благодатной Марии и детстве Спасителя», «Книга Иосифа Плотника» и др. Все они восходят к одному памятнику, известному как «Евангелие детства», или «Евангелие от Фомы». Его полное название: «Сказание Фомы, израильского философа, о детстве Христа», и его не следует путать с коптским Евангелием от Фомы, найденном в Наг-Хаммади. Оно было известно уже святителю Иринею Лионскому, решительно протестовавшему против его восприятия как священного текста. Это свидетельствует о том, что оно возникло во II веке. В отличие от коптского Евангелия от Фомы, оно не отражает философской или богословской концепции какого-либо гностического течения, хотя и создано в гностической среде. «Евангелие детства» состоит из отдельных эпизодов, нанизанных на естественную хронологию роста ребенка, и целиком посвящено описанию чудес, совершенных младенцем Иисусом в возрасте от пяти до двенадцати лет. Оно в какой-то мере связано с иудейскими представлениями об особом детстве Мессии, но в гораздо большей мере находится под влиянием античной культуры (рассказы о детстве Геракла или Диониса). Как в этом евангелии, так и в прочих апокрифических евангелиях детства, младенец Иисус представлен могущественным Богом. Он наказывает всех своих противников (умер мальчик, который толкнул его, ослепли люди, которые жаловались на него). Однако он также исцеляет (соседа, поранившего себя топором, и т. д.) и даже воскрешает мертвых. Кроме того, он совершает и несколько символических чудес, говорящих о его будущем служении: он посылает летать 12 воробьев, собирает необыкновенный урожай с одного зерна и приносит воду в одежде. Евангелие детства Фомы и зависящие от него тексты не вступают в явную полемику с каноническими Евангелиями и в какой-то мере опираются на Евангелие от Луки. Однако образ Спасителя в них противоречит каноническим Евангелиям, и они были отвергнуты Вселенской Церковью.

http://www.mgarsky-monastery.org/kolokol/4149