БЛАГОУХАНИЕ МОЩЕЙ

Фрагмент из книги митрополита Месогейского и Лавреотикийского Николая (Хаджиниколау) «Святая Гора – высочайшая точка Земли», представляющей собой дневник путешествий автора на Афон в 70-е годы XX века и в наши дни. Книга рисует читателю непреходящий образ Святой Горы – места, всецело устремленного от земли к Небу, от жизни временной к жизни вечной.

Вторник, 18 августа (по старому стилю) 1971 года. Трапеза со свежими лещами у данилеев. Конечно же, лещи не разведены в прудах. Их поймал отец Стефан. Он спускается к монастырской пристани и поднимается обратно с такой же легкостью, как мы ходим из одной комнаты в другую. Сразу после полудня мы отправляемся в малый скит Святой Анны. Первая наша остановка — у фомáдов. Здесь подвизаются трое отцов, серебряных дел мастерá. Располагающее к себе братство. Мудрый старец старой закалки: немного у него образованности, но много рассудительности, мало знаний, но — глубокое просвещение. Они угостили нас, познакомили со своим ремеслом, но мы, желая успеть к отцу Герасиму Микраяннаниту, не стали слишком задерживаться и покинули их.

Малый скит Святой Анны — место исключительно красивое, спокойное, с мягким климатом. Заходим в каливу отца Герасима. Сам он — благородный, великодушный, приятный, благодатный, совершенно такой же, как в Уранополе, когда мы только с ним познакомились. Речь его, исполненная древних оборотов, производит на меня неизгладимое впечатление. Я слушаю, как он говорит, и не могу наслушаться. К счастью, он не скупится на слова. Чудесная атмосфера. Словно мы знакомы уже долгие годы.

В простой маленькой келии, стены которой по периметру сплошь заставлены книгами, отец Герасим проводил бесконечные часы в работе. Он погружался в глубину времен, чтобы там повстречаться со святыми. Погружался в их жизнь, чтобы открыть их тайны. Погружался в благодать Божию, чтобы составить службы и песнопения этим святым.

Прежде чем уйти, мы помолились в пещере святых Дионисия и Митрофана, затем поклонились мощам святого Нектария (ключника, если я правильно помню) и святого Георгия из Янина. Мощи благоухали так сильно, что я даже высказал свое удивление и недоумение по этому поводу. Я искренне не мог понять, как это происходит!

Несколько лет спустя я вместе с одним другом посетил монастырь Святого Григория. Вечером я задал вопрос о благоухании мощей игумену, отцу Георгию. Тот с большой простотой достал маленькую частицу мощей (я полагаю святителя Григория Паламы), – чтобы мы приложились к ним. После того как мы облобызали их, он спросил, благоухали ли мощи.

— Может быть, немного… Я даже не знаю, — ответил я ему.

— Нет, — возразил отец Георгий, — они не благоухают. Но если мы сейчас отслужим молебен святому, то все помещение наполнится несказанным ароматом. Хотите попробовать?

— Не стоит экспериментировать со святыней… — ответил мой друг.

«Стоит!» — упрямо возразил я про себя.

Но удобный случай был уже потерян. Принесен в жертву сокровенному благочестию моего спутника. Однако Бог не оставил неудовлетворенным мое желание.

Мы начинали петь молебен или тропарь святому, и место наполнялось благоуханием

Благоухание святых мощей — одно из самых впечатляющих подтверждений присутствия Божия и Его благодати. Это действительно потрясающий жизненный опыт. Духовный аромат святого настолько силен, настолько исполнен жизни, что пронзает душу, преображает тело любого, кто соприкасается с этим чудом. Исходя от мертвых, он дает несказанное уверение в реальности вечной жизни и святости. В течении жизни мне много раз доводилось поклоняться святым мощам, и при этом каждый раз я замечал нечто особенное: мы начинали петь молебен или тропарь святому, и место наполнялось благоуханием. Приближался кто-нибудь с многоболезненной молитвой в сердце, смиренной верой или глубоким благоговением, и святой — его мощи — подавал благодать как благоухание.

В 5 часов вечера мы вышли из Малой Анны и отправились в скит Святой Анны. Через пару минут мы прошли мимо каливы Воскресения Христова, где подвизался отец Савва-духовник. Вид открывался невыразимый. Невозможно насмотреться. Никогда я не привыкну к красоте этой части Афона. Я всегда с большим трудом отрываюсь от любования этими видами. И не способен описать то, что видят мои глаза, затрудняюсь выразить то, что ощущает мое сердце. Здесь дивным образом красота земная переплетается с красотой небесной. Здесь «невидимое от создания мира чрез рассматривание творений видимо» (Рим. 1, 20).

В Святой Анне мы остановились в братстве картсонеев. Тихие и смиренные люди. Отец Пантелеимон, словно малое дитя, пел нам все, что мы просили. Какой чудесный голос! Какое скромное братство!

На следующий вечер я посетил каливу старца Анфима. Отец Анфим освободился поздно, поскольку долго исповедовал. Он спросил у молодого господина, который ожидал старца вместе со мною, женат ли тот.

— Да, — ответил тот, — и у меня трое детей.

Такой ответ сокрушил и разочаровал отца Анфима. Он не ожидал ничего подобного, хотел услышать что-то совсем иное. Но в любом случае он заверил молодого человека, что тот еще может спастись. А вот для меня, к сожалению, есть еще благоприятная возможность… Я еще свободен. С большой любовью отец Анфим указал мне на огни города Сарта, что на полуострове Ситони´я:

Там — ад, — сказал он, — здесь — рай

— Там — ад, — сказал он, — здесь — рай.

Но мне показалось, что я все-таки выбираю ад… Меня притягивал мир. Я ощущал себя там своим.

Из Святой Анны через Новый скит мы отправились в монастырь Святого Павла. Это великолепный монастырь, расположенный у подножия Афона. Чрезвычайная чистота. Все просто сверкает! Стены коридоров украшены библейскими и святоотеческими высказываниями, размещенными таким образом, чтобы всегда доставлять проходящему пищу для ума. Нас отвели в архондáрик. Чрезвычайно высокий архондáрий, около двух метров ростом, пятидесяти пяти лет, неуклюжий и медлительный в движениях, принес нам угощение. Он строг и крайне немногословен. Очень приятный, но без тени улыбки. Его губы постоянно что-то шептали. Я пригляделся повнимательней — архондáрий повторял молитву: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя». Я попытался заглянуть ему в глаза, но встретиться с ним взглядом оказалось невозможным. Не только в его лице — на него ты не смог бы и взглянуть — но во всем его облике отражался свойственный ему покой. Само его присутствие было пронизано покоем.

Какой-то незнакомый паломник спросил у него:

— Отче, а какой у Вас рост?

— Го-о-осподи, помилуй, — ответил отец Митрофан (так звали архондáрия).

Повисло молчание. Затем через несколько минут другой паломник задал вопрос:

— Сколько лет Вы уже в монастыре?

— Сла-а-ава Тебе, Боже, — был ответ.

Снова молчание.

— Старче, сколько отцов подвизаются в монастыре? — последовал третий вопрос.

— Пойдемте, покажу вам ваши комнаты, — ответил отец Митрофан, вставая.

Устроившись на ночлег, мы вышли немного прогуляться во дворике монастыря. Там мы встретили белого как лунь старчика с совершенно младенческим лицом и такой же душой. В руках он держал гроздь винограда и терпеливо одну за другой отщипывал от нее виноградинки. Старчик начал говорить нам о Царстве Небесном, о сокровище «наших бесценных душ», о нашем спасении, которое, однако, виделось ему весьма трудным. Его борьба за спасение была очевидна. Он омрачился и попросил наших молитв. Кто-то предложил ему сфотографироваться.

— Зачем она вам, эта фотография? — воспротивился старчик

— Зачем она вам, эта фотография? — воспротивился старчик.

— Просто так, на память, — не сдавался паломник.

— На память приведи себе ад и рай, — ответил монах и окончательно разрушил всякую надежду запечатлеть на бумаге благодатный облик восьмидесятилетнего старца, обладающего красотой младенца.

Вечером после ужина нас пригласил к себе игумен, отец Андрей. Около двух часов мы просидели с ним в полутьме при свете керосиновой лампы. Грубое лицо уроженца Кефалóнии, испещренное морщинами от постоянных аскетических подвигов и усилий над собой. Благородная внешность. Хриплый голос. Отец Андрей откровенно побеседовал с нами о современных церковных проблемах: об экуменизме как о факторе, искажающем истины Православия и наследие святых отцов, и, наконец, о необходимости частого причащения Святых Христовых Тайн. Мне понравились его благородство и искренность.

Но самое незабываемое впечатление в монастыре Святого Павла оставила ночная служба. Не могу выразить словами, как меня вдохновил главный храм обители. Вероятно, какой-нибудь холодный мраморный иконостас, спроектированный по западному образцу, украшенный такими же иконами, меня бы оттолкнул. Но здесь… Смирение, кротость, тишина, умиротворенность служащего священника, благочестивое горение и духовное рвение монахов, умилительное пение какого-то старца… Сама мысль о том, что вскоре все это закончится, останется в прошлом, вселяла в меня несказанную печаль. Никогда еще во всю мою жизнь мне не доводилось соприкасаться с таким благочестием, миром, покоем. До сегодняшнего дня в моей памяти сохранилось ощущение абсолютного совершенства самого строя службы: совершенства в таинственности освещения, во внутренней мощи и безыскусной простоте богослужения, в том чувстве умиления, которое оставалось после молитвы. Здесь собраны воедино все внешние условия, необходимые для того, чтобы принести мир нашим растревоженным душам. Это редкое отражение того небесного покоя, в котором совершенно естественно и даже не подозревая об этом живут души тех, кто смиренно, просто и несуетно выбрал своей жизненной дорогой полное предание себя воле Божией.

В то памятное первое посещение Святой Горы в 1971 году наша последняя ночевка была в монастыре Григориат. Сверкающий чистотой строгий общежительный монастырь. Стояла чудесная погода. Мы расположились на балконах. Волшебный закат. Все кругом любуются. А монахи сидят по своим келиям. Что они там делают? Какую красоту пропускают! Как они так могут? Или они что-то получают взамен?

Эти вопросы буквально заполонили мою голову и заставляли обратиться от любования красотой природы к более глубокому, духовному созерцанию — к поискам истины.

Здесь мир. Мир, которому не хватает неба

На следующий день пришла пора расставаться со Святой Горой. Мы отплыли из Дафни в 2 часа дня 21 августа. После двухчасового путешествия мы прибыли в Уранополь в 4 часа дня 3 сентября. Мир, который нас встречал, был совсем иным. Здесь действовал другой календарь. Хронологически мы перескочили на тринадцать дней вперед, а духовно — были отброшены назад на столетия… Никто здесь не мог постичь византийского времени1. Мирянам бывает трудно понять, почему на Афоне держатся этой странной, неудобной системы отсчета времени. Между тем, главная ее цель — сохранить ночную молитву. Повсюду — пестрота красок, шум, гам, туристы, вертелы с жареным мясом, мирские песни, яркие одежды. Мимо проходят семейные пары, женщины с маленькими детьми, проносятся велосипеды и мотоциклы. Здесь нет Афона. Здесь мир. Мир, которому не хватает неба. И с неба на землю мы возвращаемся, причаливая к пристали Уранополя — Небесного Града! Настоящий парадокс...