Барокко из Туринска. Александр Ракитин

Сегодня мы расскажем об одной из самых ярких региональных архитектурных традиций, сложившейся в уральском городе Туринск и его окрестностях. Как правило, специалисты применяют к региональным школам XVIII века, расположенным за Уральским хребтом, общее название — «сибирское барокко». Однако название это очень условно — слишком уж разнообразна сибирская архитектура тех времен. Но в нашем случае можно определенно сказать: перед нами «туринское барокко».

Туринску не повезло: в советское время здесь были уничтожены все значительные церковные постройки, в том числе и образец нижнесинячихинского храма — Покровская церковь (1769-й — после 1774 года). Теперь ее силуэт можно лишь угадывать на плохих дореволюционных фотографиях

Башня выше

Барокко в России смотрится иноземцем. Дело обстояло так. После своего заграничного путешествия (Великого посольства) русский царь Петр пригласил в Москву европейских зодчих (и не только зодчих, среди приглашенных европейцев были и скульпторы, и инженеры, и художники, и «кого только не было», но сейчас мы больше будем рассуждать об архитектуре). Плод их деятельности москвичи увидели скоро — это в массе своей частное строительство государевых приближенных. Самый яркий пример — церковь Архангела Гавриила в бывшей Гавриловской Патриаршей слободе в Москве, она строилась как приходской храм Александра Даниловича Меншикова рядом с его двором на Мясницкой улице (сейчас на месте двора Меншикова здание Почтамта). Вроде бы частная постройка, пусть даже очень «значительного лица», стала демонстрацией нового стиля и претендовала на роль нового слова в русском искусстве. Высоченный столп храма «иже под колоколы» завершал не менее высокий шпиль с ангелом, держащим крест. С западной стороны к храму были пристроены две огромные волюты, образуя некое преддверие церкви. Декор его не имел ничего общего с декором московских нарышкинских церквей предыдущего времени. Такое наглядное пренебрежение уже сложившимися местными архитектурными традициями и такое явное подражательство европейскому искусству было вызовом московскому патриархальному обществу и всей средневековой Руси. Очень показательно, что по Москве тогда поползли слухи о приближающемся конце света. Причиной тому была высота Меншиковой башни (так с тех пор москвичи стали называть церковь Архангела Гавриила) — она превышала высоту колокольни Ивана Великого в Московском Кремле, выше которой в Московском государстве не строили. Но Меншиков захотел и построил, надо думать с монаршего одобрения — двор Александра Даниловича стоял на царской дороге из Кремля в Немецкую слободу. Слух о конце света дополнялся другим слухом о подмене в Европе государя, что вроде и не Петр теперь сидит на троне в Кремле, а сам нечистый, обернувшийся государем.

Как известно, новая архитектура плохо прижилась в Москве, здесь много нужно было менять, чтобы установить гегемонию нового стиля. Для быстрого внедрения европейского искусства в Московии легче было начать с чистого листа, и здесь у русского царя возникает идея основания нового города, и не просто города, но столицы взамен прежней. Его вдохновляет пример императора Константина Великого, перенесшего столицу государства из Рима в Константинополь, на берег Понтийского (Черного) моря, — так и император Петр строит город святого Петра, своего небесного покровителя, на берегах Невы у Финского залива. Архитектура Петербурга первой половины XVIII века — это барокко: Петропавловский собор, кунсткамера, здание 12 коллегий, летний и зимний дворцы русских императоров, дворцы Меншикова и Строганова, летние резиденции в Петергофе, Царском Селе, Ораниенбауме, Андреевский собор.

Как у соседа, но лучше

А что же российская провинция? Что строят там? Неужели копируют европейский Петербург? И да и нет. Провинция жила своей жизнью, архитектурные эксперименты первого русского императора в масштабах страны кажутся локальным (правда, при этом столичным) явлением. Нельзя сказать, что в провинции не видели, что и как стоилось в Петербурге. Видели, в Петербург насильно собирали всех «мастеров каменных дел» со всего государства, петровская столица 1720-1730-х годов напоминала «стройку всесоюзного масштаба». Более того, существовал государственный запрет на строительство каменных построек везде, кроме Санкт-Петербурга. Со временем с берегов Невы строительные артели (мастера, подрядчики, кирпичники) возвращались домой (в Кострому, Ярославль, Великий Устюг, Вятку) и продолжали работать, возводя храмы и хоромы «по-старому». И дело тут было не в мастерах и подрядчиках, а в заказчиках — купцах, ремесленниках и крестьянах, которые сохраняли традиционные вкусы и архитектурные пристрастия. Вот тут-то и начинается история ярчайшего явления русской культуры — русской провинциальной архитектуры XVIII века. Суть его в том, что каким бы точным архитектурный заказ ни был (как правило, указывали на определенный образец: «Хочу как у соседа!», или так: «Хочу как у соседа, но лучше!») зодчие почти всегда были вольны в частностях. И это соединение, с одной стороны, заказа, ориентированного прежде всего на архитектуру предыдущего XVII века (узорочье или нарышкинский стиль), и, с другой стороны, определенных (европейских) умений и знаний конкретных мастеров и строительных артелей давало периодически удивительный результат. Правда, бывало и наоборот: повидавший много купец делает заказ построить рядом со своим домом в родном городе N церковь, как, например, в Петербурге, а местная строительная артель как может, так и воспроизводит заданный образец. Такие ситуации также часто провоцировали местных зодчих на оригинальные архитектурные решения. Еще одна особенность именно русской провинциальной архитектуры XVIII века — оно исключительно разнообразно. Огромные размеры империи, разобщенность территорий, слабая связь со столицей — все это способствовало формированию в разных регионах независимых строительных кадров и в результате приводило к складыванию целых архитектурных школ (как правило, такие архитектурные школы представлены одной или несколькими строительными артелями) с ярким индивидуальным «почерком». Осталось перечислить регионы, где сложились местные архитектурные традиции: Великий Устюг, Вятка, Тотьма, Суздаль, Торопец, Тобольск, Кострома, Каргополь, Ярославль, Иркутск, Томск, Тамбов. Все они разные, некоторые нарочито архаичны и копируют образцы времени русского узорочья (Ярославль, Каргополь), другие ориентируются на нарышкинскую архитектуру (Великий Устюг, Тотьма, Вятка), третьи — на развитое елизаветинское барокко (Торопец, Тамбов), четвертые — и на то, и на другое, и на третье одновременно.

Барочный торт

Самым ярким из сохранившихся памятников туринского архитектурного направления является церковь Преображения в селе Нижняя Синячиха. Многие слышали про соседний поселок Верхняя Синячиха. Якобы в Верхнюю Синячиху везли большевики великую княгиню Елизавету Федоровну, инокиню Варвару и великих князей Романовых из Алапаевска в ночь с 16 на 17 июля 1918 года, на самом деле везли они их на смерть… Сегодня на месте гибели царских родственников у шахты рядом с речкой Межной — монастырь новомучеников и исповедников Российских.

Церковь Преображения в селе Нижняя Синячиха

Церкви в Нижней Синячихе повезло. В советское время она была закрыта, и ее ждало постепенное забвение и медленное разрушение. Однако случилось чудо: в 1960-е в этих краях появился энтузиаст-реставратор Иван Данилович Самойлов, который, однажды увидев этот храм, дает себе слово возродить его. Уже позже, после того как синячихинский шедевр приведут в порядок, Иван Данилович инициирует создание рядом с храмом Уральского музея деревянного зодчества, существующего и поныне.

Но теперь о самом храме. Построен он рядом с нижнесинячихинским заводом в 1794 году (начало строительства) на средства владельца завода Сергея Савича Яковлева. Несмотря на то что заказчик строительства нового храма управляет заводом из далекого Петербурга, в Синячихе строят местные мастера, без оглядки на столицу. Ведь в столицах и Центральной России уже давно властвует классицизм. А вот Преображенский храм — это настоящий барочный торт, игрушка на фоне скупого уральского пейзажа и заводских строений. Его план вполне традиционен для русской архитектуры, композиция «кораблем» (храм — трапезная — колокольня). Он довольно высок — поднят на подклетный этаж, где размещалась нижняя церковь. Но главное здесь не в плане, а в завершении четверика. Он завершается крутым сводом и небольшим восьмериком, который, в свою очередь, венчают световой барабан и глава. Каждая сторона четверика завершается высоким, вычурных очертаний фронтоном с окошком, на гребне фронтонов поставлено по световому барабану с барочной главой. Но и это еще не все: по углам четверика поставлены дополнительные фронтоны с маленькими круглыми окошками, световыми барабанами и главами. Высокий свод со световым барабаном и главой венчает алтарный выступ. В результате имеем девятиглавие над четвериком и вместе с главой над апсидой десятиглавие. Особую барочную волнообразность храму придают не только фронтоны, но волюты — волнообразные стенки между окнами барабанов. Вместе с бирюзовой окраской и текучими волнообразными линиями фронтонов и валют храм кажется вынырнувшим из водной пучины кораблем. Статичность ему придает классицистическая колокольня, поставленная с западной стороны уже в середине XIX века.

От Туринска до Тюмени

Давайте вернемся к городу Туринску (название происходит от реки Туры). Этому старинному уральскому городу не повезло: в советское время здесь были уничтожены все значительные церковные постройки, в том числе и образец нижнесинячихинского храма — Покровская церковь (1769-й — после 1774 года). Теперь его силуэт можно лишь угадывать на плохих дореволюционных фотографиях.

Как ни странно, Покровская церковь не имеет аналогов собственно в Туринске, зато известно несколько архитектурных повторений в Туринском уезде и Зауралье. Храм в Нижней Синячихе мы уже рассмотрели. Еще один «барочный тортик» мы находим в Тюмени — это кафедральный Знаменский собор.

Тюмень. Знаменская церковь.

Собственно, собором эта церковь стала только в советское время, а до этого она была одной из приходских церквей города. Благодаря своему кафедральному статусу храм не закрывался во время гонений на Русскую Православную Церковь, и молитва в нем не прекращалась с момента основания. Заложена церковь в 1768 году, однако освящена лишь в 1800-м. От старой постройки XVIII века остался только так называемый четверик. Во второй половине XIX века к нему были пристроены трапезная часть, где разместились два придела, и колокольня. Архитектор пристроек попытался вписать новые части храма в уже существующую архитектуру XVIII века, и у него получилось. Бросаются в глаза несколько отличий от синячихинского храма. Тюменский кафедральный собор одноэтажный, фронтоны и главки на углах четверика здесь заменены декоративными тумбами, трехчастные наличники окон местные, тюменские, такие же можно встретить на первых каменных сооружениях Тюмени — постройках Троицкого монастыря. Храм будто кремовый «тортик», белый с голубыми кровлями, в этом смысле он очень напоминает другое «кондитерское изделие» — Преображенский храм в Нижней Синячихе.

В Зауралье находятся еще два храма, образцом для которых послужила Покровская церковь в Туринске и Преображенская в Нижней Синячихе.

Это храмы в селах Белоярское (Флора и Лавра, 1823-1824 годы) и Карачельское (Трех святителей, 1825 год) нынешней Курганской области. Эти постройки похожи друг на друга как две капли воды, построены в одно и то же время — 1820-е годы. Со мной был такой случай: посетив Карачельское с группой путешественников, мы поехали в Белоярское, и участники поездки, увидев местный храм, подумали, что мы приехали обратно в Карачельское. Эти храмы одноэтажные, с традиционной композицией кораблем (с трапезными и колокольнями). Кажется, они еще более вытянуты вверх — такое впечатление достигается благодаря высокому своду четверика и отсутствию глав на углах четверика. Особенно цельно смотрится храм в Карачельском. У обеих церквей сходное состояние — это почти руины. Когда я был в Курганской области в последний раз, храм в Белоярском потихоньку восстанавливался, там появились несколько активных местных жителей, решивших возродить приход и, конечно, храм, один из красивейших в регионе.

Храм Флора и Лавра в селе Белоярское

Церковь Трех святителей

Именно здесь

Мне не раз приходилось слышать от друзей историков, что русская национальная архитектура прекратила свое существование с началом правления Петра Великого. Действительно, первый русский император резко менял страну, эти изменения касались и архитектуры. Новая столица обновленного государства — Петербург отличался от иных русских городов ярко выраженной европейской физиономией. Барочные постройки стали украшать Москву и другие города центра России. Однако провинциальные зодчие восприняли искусство барокко через призму своих архитектурных представлений, они включили отдельные элементы нового «штиля» в уже накопленный арсенал строительных приемов. Собственно русская национальная архитектура развивалась в провинции, куда столичные вкусы доходили через несколько десятилетий после их появления, где зодчие могли относительно свободно (конечно, в зависимости от заказа) перерабатывать допетровский и новый европейский строительный опыт, дополняя одно другим. Эта творческая атмосфера в храмостроении русской провинции исчезает с развитием профессионального архитектурного образования, отказа от строительства «по образцу» и постепенным переходом на проектную архитектуру. Хотя, как доказывают многочисленные примеры, еще в 1820-е годы во многих удаленных регионах продолжают строить по старинке, ориентируясь на образцы столетней или пятидесятилетней давности. Можно сделать осторожное предположение: барочный опыт петровского времени удался именно в провинции, где получилось развивать допетровские архитектурные традиции, дополняя их столичными новшествами.

Источник: Нескучный сад