Автокефалия: от канона к мифу. Архимандрит Кирилл (Говорун)

В центре моей статьи стоит категория автокефалии. Что это за категория? Студенты-богословы ответят на этот вопрос: эта категория относится к сфере канонического права. В самом деле, каноническое право рассматривает автокефалию как вид управления поместными Церквами. Буквально это означает, что поместная Церковь является «само-возглавляемой». Поэтому она может избирать своего Предстоятеля, который, в согласии с местным Синодом, имеет полноту власти в такой Церкви. Если смотреть с точки зрения канонического права, категория автокефалии имеет прикладной (технический) характер. Она призвана помогать организовывать иерархически структурированные общины в поместную Церковь. Основополагающая цель автокефалии - способствовать Церкви в исполнении ею спасительной и пасторской миссии среди верующих.

Может ли «классическое» определение автокефалии дать ее исчерпывающую характеристику? По моему мнению, ответ «нет». В реальной церковной жизни, где различные культурные и политические обстоятельства и сопутствующие факторы играют важную роль, эта «техническая» категория выходит далеко за рамки канонического права. Автокефалия имеет возможность разделять либо объединять людей, Церкви и общества. Не только церковные иерархи, но и политические деятели ведут сражения за либо против автокефалии, вносят ее в повестку своих действий, партийных программ, идеологий. Иногда автокефалия становится объектом международной политики. Иными словами, техническая и прикладная категория, каковой теоретически является автокефалия, в реальности находится под сильным влиянием церковных, социальных и политических процессов. Следовательно, в реальной церковной жизни автокефалия ни в коем разе не является технической категорией - она превращается в культурный феномен.

Как культурный феномен, автокефалия не является постоянной величиной. Она изменяется и развивается в ходе истории. Она обретала разные интерпретации и коннотации, порожденные различными культурными, социальными и политическими контекстами. Другими словами, концепция автокефалии, скажем, в IV, VI, IX, XII, XIX, XX, или XXI веках была различной. Значение ее варьировалось с учетом окружающих реалий и практического применения, которые изменялись в ходе истории.

Учитывая вышесказанное, мы можем допустить, что наблюдаем современную интерпретацию феномена автокефалии. Относительно этой интерпретации мы можем задать вопрос, когда она возникла и в каких условиях? Категория «автокефалии», какой мы ее знаем сегодня, была в основном сформирована национально-освободительным движением на Балканах в XIX веке. Я расцениваю создание независимых национальных государств на обломках Оттоманской империи как ключевой момент в формировании современной концепции автокефалии.

Этот концепт был порожден национальными идеологиями, инспирированными в конце XVIII века Французской революцией. Он родился вместе с национальными государствами. Будучи связанной с идеей нации и национальной независимости, автокефалия превратилась в атрибут государственности для новых развивающихся национальных православных стран - такой же, как гимн, флаг, денежная единица. Без собственных автокефальных церквей национальные православные государства Балкан не ощущали себя действительно независимыми. Они соотносили независимость от Оттоманской империи с независимостью их православных Церквей от Константинопольского Патриархата. Это объясняет тот энтузиазм, с каким новые государственные образования боролись за автокефалию для своих Церквей.

Так XIX век породил абсолютно новое качественное измерение автокефалии - независимость национального государства. Это измерение функционирует и в ХХ веке, преимущественно в Восточной Европе. Почти все восточноевропейские страны, с большей или меньшей численностью православного населения, пробовали получить независимость для их Церквей, правда, в этом случае уже - от Московского Патриархата.
Характерной особенностью модерной концепции автокефалии является то, что она действует по сценарию мифа. Действительно, эта категория превратилась в миф. Говоря «миф», я подразумеваю не «сказочную историю», но комплекс идей, которые выходят далеко за пределы первоначального концептуального смысла. Нынче категория автокефалии включает в себя множество аспектов, которые не имеют отношения ни к каноническому праву, ни даже к экклезиологии. Они превращают автокефалию в мифологему. Могу предположить, что никогда ранее эта категория не была настолько влиятельной, и ее сила - в мифологической составляющей.
Каким именно мифом является категория автокефалии? Я попробую дать ответ на это вопрос, исходя из двух примеров: Греции и Украины. Несмотря на значительную разницу между двумя странами и их Церквями, по моему мнению, между ними есть сходство в том, как проявляется и действует мифическая мощь автокефалии. Однако, эта мощь в данных двух случаях действует разными путями и приносит разные плоды.

Греческая Церковь является первым автокефальным институтом в модерном, сформированном Французском революцией, смысле. Этот институт парадигматичен во многих аспектах. Он возник как проект греческой интеллигенции, борющейся за свободу для греческой нации. Эта битва была инспирирована греческим пониманием идеологии европейского Просвещения. Греческая идеология Просвещения, естественно, имела свою специфику. В противоположность французскому Просвещению, она не была антиклерикальна. Например, Адамантиос Кораис (1748-1833), главный идеолог греческого Просвещения, не противопоставлял себя Церкви, хотя у него и были идеи о реформировании церковной жизни. Он обучался во Франции (Монпелье) и изучал комплекс церковно-научных дисциплин; позже, на начальном этапе публичной деятельности он написал несколько богословских трактатов. Таким образом, идеологи греческого Просвещения не отрицали Церковь - наоборот, они старались включить ее в свою идеологию.

Реакция Церкви на эту проблему была неоднозначной. Были богословы, например Афанасий Париос (1721-1813), кто абсолютно не воспринимал никаких попыток сделать Церковь частью Просветительского проекта. Афанасий стал пылким оппонентом Кораиса. Просвещение в его понимании было абсолютно противопоставлено церковной традиции. Он называл его «филоЗофия» - любовь к тьме.

В то же время были такие церковные богословы, кто пробовал приспособить традиционные церковные институции к новым социальным и политическим реалиям. Среди них могу назвать афонского иеромонаха Вениамина из Лесбоса (1759-1824), иеромонаха Стефана Дугаса (конец XVIII века - 1830) и других. Пожалуй, наиболее ярким представителем богословов такого типа был Феоклит Фармакидис (1782-1860). Он поддерживал движение греческого Просвещения. Более того, он несколько лет был соиздателем журнала Λόγιος Ἑρμῆς, являвшегося главным печатным органом последователей Кораиса. Как член Φιλικὴ Ἑταιρεία, он поддерживал освобождение Греции и основание независимого греческого государства. Также он являлся сторонником греческой автокефалии.

На этом, первоначальном, этапе и освобождение греческой нации, и автокефалия греческой Церкви не были чем-то таким, что единодушно поддерживали православные иерархи и богословы. Скорее, прослеживалась явная или скрытая оппозиция освободительным движениям со стороны таких именитых богословов и церковных лидеров, как Косма Этолос (1714-1779), Афанасий Париос и других сторонников движения Колливадов. Константинопольский патриарх и другие фанарские иерархи также имели свои причины для оппонирования греческим освободительным движениям. Было бы преувеличением утверждать, что эти причины были чисто политическими. Имелись также сильные богословские и исторически обусловленные причины фанариотской оппозиции по отношению к греческой независимости и автокефалии.

Отцы греческой освободительной революции и новосформированной модерной греческой нации были убеждены, что народ, составляющий эту нацию, крайне религиозен. Более того, они старались придать черты сакрального и революции, и новой национальной и государственной идентичности, и самому освободительному движению. Борьба за освобождение Эллады должна была быть священной и благословенной... Церковью. Одна из наиболее популярных легенд об освободительной революции 1821 года гласит, что митрополит Старых Патр Германос (1771-1826) 25 марта, в день Благовещения, благословил революционный флаг. Большинство историков убеждены, однако, что этот эпизод является просто легендой. Несмотря на это, этот «вымысел» стал символическим и позволил говорить - и государству, и Церкви - о сакральном характере революции 1821 года. Для государства это стало частью, сакральной частью, греческой освободительной идеологии. Для Церкви этот эпизод символизирует ее вклад в дело освобождения Греции. Он также стал символом того, что греческая Церковь приняла независимость греческого государства, новую идентичность нации эллинов, и новый способ собственного существования, уже как автокефальной Церкви. На заре греческой политической независимости и церковной автокефалии политические и церковные реалии переплетались порой слишком плотно. Чтобы проиллюстрировать данное утверждение, могу привести поразительный пример. Один из ранних официальных документов, регулирующих отношения между государством и Церковью в новообразованном Греческом Королевстве, «Декрет о независимости греческой Церкви" (Διακήρυξις περὶ τῆς ἀνεξαρτησίας τῆς Ἑλληνικῆς Ἐκκλησίας, Неаполь, 23 июля 1833 года), гласил:

- Король является главой Церкви в административных делах (статья 1).
- С церковной стороны Церковь управляется 5 епископами, которые составляют «Священный синод Греческого Королевства» (Ἱερᾶ Σύνοδος τοῦ Βασιλείου τῆς Ἑλλάδος); они назначаются правительством (статьи 2-3).
- Назначенные члены Синода должны принести присягу на верность королю (πίστιν εἰς τὸν Βασιλέα).

Такие тесные отношения между гражданскими и церковными властями в Греции в первые годы ее независимости свидетельствуют, что автокефалия понималась как атрибут политической самодостаточности и как особенность национальной идентичности - и это действительно превратило ее в этномиф.

В современной греческой ситуации автокефалия Элладской Церкви все более и более дистанциируется от идеи независимого государства и самобытности греческой нации. Эта тенденция отображается в продолжающейся дискуссии о смысле элладской автокефалии, усиливающейся по мере возрастания симпатий к Вселенскому Патриархату, причем симпатия эта усиливается даже в наиболее консервативных, национально ориентированных, и даже националистических кругах Греции. Чтобы проиллюстрировать это, можно привести слова из интронизационной речи новоизбранного Предстоятеля Элладской Церкви Архиепископа Иеронима II: «Сегодня, - заявил он в день своей интронизации 16 февраля 2008 года, - более, чем когда-либо ранее, могут быть осмыслены значимость и роль нашего освященного веками Вселенского Патриархата в деле всеправославного единства. Церковь Греции, полностью осознавая историю эллинской нации, нашу церковную историю и православную экклезиологию, ощущая тяжелую ответственность на своих плечах, будет поддерживать то направление, в котором она и далее сможет сохранить традиционные для нее отношения с Вселенским Патриархатом».

В XIX веке автокефалия греческой Церкви стала образцом для автокефалий других балканских Церквей. В XХI веке, однако, национальная независимость имеет тенденцию к утрате связи с идеей автокефалии национальной Церкви. Такое происходит, впрочем, не везде.

Скорее исключением из этого правила является Украина. То, что происходит в Украине с идеей автокефалии, напоминает Балканы в XIX веке и первоначальную ситуацию в Греции, с ее борьбой за национальную независимость и движением за церковную автокефалию. Многие украинские политики, общественные и церковные деятели воспринимают автокефалию как необходимый атрибут государственной независимости. На протяжении XX века Украина несколько раз пыталась обрести независимость, пока лишь в конце столетия эти попытки не увенчались успехом. Также было несколько попыток Православной Церкви в Украине получить автокефалию. В отличие от политических попыток, церковные до сих пор не увенчались успехом.

Многие политические и общественные деятели в Украине находятся под воздействием мифа автокефальности. Так, к примеру, они верят, что автокефалия является ключом к решению проблем единства православных в Украине, разделенных на несколько конфессий, враждебных по отношению друг к другу. Они также убеждены, что автокефалия может сохранить украинскую независимость, которая сейчас выглядит уязвимой. Неужели автокефалия может решить перечисленные проблемы? - Сомневаюсь. По моему мнению, в украинской ситуации автокефалия украинской Церкви не означает автоматического объединения разделенных церковных групп в единую Православную Церковь. Также она не может обеспечить защиту украинской независимости.

Когда дело доходит до реальности, миф об автокефалии иногда перестает функционировать или же имеет непредвиденные последствия. Это произошло в Украине, где про-автокефальное движение привело к расколу Церкви. Как следствие, одна Церковь разделена на три православные юрисдикции. Среди этих юрисдикций лишь Украинская Православная Церковь, находящаяся в единстве с Московским Патриархатом, имеет общение со всем православным миром. Остальные две, «Киевский патриархат» и «Украинская автокефальная православная Церковь» признаются Вселенским Православием как раскольники. Таким образом, в отличие от Греции, в Украине можем увидеть неконструктивное действие мифа от автокефалии. Другие идеи и даже мифы могут быть более пригодны для решения упоминавшихся проблем. Отдельные политики в Украине уже продвигают их. Они начали реализовывать идеи, не связанные с автокефалией.

В XX веке была найдена альтернатива полной церковной автокефалии. Вселенский Патриархат предоставляет такую альтернативу. Константинопольская Церковь разработала такую модель отношений с ее сателлитами, которая не требует де-факто независимости Церквей, имеющих условную независимость, автономию, в рамках Патриархата. Одной из наиболее важных предпосылок существования такой модели является отдаленность Вселенского Патриархата от политических центров влияния. Турция, во всяком случае, не пытается использовать свое влияние на Фанар для достижения значимых целей на международном уровне. Напротив, внутренняя политика Турции по отношению к Вселенскому Патриархату заключается в сужении его роли до границ турецкого государства. «Мягкое» отношение Фанара к его автономным частям, как правило, этнически гетерогенным, наблюдается в таких государствах, как Финляндия либо Эстония, которые не домогаются статуса автокефальных для их православных Церквей, довольствуясь статусом автономных Церквей под эгидой Вселенского Патриархата.

Похожую модель нынче пробует воплотить в жизнь президент Украины В.Ющенко, который стремится восстановить Киевскую митрополию под омофором Вселенского Патриарха на базе непризнанных «Киевского патриархата» и «Украинской автокефальной православной Церкви». Такая модель тоже ошибочна. Ни одна из украинских Церквей, за исключением, быть может, «Украинской автокефальной православной Церкви», не согласилась принять такую модель. Более того, некоторые осознают, насколько такая модель опасна для единства государства. Так, создание двух параллельных канонических юрисдикций - одной Московской, другой Константинопольской - будет означать серьезную напряженность, вплоть до конфронтаций и насилия между двумя сообществами. Это неизбежно приведет к дестабилизации социальной и политической ситуации в стране. Конфронтация между Москвой и Константинополем в Украине может иметь трагические последствия и для единства Вселенского Православия, поскольку будет практически нереально избежать разрыва отношений между двумя Церквами. Я не хочу показаться алармистом, однако такая модель «нормализации» в Украине может привести к великому расколу Вселенского Православия. Мы рады, что этого пока не произошло.
Каким может быть решение в украинской ситуации? - Я не знаю. Я знаю лишь, какие пути не подходят, чтобы исправить ситуацию в Украине. Я имею в виду ситуацию, которая служит примером влиятельности... и неконструктивности мифа об автокефалии. Несмотря на это, автокефалия может сработать в Украине. Базовым условием для этого является ее «демифологизация». Для этого ее следует освободить от отягощающих небогословских коннотаций. Автокефалия не должна рассматриваться как единственный способ решения церковной проблемы, либо же как воплощение мирового зла, которое отрывает украинцев от Вселенской Церкви и отрезает путь к спасению.

В заключение хотел бы поднять вопрос, содержит ли американская автокефалия элементы мифа? Американская автокефалия, по моему мнению, нетипична для XIX- XX веков. Ни одно национально-освободительное движение не имеет к ней отношения. Естественно, это не означает, что она свободна от политического контекста. Наоборот, и это хорошо известно, в значительной мере она является порождением «холодной» войны. Однако, политическая составляющая никогда не превалировала в «мифологии» об американской автокефалии. Что же образовывает эту мифологию?

Мне кажется, «мифология» американской автокефалии связана со стремлением создать новую реальность во Вселенском Православии, реальность самоуправляемой поместной Церкви в стране, где нет вековых православных традиций. Этакая Церковь может быть более или менее удалена от традиционных православных общин и не инкорпорирована в общественную культуру, сформированную не-православными традициями. Это - эксперимент с основанием поместной Церкви, который можно рассматривать как воплощение православной экклезиологии в чистой форме. Эксперимент с американской автокефалией призван продемонстрировать жизненную силу и динамизм Православия, его сущностное отличие относительно национальных культур и факторов, чуждых богословию. Он призван «откорректировать» миф об автокефалии в том виде, как он был сформирован национально-освободительными движениями XIX-XX веков.

Такое видение воплотилось в «мифологии» американской автокефалии. Американская автокефалия не является ни национальной автокефалией образца XIX- XX веков, ни тем более лишь технической (формальной). Это нечто большее, чем попытка оптимизировать управление и функционирование поместной Церкви. Это - явление Православия, свободного от временных факторов - богословие в его чистой форме. Отцы-основатели американской автокефалии были убеждены, что такое видение будет привлекательным и притягивающим для других юрисдикций на американском континенте, и будет побуждать их к объединению вокруг новой автокефальной Церкви. Такое вИдение должно было преодолеть границы континента. Похожие процессы должны распространиться и в Западной Европе. Западная Европа должна была последовать примеру Америки, закладывая основы поместных Церквей, дистанцированных, во всяком случае, де-юре, от их локальных этнических традиций.

Стало ли это видение реальностью? - Не вполне. Однако миф американской автокефалии остается притягательным и заманчивым. Он ведет православную Церковь в Америке в сложных обстоятельствах и служит источником ее силы. Он обуславливает отличие этой Церкви от других поместных Церквей. Вселенское Православие крайне нуждается в таком видении. Оно нуждается в том «мифе», который воплощает Православная Церковь в Америке.

 Перевод с английского 

 Информация с сайта "Православие в Украине"