Американская тетрадь. Протоиерей Андрей Ткачёв

Перед поездкой необычная плотность событий: праздник за праздником, до радостного изнурения, до перехода на «автопилот». Вчера – храмовый праздник – Агапита. А накануне – Вознесение, совпавшее с памятью мученика Философа. Хорошо помню из Житий его страдание. Его, обнаженного, привязали к дереву и оставили на волю блудницы. Известно ведь, что ничто так не погашает благодать, как блуд, даже невольный. Но он откусил себе язык, выплюнул его женщине в лицо, чем ужаснул ее и привел в бегство, а сам болью погасил похоть. Невообразимо по нынешним временам и нравам! Впрочем, всегда невообразимо. Среди этих мыслей – сборы в Америку.

Человека можно купить, обмануть, развратить, запугать. Если все это не действует, то только тогда возможно мученичество. Петра на время запугали, Иуду купили. Мученика Философа не купили и не запугали. Потому его хотели развратить. А когда не получилось, пришлось убить. Нам не быть мучениками (говорил об этом в церкви). Даже мечтать не надо. Эта высота почти недосягаема. Мы просто не способны на этот подвиг до тех пор, пока нас обманывают, покупают, развращают и запугивают. Можно догадываться о специфической «гуманности» врага, который не хочет крови, если можно обойтись развратом и деньгами, ложью и страхом. Герой Аль Пачино так и говорит в «Адвокате дьявола», произнося последний зажигательный спич: «Я – Гуманист!». Он – гуманист, а мы живем под знаком обмана, подкупа и испуга. Стыдно. Святые будут судить мир, говорит апостол Павел. Они и уже его судят. В аэропорт – ночью. Сон – вполглаза.

 Чикаго – город ветров, windy city. Это все, что я о нем пока знаю, если не считать Аль Капоне и мрачную историю с транзитом алкоголя из Канады во времена «сухого закона». Да, еще – само имя означает «гнилое место» на языке местных индейцев. Никогда не получается мало-мальски приготовиться к поездке, почитать что-то о том, куда востришь лыжи. Вот так едешь, словно в полную неизвестность, как «с моста в воду», что, видимо, и правильно.

Если условно считать Боинг «железной птицей», то я видел сегодня Амстердам с высоты птичьего полета. Самолет долго летел над городом, и погода была ясная, как счастливое детство. Красиво. Венецианское сочетание воды и камня. Есть и разница. Венецианские каналы хаотичны, как московские дворики, а амстердамские – разлинеены на плане, как петербургские улицы и проспекты. Все кажется четче, темнее, холоднее, аккуратнее, что ли. Хотя, что можно разглядеть с высоты за несколько минут, чтобы потом выносить суждения?

Аэропорт столицы, торгующей тюльпанами и алмазами. Здесь пересадка. Вот это Вавилон! Вернее – восточный базар, помноженный на европейскую северную аккуратность. Еще только соприкоснулся с этим многолюдством, а уже чувствуешь, что одно только сохранение веры (не говоря о распространении ее) в таких условиях требует чрезвычайной свободы от греха, благодатности, любви ко Христу. Где у нас все это? И если честно признаться в личной и общей слабости, то, что мыслить о будущем, в котором нас ожидает только разрастание некоего всемирного города и поглощение им всего и вся, что есть «не от мира сего»?

Стоп! Среди значков и указателей – фигурка коленопреклоненного человека. Надпись – «meditation centre». Может это молитвенная комната, названная ради толерантности местом для размышлений? Вот будет очередной упрек нам, не имеющим в Борисполе ни храма, ни часовни. Пошел на стрелку (мимо СПА салона и душевых!) и нашел обычное лежбище пассажиров, в полной тишине на лежаках ожидающих своего рейса. Молитвой не пахнет, храпят арабы и китайцы, но хоть не так стыдно, что у нас в аэропорту молитвой тоже не пахнет. Но поучиться все же есть чему. Прямо в аэропорту – музей голландской живописи. При долгом ожидании шансы познакомиться с миром прекрасного увеличиваются. Я снимаю несуществующую шляпу перед местным населением. С портретов глядят клирики и бюргеры, крестьянки и пейзажи с мельницами, все то, во что однажды влюбился Петр. И время среди картин проходит мягко, спокойно, не торопясь, но и не притормаживая.

Рядом с музеем – библиотека, одновременно электронная и обычная – книжная. Ну, когда же и мы научимся с этой простейшей и необходимейшей стороны подходить к Европе в очереди за теми сокровищами, что от нее остались? А с другой стороны, откройте библиотеку в Жулянах или Борисполе, будут ли там читатели? Не знаю. Говорят: «Посторой храм – люди прийдут». Возможно и здесь так: «Разложи книжки на полках, поставь столы и стулья, размести зарядные гнезда для ноутбуков и люди начнут читать книги в ожидании своих «железных птиц». Короче, я еще домом пахну и совсем немного налетал, но уже кое-что достойное увидел.

Впечатления от полета: конечно усталость. Потом: великолепие Гренландии при ясной погоде. Непонятно, как можно было назвать это гордое соединение камня и льдов «Зеленой землей», а вполне сносную для жизни Исландию – как раз «Землей льда». Еще – статья в «Гардиан» о спорах среди епископов Англии о гомосексуализме. Светская пресса язвит клириков, хватает их за язык, требует отчета в нетолерантности, и у тех буквально нет слов, нет умного оружия, чтобы защищаться. Как будто контракт подписан на работу только внутри западной парадигмы, а парадигма, оказывается, вполне уживчива с безразличием к греху, и даже требует ему (греху) амнистии. И вот западные исповедания не знают, как с этим бороться, ибо они и есть – исторические творцы западной школы мышления. Все это очень похоже на конец цивилизации и попахивает неотвратимостью краха.

Выход из аэровокзала похож на заход в марокканский хамам. Душно. Влажно. Я на ногах уже скоро сутки. Но глаз раскрыт и жаден до первых впечатлений. Сегодня в Чикаго пуэрториканский праздник. Вечером, говорят, будет гульба, по причине которой над некоторыми районами уже кружит полицейский вертолет. А пока по улицам проносятся машины с открытыми окнами, из которых высунуты флаги Пуэрто-Рико, и и девушки мясистой комплекции сидят в этих открытых автомобильных окнах, свисают с них, что-то задорно крича и показывая руками. Праздник, одним словом.

Что мы едим в милом доме у милейших хозяев в тихом районе, по слухам похожем на Белфаст или Дублин? Мы едим борщ (чтобы смягчить культурный перепад). А куда мы потом идем, то есть – едем? Мы едем в храм. Завтра память отцов Первого Вселенского собора. «Но собор, иже в Никее, Сына Божия Тя проповеда, Господи, Отцу и Духу сопрестольна». Чудная служба, чудная смесь английских возгласов и стихир, пропетых по-славянски. Уже непривычное для меня малолюдство молящихся в храме. Но глаза предательски слипаются и требуют спичек, а рот кривится в неудержимой зевоте. День заканчивается борьбой со сном, в которой сон одерживает убедительную и безоговорочную победу.

Биологический будильник поднял меня на ноги в то время, когда за окном было еще темно. Сегодня моя первая в жизни Литургия на Американском континенте. А у нас дома уже стрелки перебежали за полдень и служба отслужена. Очевидно происходит то, о чем когда-то говорил и писал статью: эстафета молитвы передается по часовым поясам, и по мере вращения Земли преемственно тухнут одни и зажигаются другие лампадки.

Зарубежная Церковь хранит Святую Русь в землях рассеяния; хранит то, что от нее осталось, то, что можно сохранить от того, что осталось. А много ли осталось? Временами почти ничего. Нужно начинать все заново и объяснять людям азы. «Вы читали каноны?», – спрашивает епископ у причастницы. «А что такое каноны?», – спрашивает она в ответ. И так во всем. Мы что-то спрашиваем и требуем от людей, подразумевая, что они что-то знают и кем-то научены. Но кем? Кто учил? У них не только нет ответов, а им даже вопросы непонятны. Мы же привычно, заканчивая службу, не соизволяем ничего произнести на пользу, кроме объявления о времени ближайшего богослужения. Что за тотальное безумие, наряженное в одежки хранения традиций? И долго ли это продлится?

Но все равно ощущение от храма и службы глубокое, светлое. А вот в целом от Америки – нет. Мне грустно, и это не просто ностальгия. Американская цивилизация велика и притягательна. У нее не только бульдожья хватка успешного бизнесмена, но и широкая улыбка простого парня, зарабатывающего на хлеб простым трудом. В этой цивилизации есть нечто от евангельской глубины и широты, есть открытость и смелость. Не понимать этого означает пребывать в плену идеологических предрассудков и иметь черствую душу. Но вот я втягиваю носом воздух этой цивилизации и чувствую, что на отрывном календаре осталось не так много листков. Америка вступила в полосу заката, падения, развала. Конечно, ее падание может быть долгим, как тормозной путь поезда, но она больна. Доказательства? У меня их нет. Они есть у тех, кто здесь живет и знает нюансы народной психологии, динамику нарастания сложностей, накопление изменений в повседневной жизни. А у меня только «чуйка». Еще небоскребы мешают облакам плыть по небу, а в Бостоне болеют за «Брюинс», еще авианосцы пенят воду в Мировом океане, а в национальных парках стоят доисторические дубы в десять обхватов. Все еще есть, включая хайвэи, великую литературу и национальное многообразие. Но есть и стойкое чувство, навязчивое, как запах. Чувство того, что город в кольце и кольцо сжимается.

Кровавая слава Аль Капоне связана с Чикаго. А бесславное падение и последующая «гибель с шумом» связаны уже с Сан-Франциско. Там, в островной тюрьме Алькатрас окончились его дни. Мое путешествие пролегает по маршруту его заката: сначала Чикаго, потом – Сан-Франциско. И это не сознательный план. Просто так получилось. Боже! До чего же долго опять лететь! Шесть часов! Если представить Штаты в виде человеческого манекена, то лететь приходится по диагонали – от правого плеча до левого бедра. Все-таки я сухопутный человек и странно, как это я вообще дерзнул на такие перемещения в пространстве.

Мой биологический будильник продолжает поднимать меня в четыре часа по местному времени, и значит, сплю по два-три часа в сутки вот уже который день. От недосыпания совсем не хочется есть, что лишь доказывает то, что переесть лучше, чем недоспать. Служил Литургию в соборе. Причащались несколько американцев, молодая пара македонцев и несколько перешедших в православие пожилых коптских женщин (чернокожие, одетые в белые балахоны, поднимающие руки на молитве – чудо!). Реальная Вселенская Церковь, не знающая разделения на этносы. После службы завтрак у одного из клириков собора. Есть не хочу и много говорим. Опять-таки о чувстве заката. Батюшка подтверждает мои догадки. Он говорит: Америка 60-х и 70-х все еще была страной семейных ценностей, молитвы и упорного труда. В последние же десятилетия все стремительно меняется. Рушится семья, усиливается отчуждение между поколениями, ведется агрессивная проповедь антихристианских «ценностей». Против геев говорить не смей, против абортов говорить не смей, и так далее. Единственное место свободы – богослужение. В него пока не залезли. Пока. Получается, что в Америку ехали и плыли за свободой, а оказалось, что у нас теперь свободы больше. Американская же действительность угрожает превращением в некий концлагерь очень больших размеров и с очень либеральной риторикой. К тому же «наши» очень неактивны, и сознание у них какое-то эмигрантское, «чемоданное». При такой ситуации обычно бывает глубокая бесплодность. Спасает Владыка Иоанн, и при его мощах собор живет в режиме паломнического центра.

Наутро обратный полет в Чикаго. Облака за окном, отсиженная «пятая точка», выдача багажа, многолюдство, сложный трафик на дороге в город, вечером – гости и разговоры обо всем на свете. У местных наших людей страшный дефицит качественного общения. И сами люди очень интересны, ярки, но лепить из них живые приходы никто не научился ни здесь, ни на исторической Родине.

Поутру беседа на местном русском радио. Тема – гомосексуализм. Вместо запланированных 20-ти минут говорим в эфире час! Звонки разрываются и телефоны в студии нагреты! Попадание стопроцентное. Эта тема – местный бич, свистящий в воздухе и находящийся неизвестно в чьих руках. На эту тему пришлось говорить еще весь день в разных местах. Мне говорят: это личное дело каждого, и не лезьте. Стихийные противники извращений говорят, что это гнусь, но это не аргумент. Я же говорю то, что ярко увидел умом, и пытаюсь объяснить, что это – изменение нравственного кода коренного американца. И если это так, то страна, построенная на одном моральном законе, неизбежно рухнет при перемене его на другой. Христианская цивилизация (а Америка – яркий ее представитель, хоть это и не всем нашим по нраву слышать) стоит среди прочего на римском праве. А там сказано, что брак есть «добровольный союз мужчины и женщины, и равное участие в правах Божественных и земных». Сегодня код изменен. Брак это уже союз не мужчины и женщины, а двух людей. Таким образом, в сложных инженерных расчетах заменили несколько важных величин. Как теперь зданию не упасть? Из фундамента Западной христианской цивилизации вынули несколько плит, и это здание накренилось а ля Пизанская башня. Радоваться не надо, потому что такие шкафы громко падают. Так громко, что падение Союза будет «цветочками» типа ромашек и лютиков. Так вот в чем наше призвание, господин Чаадаев! Русь может сохранить классическую мораль, как основу выживания христианского мира, и стать тем маячком нравственной свободы для «западных», каким были передачи «Голоса Америки» для нас во время оно. И это – лишь одно из наших слов, которые до сих пор не звучали. А вообще чувство смутное и грустное. Чувство пребывания в тюрьме, где по утрам нужно воодушевленно петь гимн исправительному заведению. Вечером – ужин у интересных людей. Как всегда хочу спать, значит – не могу есть, чем, вероятно, оскорбляю хозяек.

Наконец сплю по-местному и не просыпаюсь в 4 утра. Сегодня наш путь в Новую Грачаницу. Я очень хочу домой. Просто очень. Мысль, что здесь можно задержаться надолго или остаться насовсем – подлинный кошмар для ума. Но три последних дня обещают быть весьма насыщенными.

Иногда на меня накатывает тоска, которую невозможно перенести, если бы она задержалась. Я вообще склонен к печали и мучаюсь даже от коротких разлук. Но благо – сегодня Задушная суббота накануне Троицы. Служим у сербов. Ко времени канона я уже дерзаю читать возгласы по-сербски. Отец Серафим одобрительно улыбается и после службы с любовью говорит, что я стал сербом. Я и не против. Вообще они милейшие люди – владыка Лонгин, отец Серафим и остальные. А еще очень красивые: статные, сильные, крупной кости, с выразительными лицами. Ничего общего или бесцветного. Положительно – прекрасный народ. Днем еще две лекции, а вечером – наскоком в Либертивилль, где лежало тело Николая Велемировича. При переносе мощей часть осталась в могиле, то есть Владыка не пожелал до конца расставаться с Американской землей и сербами, здесь живущими. Пропели величание и смахнули слезу. Слава Тебе, Сладчайший Иисусе!

Передо мной вырастают в значении и духовной красоте три святителя 20-го века: Лука Крымский. Иоанн Шанхайский и Николай Жичский. Все разные и все удивительные. Доктор, аскет и поэт. Исповедник, молитвенник и певец Бога. Все трое терпеливы, все трое биты и терты как чужими, так и своими. Все трое близки к нам по времени, так что и в самолетах летали, и по телефону разговаривали, и драконово дыхание современности отражали крестным знамением. Хорошо бы написать их совместную икону, как братское подобие Трех Вселенских учителей. Кто из них кому бы соответствовал? Лука похож на Василия, поскольку строг и адаманту подобен. А вот Иоанн и Григорий одновременно похожи на Максимовича и Велемировича. Велемирович сладкогласен, как Иоанн, но и возвышен, как Григорий. А Максимович – такой же уединенный молитвенник, как Назианзин, но и такой же народный вождь, как Златоуст. Все это нужно додумать и соборно обсудить. Но сама мысль мне кажется яркой и достойной внимания. И уже не сербы только, и не русские должны просить у Святителей молитв, но вся Церковь Вселенская должна взывать к ним: «Молите Бога о нас, чудные Христовы архипастыри времен предпоследних!»

Завтра домой! Это так же весело, как идти в школу накануне летних каникул. Правда сегодня еще служба Троицы, и лекции, и встречи. И Владыка просит (требует) служить с ним. Я не против. Я всегда рад, лишь бы сил хватило.

Сил хватило. Послужили, облобызались, попрощались и обязались молиться друг за друга. Уже в аэропорту я понимаю, как важно мое сюда пришествие. Важно для меня самого. Я совсем по-иному чувствую и вижу нашу измученную и дезориентированную Родину. Она свободна и прекрасна, как ни одна страна в мире. И об этом я скоро буду говорить на каждом перекрестке, на тех «распутиях», о которых говорит Евангелие. Если Бог благословит…

Иллинойс 2013 г. от Р. Х.

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/62495.htm