ЛЕГОЙДА Владимир: ВЕРА БЕЗ ПРИВИЛЕГИЙ

«По воскресениям пуританин верит в Бога, а в остальные дни — в фондовую биржу». Так — не очень положительно — социолог Питирим Сорокин отозвался в свое время о пуританах. Бывало, я несколько свысока и со снисходительной улыбкой произносил эту фразу в разных беседах, подразумевая, что, дескать, мы-то — православные! — не такие.

Однако же если мы внимательно посмотрим на то, что сегодня происходит в нашей церковной жизни, то вынуждены будем констатировать, что эта фраза, к сожалению, зачастую применима и к тем из нас, кто ходит в храм раз в неделю по воскресеньям. И выходя из храма, эту веру там оставляет. Или убирает в «потайную сумочку», а вытаскивает, только становясь на утреннее или вечернее правило.
Все это ставит нас перед важным вопросом: что значит быть христианином не просто в современном мире, а в любую эпоху? Конечно, вопрос бездонный, и смысловых пластов в нем бесконечно много. Сейчас мне бы хотелось сказать только об одном, но очень важном аспекте.
Вера призвана проявляться не просто в повседневной жизни, но во всем человеческом существовании. Неслучайно, когда мы просим нас простить, мы говорим: «Прости меня, если согрешил против тебя делом, словом, помышлением и всеми моими чувствами». Эта формулировка — «комплексная» оценка верующим человеком своего состояния: слов, поступков, мыслей и всех остальных не всегда осознанных проявлений личности. В этом смысле вера пронизывает человека во всей его целостности. Поэтому-то мы и считаем религиозную идентичность человека тем, что определяет его ответы на ключевые вопросы жизни и смерти. И как здание возникает на фундаменте, так из этих ответов возникает основание жизни. Евангелие четко говорит нам, что этим фундаментом должен быть Иисус Христос.
Как, собственно, нужно выстраивать свое существование на этом основании? Поиск ответ длится для христианина всю жизнь, потому что это строительство начинается тогда, когда возникают первые вопросы человека самому себе, а заканчивается с его последним вздохом. Или даже и здесь не заканчивается: ведь недаром Церковь молится об умерших; и мы верим в действенность этих молитв и служим панихиды по умершим с просьбой «упокоить их в селениях праведных». Значит, земным бытием испытания христианина не заканчиваются и здание жизни (продолжая метафору) может еще подвергаться какому-то ремонту и после смерти человека.
Но как ни крути, а первейший принцип такого строительства — это необходимость сочетать слова и дела. Человека, который говорит одно, а поступает по-другому, очень сложно назвать верующим. Проблема здесь глубже, чем может показаться на первый взгляд. Практически любой верующий проходит период неофитского пыла, когда он вдохновлен прочитанным, услышанным, первым опытом молитвы и многим другим. Очень часто в это время человек пытается достаточно радикально изменить свою жизнь, и эта попытка — содержательно правильная: он делает это не потому, что так положено или сказано, а потому, что он на самом деле «горит». Ему хочется стать другим — а ведь это как раз то, к чему каждого призывает Христос. Но проходит время — и проходит запал. Так уж человек устроен. Он расслабляется, и возникает соблазн подумать, например: «Я-то, как "маститый" православный, понимаю, что не так уж и необходимо поститься по средам и пятницам». Речь, конечно, не только и не столько о посте, а об отношении к жизни вообще. Опасна именно перемена настроя: дескать, одно — для простых людей, а другое — для таких, как я, «продвинутых». Но христианство — вера без привилегий, и с возрастанием опыта возрастают и требования к человеку.
Но значит ли это, что тот, кто «срывается» — не христианин? Конечно же нет. Приципиально другое: как человек к своему срыву относится. Из Библии мы знаем, что грешит каждый: несть человек, иже не согрешит (2 Пар 6: 36). Поэтому важно, что же человек делает, согрешив. И самое страшное, что может здесь произойти, — это привыкание к греху. Вне зависимости от того, какого рода оправдания — возрастные, бытовые, любые другие — мы себе находим. Принцип христианской аскетики неизменен: сто раз упал — сто раз встань. Резонный вопрос: сколько это продлится? Вспоминается старый фильм, где маленькая девочка у балетного станка делает упражнения, изрядно устает и спрашивает у мамы: «А долго мне еще так делать?» И мама-балерина с легкой улыбкой, в которой читается жизненный опыт, отвечает: «Всю жизнь». Вот и вставать после падений христианин призван всю жизнь. Ведь по большому счету у нас в жизни только два пути: ко Христу или от Него. И об этом важно помнить постоянно. Недаром великий Достоевский считал, что принять решение, если колеблешься, очень просто: надо подумать, что бы сделал в твоей ситуации Христос. Или, как говорил один мой знакомый священник, можно попробовать мысленно взять благословение. «Благословите… напиться на вечеринке?» Как-то не получается... Это, конечно, пример намеренно утрированный, но даже в менее очевидных ситуациях способ работает.
Другая проблема: является ли вера делом личным или общественным. Ведь вера, даже если она не сводится к воскресным службам, может и не реализовываться в жизни человека. Это очень тонкий момент. Я не имею в виду, что человек должен всюду твердить, что он православный, демонстративно креститься перед едой в ресторане или поминутно предлагать окружающим покаяться и прийти в Церковь. В советское время были верующие, о вере которых никто не догадывался. Но все при этом знали, что тот или иной человек — очень хороший: он добрый, всегда выручит и поможет и так далее. То есть его вера была видна из дел — а значит, реализовывалась в его жизни. И если мы читаем умные христианские книги, рассуждаем о христологии, сотериологии и каппадокийском синтезе, но в автобусе, когда нам наступают на ногу, посылаем матом, а дома кричим на жену и детей, то, наверное, ни христология, ни сотериология, ни каппадокийский синтез нашим существом пока не овладели, оставшись лишь частью нашей интеллектуальной жизни.
Мне возразят, что хорошие люди встречаются и среди атеистов. Соглашусь. Один мой знакомый обсуждал со своими студентами на лекции некую нравственную проблему; на его высказывание студенты отреагировали: «Вы занимаете совершенно христианскую позицию». «Возможно, но в Бога я не верю», — ответил преподаватель. А студенты сказали: «Это ваше частное богословское мнение...» В этой полуанекдотичной ситуации есть один серьезный момент. Нравственный закон не взялся ниоткуда, он дан Богом. А Бог существует вне зависимости от того, все ли в Него верят. И в этом смысле наличие хороших атеистов вовсе не является контраргументом по отношению к вере и существованию Бога. Наоборот.
Кроме того, цель религиозной жизни заключается не в том, чтобы быть добрым. Если сравнить святых, которые достигали подлинного единения с Богом, с просто хорошими людьми, видно, что это разные уровни доброты. Святость вообще не исчерпывается добротой и порядочностью. Как писал Честертон, «для хорошего человека все на свете объясняет и утверждает Бога, а для святого Бог объясняет и утверждает все». Верующий призван быть хорошим человеком, но это — производная от другого: от попытки жить по Евангелию. А в Евангелии нам даны вещи подчас запредельные. И именно к ним указан путь христианину. Вспомним, например, Заповеди блаженства. Это — намного больше, чем просто призыв к человеку быть хорошим. И неслучайно, когда апостолы изумляются очередным словам Спасителя, Христос отвечает: Человекам это невозможно, Богу же все возможно (Мф 19:26; ср. Мк 10:27, Лк 18:27). Или другой пример: Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф 5:28). Как этому следовать? Не так-то просто. А ведь именно из этого потом появляется то, что считается в обществе нравственным поведением.
Особенно сложно это в молодом возрасте, одно из самых больших искушений которого в свое время с удивительной пронзительностью описал блаженный Августин. Собственно, по-другому он это описать не мог, потому что все пережил и перестрадал лично. В «Исповеди» он говорил о том, как, будучи молодым человеком, просил Бога избавить его от некоторых грехов. А вспоминая об этом в зрелом возрасте, понял, что, молясь в молодые годы, внутренне приговаривал: «Господи, Ты, конечно, избавь меня от этих грехов, но только не сейчас, а попозже...» Блаженный Августин вспоминает об этом с горечью. Оно и понятно: как справедливо заметил один французский мыслитель, «добродетель в старости — это не добродетель, а невозможность предаваться порокам».
В этом плане мне кажется очень важным постоянно пытаться хотя бы приблизиться к тому состоянию, которое в Ветхом Завете было названо хождением перед Богом. Ведь это означает каждую секунду ощущать присутствие Бога в твоей повседневной реальности. И наверное, если человек будет несколько раз в день себе об этом напоминать, есть шанс, что цитата из Питирима Сорокина будет применима к нему все меньше и меньше.