Благочестиваго корене пречестная отрасль. Часть 2

Старший сын протоиерея Сергия Садковского Сергей вошел в историю Русской Церкви XX века как священномученик Игнатий, епископ Скопинский, викарий Рязанской епархии (память 28 января / 10 февраля). Из болезненного, окруженного теплой заботой близких мальчика он превратился в твердого как кремень борца за Православие как против атеистов, так и против лжеучителей обновленческого толка. Он совмещал в себе мягкость, всепрощение и любовь к своей пастве с непоколебимой, бескомпромиссной позицией православного архипастыря, защищающего свое духовное стадо «от волков, губящих е».

Родился Сергей 21 октября 1887 года. С раннего детства его сердце воспылало особой любовью ко Господу, что проявлялось в его стремлении к молитве, богослужению, желанию общения с духовными лицами. Под чутким руководством своего отца семилетний Сергей начал проходить различные церковные послушания. Позже, учась в духовном училище и семинарии, он углублял свои познания о Боге, Церкви, церковном уставе, гармонично сочетая приобретаемые знания с внутренним духовным ростом. Успешно закончивший Московскую духовную академию (где им был принят монашеский постриг с именем Игнатий), он был оставлен при академии, в библиотеке[1]. Но сердцем иеродиакон Игнатий тянулся к уединенной подвижнической жизни, примером которой для него была Зосимова пустынь со своими необыкновенными старцами: духовным наставником молодого монаха был старец-затворник иеросхимонах Алексий (Соловьев; † 1928), тот самый, которому доверено было в 1917 году определить по жребию патриарха. Позже, желая всего себя предать духовному совершенствованию, отец Игнатий оставляет свою работу в академической библиотеке, чтобы навсегда, как он думал, поселиться в Зосимовой пустыни[2].

Но не для такого служения он был призван Господом. Духовно тонкий, прекрасно воспитанный, получивший замечательное образование, архимандрит Игнатий 5 апреля 1920 года был призван к святительскому служению. Так начинался его крестный путь.

Уже в 1922 году в Тульской епархии, Белевским викарием которой тогда был епископ Игнатий, церковную власть захватывают обновленцы. Правящий Тульский владыка Иувеналий (Масловский, † 1937; память 11/24 октября) под напором обновленческих интриг был вынужден даже подать прошение об уходе на покой в Оптину пустынь. Единственное церковное издание – «Тульский церковный вестник» – было захвачено обновленцами, не стеснявшимися клеветать на ту часть духовенства, которая сохраняла верность патриарху. Город Белев, где служил владыка Игнатий, стал единственным оплотом патриаршей Церкви в Тульской епархии, именно поэтому владыка стал объектом сильнейших нападок со стороны живоцерковцев. Вот что писал тогда о Белевском владыке один обновленческий корреспондент журнала: «Игнатий… Представьте себе высокую, худощавую, несколько сгорбленную фигуру, с лицом без мысли и вдохновения, глазами, в которых светится порой недобрый огонек, и вы получите типичную фигуру правящего епископа Белевской автокефалии. Тщеславные и обычно бездарные люди этого рода всегда игрушка в руках окружающих их временщиков. В судьбе таких личностей, когда они на верхах власти, много трагизма и рокового. Помните трагичную фигуру Людовика XVI, погибшего на эшафоте, Николая II…»[3]. Автор статьи циничен и нелогичен, нарисованный им образ вовсе не схож с епископом Игнатием, но в одном он прав: в судьбе таких личностей, каким был на самом деле владыка Игнатий, действительно, много трагизма, так как именно эти люди в своем верном служении могут идти и шли на смерть и отдавали «души своя за други своя» (Ин. 15: 13).

Не добившись принижения авторитета владыки Игнатия у верующих, обновленцы постарались скомпрометировать Белевского епископа перед революционной властью, которой тоже был не по душе авторитет владыки в народной среде. Первый раз владыку Игнатия вместе с его братом иеромонахом Георгием арестовали в январе 1923 года. Приговор – три года исправительно-трудовых лагерей, место заключения – Соловецкий концлагерь особого режима. В это время в лагере отбывал срок и другой замечательный святитель – архиепископ Иларион (Троицкий, † 1929; память 15/28 декабря); на сохранившихся фотографиях соловецких узников – архипастырей и клириков – они рядом.

Из заключения владыка Игнатий возвратился вместе со своим братом иеромонахом Георгием опять в Белев. Но в ноябре 1929 года по доносам живоцерковцев он вновь был арестован, и опять вместе с братом. Преосвященный Игнатий был отправлен в лагерь Архангельской области. Последний раз владыку Игнатия (с 1933 года он – епископ Скопинский, викарий Рязанской епархии, которую возглавлял архиепископ Иувеналий (Масловский) арестовали, когда он находился в ссылке. Это случилось 3 августа 1937 года. Приговор – десять лет заключения в исправительно-трудовом лагере. Но уже 9 февраля 1938 года владыки Игнатия не стало. Он погребен в безвестной могиле на территории Кулойлага Архангельской области.

В 2002 году владыка Игнатий был прославлен в лике святых. Имя его включено в Собор новомучеников и исповедников Российских XX века и в Собор Рязанских святых.

Архимандрит Герасим (Садковский)

Георгий, второй сын протоиерея Сергия Садковского, родился в 1890 году. «Московский церковный вестник» в 1912 году поместил небольшую заметку, посвященную его постригу в монашество:

«2 июня в Зосимовой пустыни, духовной колыбели большинства академических иноков, академическая монашеская братия со светлою радостью приветствовала рождение нового брата – Герасима.

Новопостриженный – второй сын московского протоиерея С.М. Садковского, добрая отрасль христианской семьи. Пишущий эти строки помнит Егорушку Садковского (мирское имя отца Герасима) живым и веселым мальчиком, весьма религиозным. Таким он остался и доныне, развив, с Божиею помощью и под руководством старцев, добрые задатки своего характера. Да, новый инок весьма старался быть близким к старцам, и это имело на него огромное духовное влияние. Особенно сильно воспитывающее влияние имели на нового инока затворник отец Алексий [Соловьев], схимо-архимандрит отец Гавриил [Зырянов], игумен Чудового монастыря отец Герасим [Анциферов], скончавшийся в июле прошлого года, и, кроме них, преосвященный ректор академии [епископ Феодор (Поздеевский)].

Вот почему, когда новый постриженик принес к “святому жертвеннику” свое верующее убежденно и искренно сердце, свою душу, он во время пострижения окружен был общей радостью академической братии, радостью, которая нашла себе яркое и полное выражение в приветственном слове преосвященного Феодора новопостриженному.

Дивные образы, как маяки, встают в сознании, когда хочешь высказать пожелания дорогому о Христе брату нашему быть добрым воином Христовым и беспреткновенно идти по своему нелегкому крестному пути… Пусть отец Герасим помнит, что и преосвященный Феофан Затворник был когда-то живым и резвым Егорушкой. Пусть напечатлеется и на нем мягкий свет кротких и любвеобильных “преподобного отца нашего Герасима, иже на Иордане” и благостного в Бозе почившего Чудовского старца!»[4]

Теплые слова статьи свидетельствуют о самом сердечном отношении автора к семье Садковских. Но еще более в них видны большие надежды, возлагаемые на постриженика. В 1914 году иеромонах Герасим закончил Московскую духовную академию со званием магистранта. Верный ученик замечательного архиерея Феодора (Поздеевского), отец Герасим старался не только внешне подражать своему учителю, но внутренне, присовокупляя опыт, полученный от старцев. Ни в чем не отстававшему от старшего брата своего, а может быть, в чем-то и преуспевавшему, архимандриту Герасиму раньше других братьев Садковских Господь Бог вручил пасти свое стадо – отец Герасим стал первым наместником Даниловского монастыря при настоятеле епископе Феодоре (Поздеевском). Правильнее сказать – наместником Даниловской общины, так как в начале 1919 года Даниловский монастырь был закрыт. Но уже 20 февраля 1919 года была образована Даниловская община, заключившая договор с Моссоветом с правом пользования храмами монастыря. Договор подписали 96 человек, и одной из первых подписей была подпись и Герасима. Бывший клир монастыря и многие миряне вошли в общину, а так как преосвященный Феодор по причине частого нахождения в тюрьмах и ссылках не мог управлять общиной, то с 1919 года наместником был назначен уже к этому времени архимандрит Герасим. Если учесть, что ректор Московской духовной академии преосвященный Феодор собирал около себя ученую, подающую большие надежды молодежь, и среди них выбрал себе помощником отца Герасима, то можно заключить, насколько доверял владыка духовному и практическому опыту архимандрита Герасима.

Служение архимандрита Герасима наместником было недолгим: он умер от тифа в 1920 году. Похоронен у апсиды южного придела Троицкого храма обители[5]. Возможно, Господь оградил его тонкую, одухотворенную натуру от столкновения с жестокостью служителей революционной власти, которая, несомненно, не оставила бы без внимания наместника Даниловской общины.

Жизненный путь третьего сына протоиерея Сергия Садковского, Ивана, неизвестен. Известно лишь, что он так же, как его братья, после окончания духовного училища закончил в 1911 году Московскую духовную семинарию по 2-му разряду[6]. В списках окончивших Московскую духовную академию его нет, как нет и имени младшего сына отца Сергия Садковского – Льва, будущего владыки Георгия.

Епископ Георгий (Садковский)

Лев Садковский родился 3 февраля 1896 года. В детстве он был крепким и веселым мальчиком. Так же, как и его старшие братья, он учился сначала в Заиконоспасском духовном училище, после его окончания в 1910 году поступил в Московскую духовную семинарию. Учеба его в семинарии пришлась на тяжелые для России военные годы, когда беда и смерть вошли во многие семьи. Закончив семинарию в 1916 году[7], физически здоровый, смелый молодой человек, преисполненный духа патриотизма, Лев Садковский считал, что важнее в это время быть военным, хотя, как он позже признавался, всегда хотел стать монахом. В Александровском училище, готовившем офицеров пехоты, в эти тяжелые военные годы обучение было сокращено до четырех месяцев, вместо двух лет. Сюда и поступил молодой Садковский, а после окончания училища был отправлен на фронт. В октябре 1917 года он уже был произведен в подпоручики, но в декабре 1917 года при занятии города Яссы румынскими войсками был ранен, попал в госпиталь в Одессу, а затем в Новороссийск. В Новороссийске он заболел тифом, а когда выздоровел, узнал, что в стране уже идет война гражданская. Новороссийск был занят войсками генерала А.И. Деникина, в рядах которых Лев Садковский и продолжил освобождение Родины, но уже не от немецких оккупантов, а от большевиков, захвативших власть в стране. Трудно сказать, насколько осознанно тогда воевал молодой человек – ему было немногим больше 20 лет, но его жизнь складывалась так, что у него, человека, верного долгу, не было выбора. В конце декабря 1919 года он вместе со своей частью в 600 человек был взят в плен красными под Царицыном. В плену он находился в течение трех с половиной месяцев под следствием, а затем был зачислен в Красную армию помощником командира роты, где и оставался до 1921 года.

После окончания Гражданской войны он, как воевавший у белых, нигде не мог устроиться на работу. По совету знающих людей, он, приехав в Москву, на Сухаревском рынке купил чистый бланк удостоверения личности. Его имя, отчество и фамилию продавец проставил при нем же, уменьшив на три года дату рождения, чтобы можно было по возрасту демобилизоваться. За этот некорректный поступок позже владыка очень серьезно пострадал.

В Москве бывшему офицеру оставаться было небезопасно, и он переехал в Белев, где епископом в это время был его старший брат владыка Игнатий.

3 января 1922 года Лев Садковский был пострижен в монашество епископом Игнатием с именем Георгий, 22 января того же года возведен в сан иеродиакона, а 25 февраля – в сан иеромонаха.

С 3 августа 1922 года он – благочинный в Спасо-Преображенском монастыре города Белева.

В 1922 году по инициативе Белевского епископа Игнатия при бывшем Спасо-Преображенском монастыре Белева была создана православная церковная община. В ней состояли и монашествующие, и священнослужители, и миряне. Духовными наставниками общины стали два брата – епископ Игнатий (Садковский) и иеромонах Георгий (Садковский), который стал секретарем общины и владыки. Ни владыка Игнатий, ни отец Георгий не обладали даром проповедничества, и, казалось, проигрывали крикливым и самоуверенным обновленческим витиям. Но православная паства духом ощущала, с кем был Бог, и ее сердца откликались на простые слова православных пастырей. Да и сам образ жизни этих монахов, в котором все было подчинено служению Богу и людям, полный самоотречения, несомненно, вызывал уважение в людях. Братья Садковские служили примером для всех православных города Белева и прилегающих окрестностей, они поднимали дух верующих, укрепляли их в подвиге служения Богу.

Особым Промыслом Божиим два брата долгие годы оставались вместе: для иеромонаха Георгия его старший брат, владыка Игнатий, был примером и учителем, а он для него – верным и преданным помощником и единомышленником. Тонко понимая Православие, четко отделяя его от обновленческого направления, владыка Игнатий был для своего младшего брата наставником, сконцентрировавшим в себе полученные знания и опыт и академии, и Зосимовских старцев, и владыки Феодора. С другой стороны, военный опыт иеромонаха Георгия, привыкшего не бояться смерти, его боевой дух и бесстрашие перед лицом врага помогали ему и поддерживали его брата, владыку Игнатия, в стремлении давать отпор навязываемому советской властью новому церковному направлению. Их поливала грязью пресса, их запугивали органы власти и живоцерковцы, но они не меняли своих воззрений, раскрывая перед народом лживость и пагубность обновленческих позиций.

17 января 1923 года отца Георгия арестовали за «контрреволюционную агитацию» вместе с братом. Заодно вспомнили, что он бывший офицер Белой армии. Было возбуждено новое дело по факту сокрытия прошлой контрреволюционной деятельности. Именно это обстоятельство дало повод возбудить уже не политическое дело, а уголовное, а следовательно, и содержать Георгия (Садковского) вместе с уголовниками.

После содержания в тюрьмах Белева, Тулы, а затем в Таганской тюрьме в Москве Георгий (Садковский) был осужден на три года исправительно-трудовых лагерей. 14 сентября 1923 года он вместе с братом, владыкой Игнатием, был отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения. К этому времени и относится прошение их матери, Елизаветы Ивановны, к помощнику прокурора республики Катаньяну от 23 сентября 1923 года, оставшееся без ответа; правда, была удовлетворена просьба не разлучать братьев: их обоих сослали на Соловки.

В 1926 году иеромонах Георгий возвратился в Тульскою область, где стал настоятелем Крестовоздвиженской общины монашествующих; в июне 1927 года он был посвящен в сан игумена, с ноября того же года – в сан архимандрита и стал благочинным монастырей Тульской епархии. В 1928 году он некоторое время служил в Рязани под началом архиепископа Иувеналия, с которым находился в заключении на Соловках.

29 декабря 1929 года вновь был арестован вместе с братом, владыкой Игнатием, по доносам участников обновленческого движения. 19 января 1930 года сотрудники Тульского ОГПУ переслали материалы дела на владыку Игнатия и отца Георгия в 6-е отделение секретного отдела ОГПУ в Москву. В сопроводительном письме они писали: «Со своей стороны считаем необходимым изолировать Садковских из пределов Тульского округа как наиболее реакционно-настроенных, которые в связи с проведением компании по закрытию церквей своим местопребыванием в пределах нашего округа имеют большое влияние на верующих».

3 февраля 1930 года архимандрит Георгий особым совещанием приговорен к трем годам исправительно-трудовых лагерей, которые отбывал в Котласе, Усть-Выми, Ухте, Пинюге, Балахне; в декабре 1932 года был освобожден. В 1933 году был настоятелем Благовещенской церкви города Касимова Рязанской епархии. И здесь, как и в других местах своего служения, архимандрит Георгий пользовался глубоким уважением прихожан, клира, других священников. В особо дружеских отношениях отец Георгий находился с семьей Правдолюбовых, с которыми поддерживал отношения и позже (отец Анатолий Правдолюбов в молодости был иподиаконом у владыки Георгия (Садковского). Твердая вера, бесстрашность, самоотреченность отца Георгия возрождали дух в православной пастве, показывая, что Церковь жива не только когда ей способствует власть, но и когда она гонима властью, а ее служители преданы Богу, несмотря на гонения, угрозы, лишения.

13 августа 1933 года архимандрит Георгий был хиротонисан во епископа Камышинского, викария Саратовской епархии. Хиротония состоялась в Богоявленском соборе Москвы. Чин хиротонии совершали митрополит Горьковский Сергий (Страгородский; † 1944) в сослужении с митрополитом Ленинградским Алексием (Симанским; † 1970), архиепископами: Дмитровским Питиримом (Крыловым; † 1937), Саратовским Афанасием (Малининым; † 1939), Игнатием (Садковским) и другими епископами. Однако в связи с тем, что власти запретили ему служить в Камышине, с 24 августа 1933 года владыка Георгий назначается епископом Вольским, викарием той же епархии. В мае-июне 1935 года он управлял также и Саратовской епархией.

В июне 1935 года был арестован в городе Вольске и в январе 1936 года приговорен к расстрелу (спустя месяц приговор был заменен на десять лет лишения свободы).

Заключение отбывал на золотодобывающих шахтах Дальнего Востока (некоторое время в лагере ухаживал за лошадьми, позднее говорил, что пасти лошадей гораздо легче, чем быть пастырем людей).

Жизнь в лагере была нелегкой. Находясь днем на общих работах, владыка промокал до нитки, а ночью должен был кипятить на дровах огромную емкость с водой. Чтобы выдержать страшное напряжение, епископ Георгий тайно молился Печерской иконе Божией Матери, что открылось одному прозорливому монаху, ободрившему владыку словами: «Владыка! Печерская Божия Матерь помнит о тебе». Слова эти для владыки были огромным утешением: ведь о его молитве никто не мог знать, и то, что сказал монах, могло быть открыто ему только свыше, по Божию изволению[8].

Окончательно владыка Георгий освободился только по ходатайству Патриарха Алексия I (Симанского), когда отношения властей с Московской Патриархией относительно нормализовались. Это произошло в конце 1946 года.

Архимандрит Псково-Печерского монастыря Нафанаил (Поспелов) так вспоминает о владыке Георгии: «Епископ Георгий (Садковский) в ссылке был три раза… За время ссылок владыка Георгий полностью забыл обстановку нашей “вольной” жизни, и как в ней ориентироваться, очень плохо понимал. Например, каждый раз после отбытия им срока власти давали ему указание: священников на приходы не назначать! А он все равно назначает… Его опять сажают. Однажды так и получилось: ему говорят, что за очередное “нарушение” его опять собираются отправить в ссылку. “А я уже давно готов”, – отвечает он. И вот когда владыка Георгий последний раз был в лагере, об этом узнал Патриарх Алексий (Симанский). Он обратился с этим вопросом к Сталину; очевидно, вопрос решился очень быстро. Лагерное начальство засуетилось вокруг владыки Георгия, начали спрашивать, каким видом транспорта он предпочитает вернуться на “волю” – самолетом или поездом…»[9]

В январе 1947 года владыку Георгия назначают на Великолукскую и Торопецкую кафедру, но уже 10 июля 1947 года он был назначен епископом Порховским, викарием Псковской епархии. Однако состояние его здоровья после перенесения истязаний в лагерях и тюрьмах не позволило ему нести архиерейское служение, и 27 февраля 1948 года он был отправлен на покой в Псково-Печерский монастырь.

Вот что вспоминает о владыке Георгии протоиерей Евгений Пелешев, бывший послушник Псково-Печерского монастыря: «В это время в обители жил на покое епископ Георгий (Садковский), прибывший из мест заключения Рождественским постом 1947 года. Был он не очень старый, но очень болезненный. На лбу был вырезан крест – так над ним издевались в лагере.

Когда он служил литургию, я был у него иподиаконом и одновременно книгодержателем. Так вот, когда я держал богослужебную книгу, то взглянуть на владыку было нельзя. Он, поймав чей-то взгляд, начинал так неудержимо смеяться, что уже не мог дальше служить. Эту нервную болезнь он получил в лагере от страшных издевательств уголовников. Не вмени им этого зла, Господи!»[10].

По воспоминаниям других людей, знавших владыку, он не смеялся, а плакал, и плакал от радости, что он не в камере, а на свободе и что служит в храме. И эта радость так сильно его охватывала, что он дальше не мог служить.

В монастыре он пробыл недолго: 4 марта 1948 года он скончался после третьего удара паралича, а за два дня до смерти в полном сознании причастился святых Христовых таин. Чин заупокойной литургии и панихиды почившего владыки совершил 9 марта бывший наместник Псково-Печерского монастыря, накануне хиротонисанный во епископа Порховского, Владимир (Кобец; † 1960).

Наше описание жизни владыки Георгия было бы не полным, если бы в него не были включены некоторые факты, приоткрывающие особенность тяжелого, на грани человеческих возможностей, крестного пути владыки, доведшего его до такого тяжелого состояния.

Священник Михаил Воробьев в своей статье «Исповедь “иподьякона”» описал случай из своей жизни, тесно связанный с владыкой Георгием (Садковским)[11]. Одна умирающая женщина попросила своих родственников перед смертью пригласить священника, что они и выполнили, обратившись к отцу Михаилу. Родственников это желание умирающей чрезвычайно удивило, так как они знали, что она была не только атеистка, но более того – хулила всю жизнь Церковь и священников. На исповеди Екатерина Михайловна Иванцова (так звали умирающую) рассказала о причине такого отношения к Церкви, в чем теперь и раскаивалась. В детстве она была очень верующей, постоянно посещала церковь. Жила на окраине города Вольска, где в это время архиереем был епископ Георгий (Садковский). Так случилось, что за недостатком мальчиков-иподиаконов четвертым иподиаконом пригласили быть ее, чрезвычайно похожую на мальчика. Радость ее была неописуема, и она с честью несла такое свое послушание, по-детски влюбленная в своего владыку. Но однажды, придя в храм, она узнала, что владыка арестован. Можно представить, какие чувства охватили девочку, которая потеряла самое лучшее, самое светлое, что было в ее жизни, а для нее владыка был именно таким идеалом. Она молилась, она часами сидела на дереве около тюрьмы, только чтобы увидеть владыку, когда его выводили на допросы. Она знала, что детская молитва обязательно бывает услышана Господом, и она молилась днем и ночью. Но через месяц ей сообщили, что владыку расстреляли. Горечь и разочарование ее были так велики, что неокрепшая вера ее, как домик на песке, разрушилась. «Значит, правильно говорят, что попы врут, что Бога нет», – подобные мысли ожесточенно вошли в ум и сердце этой девочки на долгие-долгие годы. И только какая-то маленькая неосознанная надежда заставляла ее постоянно подавать записки об упокоении с одним именем, которое оставалось для нее дорогим на всю жизнь. «Недавно я узнала, что моя молитва все же дошла до Бога, и владыка Георгий не был расстрелян. Если бы я это знала тогда… Я поехала бы за ним, туда, где он был в лагере, в ссылке… Я жила бы подле него, стирала бы его одежду, добывала бы еду… Моя жизнь была бы совсем другой. И это главный грех моей жизни, в котором я раскаиваюсь перед смертью. Простите, батюшка!..» – со слезами завершила свою исповедь Екатерина Михайловна. К вечеру ее очистившаяся покаянием душа отошла ко Господу.

И нам, смотрящим со стороны на эти события, можно только с глубокой радостью и слезами в очередной раз удивиться Божией Премудрости в попечении о наших душах. Ни девочкой, ни взрослой Екатерина Михайловна не осознала, на какие мучения она обрекла своего любимого владыку, испрашивая ему мучительную жизнь, что ее романтическое представление о служении изгнаннику было бы раздавлено суровой действительностью и поругание коснулось бы не только ее представлений, но и ее самой. И если апостол Петр отрекся от Спасителя, увидев Его униженным и поругаемым, то во что превратились бы чувства наивной девочки, оказавшейся беззащитной перед жестокой машиной по умерщвлению чувств вообще всяких. И Господь Бог отвел ее от непосильного креста, к которому она по незнанию своих возможностей стремилась; посланная искаженная информация о судьбе владыки оградила ее от истязаний, ссылок и тюрем, которых она бы не вынесла без ущерба для своей души. Только в конце своего жизненного пути она осознала свою ошибку, она осознала всю свою несправедливость отношения к Богу, Которым она-то была услышана, а сама Его не слышала, Который всю ее жизнь любил и заботился о ее спасении, а она, неблагодарная, хулила Его служителей. И именно в таком глубоком чувстве покаяния и любви ко Господу Богу была восхищена ее душа.

Владыка Георгий мог быть расстрелян еще в 1936 году или в 1937 году, как и большинство новомучеников, расстрелянных именно в этот год, самый жестокий по уничтожению священнослужителей и верующих людей. Но ему сохранили жизнь для еще более изощренных истязаний. Но Господь знал, что владыка, пройдя все эти испытания, сохранит ему верность, что, вернувшись из этого ада, по щекам его будут течь слезы умиления и благодарности. А человеческие сочувственные глаза иподиакона, вместо озверевшего взора мучителей, будут вызывать несказанную радость, но судорожное проявление этой радости истерзанного мучениями человека будут восприниматься людьми, не прошедшими ужаса лагерей, тюрем, пыток, как нервный смех.

Господь Бог послал владыке Георгию в конце его пути очень краткое, но «тихое и мирное житие» в замечательной Псково-Печерской обители, в благочестивом окружении монахов и послушников, как бы приуготовляя его к вечному блаженству. Он ушел из жизни не в безызвестности, как большинство новомучеников. И чтобы люди могли прийти и поклониться его подвигу, место его захоронения описано: в Псково-Печерской обители в завершении центральной «улицы» пещер установлен канун, у которого совершаются панихиды. За кануном – большой деревянный крест. Справа от него похоронен выдающийся православный архиерей митрополит Вениамин (Федченков; † 1961). Слева от креста покоятся останки прошедшего страшные мучения, но сохранившего веру и любовь к людям епископа Георгия (Садковского).

Двум поколениям Садковских посвящена наша небольшая работа, двум историческим периодам нашей страны. И хотя конец одного периода носил признаки грядущих перемен, а начало второго сохраняло некоторый дух предшествующего периода, перемены, происшедшие в обществе, были огромны. И можно только поражаться тому потенциалу прочности, непоколебимости веры, которая была заложена в скромной московской семье протоиерея Сергия Садковского, веры не показной, не как дань потомственной профессии священнослужителя, а веры и служения Богу «даже до смерти».

<!--istochnik-->

<!--data-->

[1] Московский листок. 1911. № 127. По другим данным, отец Игнатий был сначала назначен преподавателем Томской духовной семинарии (7 августа), но вскоре, по его просьбе, был определен на должность помощника библиотекаря Московской духовной академии.

<!--links-->