«Я светел, бодр и радостен...». Марина Бирюкова

«Христос терпел и нам всем велел терпеть. Если будем терпеть Христа ради, будем легко терпеть, нас подкрепит Христос, и на сердце не будет тяжело: внутренне не будем мучиться при внешнем кресте...».

Это слова священномученика Серафима (Звездинского), епископа Дмитровского. Давайте подумаем, что это значит — не мучиться внутренне в тех случаях, когда внешний крест весьма ощутим, и не страдать от него мы не можем?.. Что в данном случае означают сами эти слова — внутреннее и внешнее? Внутреннее — это дух в человеке, жизнь духа. Внешнее — это не только те обстоятельства, в которых человек оказывается, это его собственная душевная и телесная жизнь. Мы очень часто не можем это различить, потому-то и оказываемся в скорбях и бедах своих духовно беспомощными. Страдает тело, страдает от своей боли, от бессильного протеста, от безрассудного ропота и отчаяния душа: а что до духовной нашей составляющей, то ее мы в кризисные моменты вообще в себе не чувствуем и ни о Боге, ни о Промысле Его не вспоминаем: не до этого, нет сил… Кто из нас не переживал подобного?

Сделать так, чтобы любые внешние обстоятельства, любые скорби оказывались именно внешними по отношению к жизни духа — внешними как погода, от которой мы естественным образом зависим, но которая не может определять нашу жизнь, — задача, кажущаяся нам непосильной.

Однако не будем забывать, что святитель Серафим, епископ Дмитровский, и подобные ему — изначально такие же люди, как мы с вами. К тому же, они оставили нам замечательные учебники — собственные жизни, ставшие житиями.

В речи своей, произнесенной при наречении во епископа (декабрь 1919 года), будущий мученик напомнил всем, что Верховный Архиерей Церкви — это Иисус Хрис­тос, а наречением Его и хиротонией Его архиерейской стали крестные страдания: «Се путь архиерейский, Архиереем Великим указанный и проложенный!». Прослеживая путь самого епископа Серафима по книге «Твой я, Господи!» (издательство ПСТГУ, 2015, автор­составитель И. Менькова), я периодически останавливалась в крайнем удивлении… И спрашивала себя: неужели это правда? Неужели может человек — больной, беззащитный, совершенно у новой власти бесправный — через все эти многолетние, нескончаемые, никакого отдыха не оставляющие, никакой земной надежды не подающие мытарства пронести такую любовь к Богу и людям, такую внутреннюю сердечную радость?

Это правда — письма владыки Серафима из бесконечных тюрем и ссылок тому свидетельство. Они полны любви к Богу и людям — адресатам, духовным детям: «Анечка, радость моя! Да даст тебе сладчайший Иисус, Господь Бог и Жених душ наших, восчувствовать, коль сладко есть любить Его — Любовь вечную. Темна жизнь, детка моя, без света любви этой, холодна без огня ея, неуютна без гармонии сей Любви, а без красоты ея безобразна, уродлива…». Это письмо из далекого зырянского села Визинга. Да, в определенном смысле автор не мучился внутренне при всей тяжести его внешнего креста (цитата, с которой я начала); но это вовсе не значит, что он стал психологически неязвимым, непроницаемым стоиком. Это значит другое: человек не поддался отчаянию и ропоту, не расстался с Богом в глубине сердца. Но эта победа вовсе не была для него легкой, и подтверждение тому — акафист Господу Иисусу Христу Терноносному и Крестоносному, сложенный заключенным Звездинским в камере Бутырской тюрьмы:

«Господи мой, Господи, учеником Твоим в скорби рекий "Молитеся да не внидете в напасть" — се, найде на мя напасть велия, се, постиже мя скорбь лютая, молитвой неотступною удержи мя, молю, от отчаяния, молитвою слезною удержи мя от роптания (…) возьми и мя, люто страждуща ныне, с Собою и соделай созерцателем честных страданий Твоих, да своя страдания с терпением перенесу аз малодушный…».

В этой камере, где епископ, по собственному его выражению, «валялся яко скот (какой и есть в действительности) на нарах, в грязи, в табачном дыму..», его посетило великое утешение — встреча в сонном видении с Самим Христом, встреча, в которую он, «боясь по завету отеческому прелести», пытался не поверить, но которую и отвергнуть при том не смог: «Очнувшись, я почувствовал великое умиление. Это было в четыре часа утра. Смотрю, кругом все сияет, вверху меня дремлет человек… Встал в углу, прочитал молитву наизусть, причастился… Потом все встали, начался шум, гам, песни, ругань, всякие неистовства. А у меня "тишина велия", будто один хожу, тяну четки, радость неизреченная. Дивно».

Книга «Твой я, Господи!» рассказывает не только о святителе Серафиме, но и о тех удивительных людях, которые сохраняли верность своему гонимому духовному отцу: стояли с передачками в многочасовых тюремных очередях, дежурили ночами на вокзалах, ожидая отправки вагонов с заключенными, собирали деньги и отправляли посылки с продуктами, наконец, ехали за ссыльным владыкой на край света, чтобы он, больной и беспомощный, не оказался там в полном одиночестве… Они не боялись писать ему письма, не боялись быть рядом с ним — хотя прекрасно уже понимали, чем это может для них обернуться. Православные женщины и девушки, ставшие ангелами-хранителями наших мучеников и исповедников, — отдельная страница русского мартиролога, может быть, еще не написанная.

Куда бы ни забрасывала этого архиерея советская власть, везде он становился центром церковной жизни (где была возможность, всегда служил), центром притяжения для многих-многих людей. Об этом говорит и донос, с которого началось последнее из его уголовных дел — дело 1937 года: «Проживая в городе Ишиме, Звездинский распространял свое влияние на окружающее население путем внушения и благословения, как у себя на квартире, так и при встречах с верующими на улице. Так, например, гражданка деревни Димковой Ишимского района, фамилии ее я не помню, мне рассказывала, что она восхищена силой святого человека епископа Звездинского Николая, который якобы путем благословения исцелил ее дочь от болезни (…) таким путем — путем шантажа — Звездинский заработал себе славу святого человека, который прошел якобы все пытки и остался верен церкви».

Владыка Серафим понял, что это уже последний в его жизни арест, потому и назвал его своей схимой. По этапу из Ишима в Омск его отправили с температурой сорок… Последняя записка верным духовным чадам: «Я светел, бодр и радостен. Господь подкрепляет и окрыляет сознанием своей правоты, несмотря на тяжкие условия». Условия в Омской тюрьме были в том незабываемом году, впрямь, очень тяжки… Около епископа Серафима на пол положили заключенного, избитого уголовниками: владыка принялся утешать его, поделился едой и водой, которая тоже была в большой нехватке. «Никто меня не жалел, — сказал тогда этот несчастный, — а вы, сами больной, ухаживаете за мною». И владыка ответил: «Есть душа, которая еще больше меня страдает»…

Расстрельный приговор приведен в исполнение 26 августа. Место захоронения святителя, священномученика Серафима, епископа Дмитровского, по сей день неизвестно, а лет ему было — 54.

Но книга «Твой я, Господи» — не только хроника крестного пути. В нее включены также беседы и проповеди владыки Серафима. Из них можно извлечь немало духовных уроков, а главное — получше понять, как она возможна — свобода жизни духовной при крайнем внешнем утеснении, и что нужно делать, чтобы эту способность в себе воспитать. В самых добрых пастырских традициях — непростые вещи объясняются простыми примерами:

«Когда светит солнце, в комнате тепло и светло. Но можно завесить окно, и будет темнее. Если легкой занавеской закроешь, солнышко будет светить, но тускло; если черной — еще темнее; ставню поставить — совсем темно, разве в щелочку проникнет луч. А если еще сверху завесить тяжелым ковром, и луч солнечный не пройдет. Так можно насидеться в темной комнате, что решишь, что солнца нет: станет темно, сыро, нехорошо… А за окном солнце по-прежнему светит и греет, и люди ходят, и пользуются светом и теплом.

Так и душу можно закрыть от солнца благодати Божией, от первых, главных лучей этого Солнца — Плоти и Крови Господа Иисуса Христа».

А завершить мне хотелось бы — одним из указов епископа Дмитровского Серафима. Это февраль 1922-го — еще до первого ареста. Мне кажется, этот указ должен восприниматься нами как завещание священномученика — не только клирикам, но и всем нам, участвующим в Евхаристии:

«Христос Спаситель в Святом Евангелии заповедал: Если принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой перед жертвенником и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой (Мф. 5, 24). Таким образом, диакон Сергий Богословский по сему постановлению Господа как не примирившийся с теми, кого он оклеветал, не может приступать к служению у престола Божия, на котором возносится бескровная жертва мира и любви — запрещается в служении впредь, пока не примирится».

Газета «Православная вера» № 11 (559)

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/ya-svetel-bodr-i-radosten