«У НАС СОВСЕМ ДРУГАЯ РОДОСЛОВНАЯ…». Марфа Петровичева

 К 25-летию убийства в Оптиной   

Чёрно-белая фотография, сделанная почти случайно: на фоне обломков кирпичных стен и далёких куполов монастыря, в куртках из дешёвой болоньи стоит группа людей, человек 15. Все в каком-то смятении — гримасничают, в камеру смотрят словно впервые, пальцами показывают. Среди них много тех, кого сердобольные люди называют «странненькими» (остальные их называют иначе). В глубине толпы, словно в кокон, кутается в мантию высокий монах.

1993 год. Год расстрела Белого дома, очередной голый год нового лихолетья. Заводы распиливались на металлолом, деньги и мечты дешевели, «голубые огоньки» становились всё шумнее, реклама — навязчивей и проще. Среди множества распахнувшихся дверей была дверь Церкви — поколение ламбады шло и сюда, под сырые своды полуразрушенных храмов, на крышах которых выросли берёзы. «Крапива выше меня ростом растёт у стен монастыря…» — напишет в эти годы молодой человек по имени Игорь.

В числе восставших из пепла обителей была и Оптина пустынь. В июне 1988 года здесь прошло первое после Революции богослужение. Среди малочисленной оптинской братии оказались те, о ком спустя пять лет услышит вся страна.

«Приезжала мама с тётей Ниной. Причащались. Но не всё спокойно. Слезы, упрёки, уговоры ехать домой. Отцы Оптинские, старцы святые, помогите мне!»

Все трое были разными: один — москвич, выпускник МГУ, одарённый журналист, капитан юношеской сборной СССР по водному поло, мастер спорта международного класса. Другой — сибиряк, рыболов, пожарный, фотокорреспондент, сапожник, тракторист — трудно перечислить все профессии Леонида Татарникова. Третий, лесковский очарованный странник, пришёл в Оптину пешком 75 километров из Калуги. У каждого впереди была целая жизнь, которая могла стать очень яркой. Но душа желала большего.

Свидетельства очевидцев позволяют говорить о предчувствии иноками того, что должно было с ними произойти. Для оставшихся в живых убийство стало страшной и неожиданной трагедией.

В пасхальную ночь с 17 на 18 апреля 1993 года в обители было по-праздничному много людей — это видно по сохранившейся видеозаписи крестного хода. Камера запечатлела последние часы жизни отца Василия, в миру Игоря Рослякова, выхватила она и колокольню, на которой благовестили звонили иноки Ферапонт и Трофим (Владимир Пушкарёв и Леонид Татарников).

После пасхальной литургии паломники уезжали с радостным пением. Через час телефон монастыря отвечать перестал: в связи с работой следственной группы информацию не давали. «Братиков убили, братиков!».

По словам самого преступника, Николая Аверина, в ту ночь он покушался на убийство трижды: в первый раз ему помешали прихожане, во второй раз — сторож, спугнувший возле окон алтаря. В шестой час утра, после ночной литургии, на улице не было почти никого — подходя к звоннице, убийца сумел остаться незамеченным. Звонари, начавшие пасхальный благовест, были убиты почти в мгновение. Через пару минут навстречу убийце вышел иеромонах Василий.

«Ты испытал меня, Боже, и знаешь…»

Потом многие задавались вопросом: почему молодые, далеко не обделённые физически люди не смогли противостоять тому, кто был слабее их? Что не дало им отвратить удар со спины? Книга Н. Павловой, летопись событий Пасхи 1993 года, отвечает и на этот вопрос — рассказом из жития преподобного Серафима Саровского, когда тот встретил разбойников и, обладая силой, тоже мог… Но не стал, вспомнив о «взявших меч».

При расследовании дела было многое: ложные обвинения, аресты, глумление, вопль в защиту подсудимого. А возле звонницы, в один миг ставшей жертвенником, несколько дней стояла молчаливая толпа.

После убийства иноков братия Оптиной помолодела: в монастырь и в соседнее Шамордино тогда ушло много молодёжи. Среди них были те самые «трудные люди», с которыми в своё время по-человечески общались иноки, отогревая и опекая этих никому не нужных детей. Верующими стали и спортсмены команды отца Василия, его университетские однокурсники и преподаватели.

Жизнь монаха — тайна, и лишь после смерти удалось приоткрыть завесу, узнать, как молились, о чём молчали, как держали пост братья. А ещё — как, воспитывая себя в аскезе, не переставали любить других.

«Господи, Ты дал мне любовь и изменил меня всего. Я стенаю, плачу, устрашаюсь, но не могу по-другому, ибо любовь Твоя ведёт меня, а я не хочу разлучаться с нею…»

Иеромонах Василий, иноки Ферапонт и Трофим ещё не канонизированы, но люди обращаются к ним с молитвой, как к родственникам. Как сказал однажды один из них: «У нас совсем другая родословная».

Источник: Татьянин День