«Эль Греко и современная живопись» в Прадо
Прямой перевод испанского “El Greco y la pintura moderna” на русский страдает даже не неточностью, но вообще отсылает нас в другую сторону. Конечно же, здесь имеется в виду никакая не «современная живопись», а самая что ни на есть «живопись модернизма» – той самой, отсчет которой часто ведут от Мане и Сезанна, и которая то ли жива, то ли нет, но до Фрэнсиса Бэкона точно дотянула. Именно этот промежуток и занимает авторов этой выставки, и в нем они находят глубокие следы подлинной эльгрекомании.
То, что так и будет, предсказывал еще Ортега-и-Гассет в 1915 году: «Полотна отступившего от правил грека высятся перед нами как вертикали скалистых берегов далеких стран. Нет другого художника, который так затруднял бы проникновение в свой внутренний мир <...> Cуровый критянин бросает дротики презрения с высот своих скалистых берегов; он добился того, что к его земле столетиями не причаливает ни одно судно. Сегодня эта земля стала людным торговым портом…» Но предсказание это обернулось столь неожиданными вариациями, столь людный тот порт оказался многоязыким, столько причудливых форм породила эльгрекомания, что разговор о ней оказался долгим и порой совершенно неожиданным.
Смотреть эту в выставку в Прадо это как читать роман с продолжением. Эль Греко в Прадо этот чрезвычайно важный сюжет в истории искусства – потому что нигде нет столь полного и представительного корпуса полотен великого грека, нигде больше нельзя увидеть Эль Греко во всех его ипостасях. Ну и соседи тут первоклассные – по ним художественная биография Эль Греко читается как по нотам: вот приехавший с Крита в Венецию грек учится у почти девяностолетнего Тициана (смотрим того самого Тициана в соседнем зале); вот Бассано и Веронезе, у которых приезжий насмотрелся чудес света и цвета венецианской школы; вот Эль Греко в Риме, и хотя мы ничего не знаем толком об этом его доиспанском периоде, нам стоит вспомнить позднегоМикеланджело и Тинторетто, у которых, если не напрямую, то по какому-то дворжековскому родству душ Эль Греко возьмет то, что совсем скоро сделает его тем самым Эль Греко, цитировать которого и медитировать о котором будут поколения художников 20 века: «анатурализм форм и анатуралистические цвет и композицию».
Переход от постоянной экспозиции музея к временной в таком контексте не кажется резким, хотя, понятное дело, все эти Сезанны, Пикассо и Поллоки в стенах переполненной сокровищницы Габсбургов – явления чужеродные. Тут как бы опять вылезает на свет божий “история искусства как история духа” Дворжака, потому что большинство таких вроде бы очевидных связей между модернистами прошлого века и “духовидцем”, безумство которого было очевидно для его толедских соседей, имеет прежде всего идейное происхождение, а потом уже формальные корни.
Куратор выставки Хавьер Барон предложил для нее четкое членение: «Модернизация живописи. От Мане до Сезанна»; «Пикассо и кубизм»; «Зулоага и Соролла»; «Орфизм и его влияние»; Немецкий экспрессионизм»; «Вид Толедо» Эль Греко для других экспрессионистов»; «Америка»; «Фигуративность после Второй мировой войны». Однако это лишь хронология и география. На самом деле экспозиция смотрится как большой калейдоскоп, в котором любой поворот способен вызвать все новые и новые сочетания. Прямые и косвенные цитаты, отсылки в названии, заимствования по фрагментам, цветовые ассоциации, оммажи, – способы разговора художников-модернистов с Эль Греко могли быть разными, но каждый раз оказывается, что язык маньеристического гения есть язык чуть ли не межвидового общения в западном искусстве. Ну какое дело, казалось бы, могло быть Марку Шагалу с его четко выстроенной местечковой вселенной до католических озарений Доменико Теотокопулоса? Но нет – жест, которым архангел Гавриил сопровождает свою благую весть (, понадобится Шагалу в его «Автопортрете с музой» (1917-1918, MAGMA of Europe), ибо что такое это видение художником музы как не благовещение? Городишки Сутина распадаются на атомы как в эльгрековском Толедо. Абстрактный экспрессионизм Поллока («Готика», 1944, из собрания МоМА) растет из удлиненных форм великого испанца. Эдуард Мане после посещения Мадрида заболеет испанским искусством, и если у Веласкеса он заберет свой знаменитый серый цвет, то Эль Греко станет для него источником композиционных и световых формул. Сезанн, гуру, которому вроде бы вообще не надо было ни у кого учиться, станет отрабатывать идеологию женского портрета через «копию» (1885-1886, частная коллекция, Лондон) тогда считавшейся эльгрековской «Дамы с горностаевым воротником» (1577-1579?, Glasgow Museums). Каноническое «Вознесение Христа» (1600, Mildred Lane Kemper Art Museum at Washington University in St Luis) понадобится и Максу Бекманну, и Джексону Поллоку. Знаменитейшая рука с портрета кабальеро Эль Греко (1580, Prado) возникнет через три с лишним века и у Модильяни, и у Пикассо.
Очень сильный и как бы отдельный сюжет выставки - испанские модернисты. Здесь связь времен не прерывается вообще: в Испании Эль Греко как буква изобразительного алфавита. Игнасио Зулоага пишет вещи, которые продолжают сюжеты Эль Греко. У Пикассо тени, цвета, фигуры, целые группы Эль Греко будут появляться во всех его периодах – от «Воскрешения» (1901, Musee d’art moderne de la Ville de Paris) голубого и разных вариантов «Мужчины с лошадью» (1905, 1906) розового периодов до самих «Авиньонских дев» (1907, MoMA) или позднего«Портрета художника» (1950, Angela Rosengart Collection, Lucerne). Список художников, привлеченных кураторами из Прадо, к этому разговору, ограничен только размерами выставочных залов: тут и Робер Делоне, и Хосе Ороско, и Диего Ривера,и Адриан Кортевег, и Эгон Шиле, и Оскар Кокошка, и Андре Дерен, и Альберто Джакометти, иФрэнсис Бэкон. 20 век явно лишил Эль Греко статуса одиночки – шлейф из восторженных потомков практически бесконечен. - Кира Долинина
Музей Прадо
Эль Греко и модернисты
Мадрид
До 5 октября
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы получить возможность отправлять комментарии