Вечность и время. Николай Бердяев

Проблема времени есть не только основная проблема философии истории, но и современной философии, которая чрезвычайно интересуется проблемой времени (Бергсон и Хайдеггер ставят в центре своей философии проблему времени). Проблема времени - основа творчества Пруста, он ее ставит в очень большой глубине - «le temps retrouve». Проблема времени может трактоваться с двух точек зрения: 1) так, как она трактуется в математической философии, где время исчисляется математически, и 2) так, как она существует для экзистенциальной философии, где время не объективировано и не подлежит категории числа. В этом случае проблема времени есть проблема внутренней человеческой судьбы. Здесь возникает вопрос об отношении между временем и изменением: изменение ли происходит от времени или время существует потому, что существует изменение? Наивно думать, что время есть какая-то внешняя форма, в которой находится существование. Наоборот, время есть состояние реальностей. Известного рода соотношения этих реальностей овременяют мир, создают условия времени. Наше историческое время есть болезнь, распавшаяся вечность (настоящее, прошедшее и будущее). Время делает возможным творчество нового, творческие процессы в нашем мире осуществляются потому, что есть время.

Вместе с тем время порождает заботу (Хайдеггер) и страх. Наше отношение к будущему определяется страхом и надеждой. Надеждой на новое, творческое и лучшее и страхом и ужасом перед смертоносным потоком времени. Изменяемость (предполагающая новизну мгновения) есть не только что-то положительное и ценное, но и неизбежное для полноты жизни. Но в процессе изменения, который происходит в нашей жизни, заключено не только одно изменение, но и измена. Поэтому в основе нашего существования лежит двойственность: невозможность изменения без измены, творчества нового без совершения измены старому. Действительно, время понуждает нас к измене: к забвению того, что не должно быть забыто, к утере связи между будущим и прошедшим и т. д. В отношении к времени и к истории между индусской философией и философией христианской существует огромная разница: в индусской философии время призрачно и двусмысленно и поэтому история лишена смысла. Христианство же утверждает смысл существования времени и истории. Но отношение христианства к времени все же двояко и парадоксально. Признается, с одной стороны, боговоплощение в истории, а с другой стороны, история есть смертоносный поток времени, в котором невозможна никакая реализация. Поэтому время есть и болезнь, и парадокс. Болезненность человеческого существования связана с трагедией времени - человеку грозит будущее умирание, он отрезан от прошлого и настоящее для него неуловимо. Замечательные мысли о времени высказал бл. Августин в своей «Исповеди». Она раскрывает призрачность времени: прошлого уже нет, будущего еще нет, настоящее же непрерывно распадается на будущее и прошедшее и потому неуловимо; неуловима ни одна из частей времени, и этим она призрачна. Бл. Августин говорит о 3-х настоящих - настоящее настоящее, настоящее прошедшее и настоящее будущее. Эта неуловимость времени связана с процессом объективации, в котором неуловима внутренняя реальность существования.

Парадоксальность времени обнаруживается здесь в отношении между настоящим и прошедшим. Суждение настоящего о прошлом есть суждение, подвергнутое постоянной иллюзии, так как прошлое, о котором мы говорим в настоящем, есть прошлое в настоящем, в которое оно входит как его составная часть. Прошлое это совсем не есть то настоящее, которое было в прошлом. И между тем прошлым, которое было когда-то настоящим, и настоящим существует преображающий акт памяти. Память есть чудо в человеческом существовании, это есть преображающий акт изменения прошлого (идеализация прошлого или, наоборот); в прошлом никогда не было того, что мы в настоящем утверждаем о прошлом. Творческий акт памяти приобщает нас к прошлому... В отношении к будущему также есть творческий акт. Но это, конечно, не детерминирование будущего. Для нас детерминировано прошлое, и для нас ужасно переносить детерминирование прошлого на будущее. Творческое отношение к будущему как раз не детерминированное, а профетическое. Это отношение к будущему, хотя и в разной степени, присуще каждому человеку, который в малой «степени есть пророк. Сущность пророчества не в предведении на основании детерминации, а в прозрении будущего вне потока времени. Пророчество есть в этом смысле выход из времени. В нашем отношении к прошлому у нас есть потребность: с одной стороны, освободиться от того злого, что было в прошлом, стереть его, забыть, и с другой стороны - сохранить все доброе, прекрасное, положительное. Т. е. наше отношение к прошлому определяется памятью и забвением. (С потребностью забвения злого связано в духовной жизни таинство покаяния, отпущение грехов). В отношении к будущему, поскольку время есть болезнь, оно смертельно, смертоносно, т. к. есть процесс постоянного поглощения прошедшего будущим. Поэтому времени присуща печаль. Вообще, печаль и меланхолия связаны с овременением. Печаль связана не только с отношением к смертоносному будущему, но и безвозвратно ушедшему прошлому, расставанию. Печаль и меланхолия представляются непобедимыми во времени. Победа над ними заключается только в творческом акте, так как только творческий акт есть победа над овременением человеческого существования. Печаль возникает тогда, когда человек впадает в пассивное состояние в отношении времени, а творческий акт есть активное сопротивление времени. Результаты творческого акта находятся во времени, но сам он вне его. С этим связано то, что называется исканием мгновения, в котором власть времени прекратилась бы (Augenblick Кирхегарта). Аугенблик не находится в ряде математического времени, а выходит из него. Здесь достигается полнота и радость вечного настоящего... Ибо есть вечное настоящее, выходящее из ряда прошедшего-настоящего-будущего. Тогда смысл и ценность переживаемого мгновения находится в нем самом. С этим связано священное во времени, которое находится в мгновении вне временного ряда. Оно не в прошлом и не в будущем, хотя и в прошлом и в будущем.

История, связанная с проблемой времени, также может быть рассматриваема с двух точек зрения. Она может быть рассматриваема как объективированный мир, находящийся во власти времени (в ряду прошедшего-настоящего-будущего), но и как внутреннее существование, внутренняя судьба. Мое существование связано с историей, но история есть и как бы праистория моего духа. Смысл предания заключается для меня в том, что оно приобщает меня к истории не как к извне данной реальности, но к моему собственному существованию. Так же, как возможны два понимания времени, так же – и два понимания бесконечности. Есть бесконечность математическая, как количество и как сумма, и есть бесконечность как недробимое целостное качество. Ясно, что в первом понимании бесконечностью не может быть достигнута вечность, ибо вечность не измеряется числом. Измерение времени относительно. Оно изменяется в зависимости от интенсивности человеческого переживания. Счастье, например, переживается как мгновение, страдание же - как бесконечное время. С проблемой времени связана определяющая сила нашей эпохи - техника, которая приводит к ускорению времени. Временной процесс ускоряется в интенсивном ожидании и устремлении к следующему моменту. Мгновение уже не самоценно, актуальное устремление к следующему мгновению не позволяет остановиться на нем. Актуализм не допускает созерцания. В этой актуальной устремленности к следующему моменту современный человек подчинен власти времени (хотя актуализм может быть и другого порядка и может приводить, наоборот, к победе над временем).

Последняя проблема времени - проблема Апокалипсиса. Апокалипсис - парадокс времени. Закрытость этой книги заключается в невозможности выразить в человеческой мысли парадокс времени, до последнего предела обостренный в Апокалипсисе. В Апокалипсисе ставится проблема отношения между будущим и вечным. В нашем языке чрезвычайно трудно отделаться от положения, что вечность когда-то настанет в будущем; в нашем обращении к вечности мы обращаемся с надеждой к будущему. В Апокалипсисе это выражается и преодолевается словами: «времени больше не будет», иначе говоря - будет такое время, когда времени не будет. Это время будет не в будущем нашего математического времени, но в ином - когда времени больше не будет. Апокалипсис есть парадоксальное сочетание посюстороннего и потустороннего, происходящего за пределами нашей истории. Конец мира, который будет в мире и с миром, есть событие, которое означает выход из времени, победу вечности над временем. Это невыразимо для всякого рационального мышления, поэтому в Апокалипсисе это и выражено в символах, за которыми скрыта истина о не объективированном времени. Для каждого человека есть личный апокалипсис. Человек испытывает ужас не только перед тем, что время несет смерть, но что оно несет и ад. Но ад не может мыслиться как вечное, а только как бесконечное время.

Ад есть необходимость оставаться в больном времени, невозможность выхода из этого времени. В отношении к истории христианство признает ее смысл, ибо тем, что Божественное входит в историю, иной мир входит в этот мир, история приобретает смысл. Но с другой стороны, истина христианства невместима в историю и требует конца истории и суда над ней. Если бы Божественное было до конца вместимо в историю, то не было бы и конца. Но оно только входит в историю, не вмещаясь до конца. Секуляризация (десакрализация) есть процесс, имеющий положительный религиозный смысл, это процесс трагический, не только неизбежный, но и положительно необходимый, т.к. секуляризация есть процесс отдания временного времени, процесс, от Бога пришедший. В истории процесс сакрализации часто был процессом секуляризации, с этим связано историческое искажение христианства, когда за божественное выдавалось слишком человеческое. В действительности отношение между божественным и природным миром есть отношение прорывов, порождающих ряд мучительных противоречий. Поэтому история не есть процесс прогресса. Существует суд христианства над историей, но и наоборот: история судит христианство. Этот суд истории над христианством имеет религиозный смысл. История судит христианство за то, что она победила его во времени, судит его за свою победу над ним (хотя оно бы было должно победить власть века сего). И в суде христианства над историей, и в суде истории над христианством можно видеть суд Божий.

Только творческим актом человека (так как он выводит человеческое существование из власти времени, окостенения, замкнутости) осуществляется подлинный смысл истории во внутреннем ее измерении, не знающем власти, болезни времени. Тайна религиозной жизни заключается в победе над властью времени, в сведении человеческой жизни не к пассивному претерпеванию внешних фактов истории, а к активному преодолению времени.