Житие Преподобного Максима Исповедника

.Между тем Максим, этот истинный философ, основывающий догматы философии [христианской] и на практике, и на умозрении, занимал первенствующее положение в царском дворце, как начальник над царскими писцами, а повсюду имел добрую славу, преимущественно же пред всем нося в груди своей страх Божий и, по слову псалмопевца, "провидя Господа пред собою всегда". Когда он увидел, что везде натянуты цепи еретического злоучения и что великим трудом и старанием отцов некогда едва упраздненная и умерщвленная ересь монофизитов, благодаря беспечности и нерадению властителей, опять возобновляется, усиливается и даже письменно провозглашается в нартексе Великой Константинопольской Церкви, — тогда, оставив царский дворец и отрекшись от всего мира, вступает в монашескую жизнь и в Хрисопольской обители облекается в монашеские одежды, где, благодаря своей недоступно высокой добродетели, делается настоятелем и руководителем тамошней братии. Но, видя, как царствующий город и подчиненные ему области охватываются объявившеюся ересью, и узнав, что один только старейший из городов Рим чист от такой еретической мерзости, движимый божественным рвением, приходит сюда. И, проживая там, повсюду рассылал богомудрые письма, особенно же епископам сицилийским и монахам, и прочим, как священникам, так и мирянам, колеблющихся укрепляя, а твердых и в благочестии сильных поощряя к одинаковому с собою рвению. Так живя и умножая свой талант, он вместе с Иоанном папой, римским собрали собор и подвергли анафеме ересь монофелитов.

После же того как почил Иоанн, в епископа Рима поставляется Феодор. Потом святой Максим удалился в Африку и там, желая утвердить верных, встречается с Пирром, даже вступает с ним в беседу и убеждает его соединиться с кафолическою Церковью. Пирр же, убежденный, исповедует непорочную и правую веру. а затем посылается святейшим Максимом к Феодору папе римскому. Вручив папе письменное изложение православия, Пирр был принят им и вступил в общение с Церковью. Но, покинув Рим и прибыв в Равенну, он снова, как пес, возвратился к своей блевотине. Узнав об этом, Феодор папа собрал всю полноту Церкви, и при гробе первоверховного апостола Петра, потребовав Божественную Чашу и пустив в чернила каплю Животворящей Крови, собственною рукою совершает (т. е. пишет) низложение Пирра и сообщников его. По смерти же Павла дерзкие еретики возвели Пирра, опять прибывшего в Константинополь, на архиерейский престол. И царственный город, к довершению всех бед, снова стал иметь Пирра злом в своем лоне. Напротив, старейший и благоразумный Рим, после кончины Феодора, получает святейшего архиерея Мартина.

Тогда Максим прибыл [в Рим] из Африки и возбудил рвение в Мартине —собирается собор из ста пятидесяти епископов. Сергия, Пирра, Кира и Павла вместе с их догматами предали анафеме, и две воли и два действия Христа Бога ясно провозгласили, и во всю вселенную рассылаются догматы истины. Если же кто пожелает точнее узнать об этом соборе, тот может взять в руки книгу, подробно излагающую определение этого собора, и узнать всю силу истины.

После того блаженный Максим, проживая в Риме, составил книги против этой тлетворной и вредоносной ереси, обличая ее богоборчество и полное отчуждение от Бога. Письма и очерки, исполненные божественной мудрости и знания, как второй [апостол] Павел, он рассылал по всей земле, возвещая, укрепляя и утверждая честную и православную веру. Но не только это, а и духовные наставления о добродетельной жизни, воздержании, благочестии, страхе Божием и, вообще говоря, о всем, что должен соблюдать христианин, он везде богомудро научал и проповедовал, имея сподвижниками в этом Анастасия пресвитера и другого Анастасия, апокрисиария его, двух соименных и единонравных [учеников], которые стали соучастниками во всех страданиях ради истины своего преподобного учителя Максима.

На девятом году своего царствования Констант, внук Ираклия, узнав о том, что было в Риме, и исполнившись ярости, повелел доставить в Константинополь как святейшего Мартина, так и величайшего Максима. После того как это было исполнено, блаженного Мартина после многих пыток и оскорблений, что совершили над ним люди, не имеющие никакого представления о божественном судилище, отослали в пределы Херсона, как сообщает о нем историческая запись. Многих и других западных епископов подвергли наказаниям. А в тот день, когда святейший Максим прибыл в Константинополь вместе с учениками, явились два мандатора с десятью экскувиторами, - взяли их с корабля неодетыми и необутыми и, разделив друг от друга, стерегли в разных помещениях.

Весь суд над ними император предоставил тогдашнему сакелларию своему и сенату. И вот спустя несколько дней их берут во дворец и вводят в помещение, где собрался сенат и другие люди в большом числе.

И поставляют их пред восседавшими начальниками. Сакелларий обращается к нему, одержимый великим гневом и бешенством:

"Христианин ли ты?"

Святой отвечает: "Благодатию Христа, Бога всяческих, я христианин".

Говорит сакелларий: "Это — неправда."

Ответил раб Христов: "Ты говоришь, что я не хрнстианин, но Бог говорит, что я есмь и остаюсь христианином".

Сакелларий: "Но если ты—христианин, то зачем, — говорит, —ты ненавидишь царя?"

"Но откуда это известно?—отвечал блаженный.—Ведь ненависть, подобно любви, есть скрытое расположение души".

И сказал сакелларий: "Из того, что ты сделал, всем стало ясно, что ненавидишь царя и его государство,—ведь один ты предал сарацинам Египет, Александрию, Пентаполь, Триттоль и Африку".

Святой: "Но какое этому доказательство?" И представляют тотчас же Иоанна, который являлся сакелларием Петра, бывшего военачальника Нумидии Африканской и тот сказал:

"Двадцать два года тому назад дед царя приказал блаженному Петру взять войско и идти на Египет против сарацин, причем написал тебе, обращаясь, как к рабу Божию, имея уверенность в тебе, как в святом человеке, чтобы посоветовал ему идти [в поход],—а ты написал ему (Петру), чтобы он ничего этого не делал, так как Богу не благоугодно содействовать государству ромеев при царствовании Ираклия и его рода.

Говорит раб Божий: "Если правду говоришь, то наверно имеешь как письмо Петра ко мне, так и мое к нему. Пусть представят [эти письма], и я подвергнусь определенному в законе наказанию".

И говорит тот: "Я не имею письма, да и не знаю, писал ли вообще он тебе, но в лагере все говорили в то время об этом".

Говорит ему раб Божий: "Если весь лагерь разговаривал об этом, почему же ты один доносишь на меня? Видел ты меня когда-либо, или я—тебя?".

Он же говорит: "Никогда".

Тогда, обратившись к сенату, святой говорит: "Если справедливо представлять таких обвинителей или свидетелей, то судите, „ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою вам будут мерить", говорит Бог всяческих".

После этого [свидетеля] приводят Сергия Магуду, который говорит:

"Девять лет тому назад блаженный авва Фома, придя из Рима, говорил мне, что папа Феодор посылал его к [мятежному] патрикию Григорию сказать ему, чтобы он не боялся никого, ибо раб Божий авва Максим видел такой сон: в небесах на востоке и на западе было множество ангелов, причем восточные взывали: „Константин Август, ты побеждаешь!", а западные вопиялн: „Григорий Август, ты побеждаешь!"—и голос западных пересилил голос восточных".

При этих словах сакелларий кричит: "Послал тебя Бог, авва, на сожжение в город сей!"

И сказал раб Божий: "Благодарю Бога, очищающего меня от добровольных прегрешений посредством невольного наказания. Но „горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит". Действительно, не подобало говорить таких слов в присутствии христиан, но нельзя оставлять безнаказанными совершающих подобное в угоду людям тленным, сегодня сущим, а завтра не сущим. Ведь ему надлежало сказать это еще при жизни Григория, чтобы доказать царю свою благонамеренность. И справедливость требует, с чем согласитесь и вы, чтобы прежде всего обвинитель обязан был представить патрикия Петра, этот же со своей стороны—авву Фому, а тот—блаженного папу Феодора. И тогда в присутствии всех я стал бы говорить патрикию Петру: скажи, господин патрикий, писал ты мне когда-нибудь, о чем сказал сакелларий, или я—тебе? И когда бы он дал утвердительный ответ, я подвергся бы наказанию. Подобным же образом и блаженному папе: скажи, владыка, я тебе когда-либо рассказывал сон? И если бы он обличил меня, то сам подлежал бы обвинению, а не я, видевший [такой сон], ибо сон— дело непроизвольное, а закон наказует только произвольные [деяния], когда они встают в противоречие с ним".

При этих словах святого говорит ему Троил: "Шутишь, авва! Не знаешь, где ты находишься!"

Святой сказал: "Не шучу, но оплакиваю жизнь мою, сохранившуюся доныне, чтобы испытать такие выдумки".

Говорит Епbфаний патрикий: "Видит Бог—он хорошо делает, шутя над этим, если это не истинно".

После ceгo сакелларий опять с гневом сказал: "Все вообще лгут, а ты один говоришь правду?"

При этих словах святой заплакал и сказал в ответ: "По попущению Божию вы обладаете властью над моею жизнью и смертью, но если эти [свидетели] говорят правду, то и сатана есть Бог по природе, а если же он, несомненно, не таков, то и они не сказали правды. И пусть я не удостоюсь вместе с христианами узреть явление превышесущного Бога, Творца и Зиждителя и Создателя и Промыслителя и Судью и Спасителя всяческих.. если я когда-нибудь рассказывал о самом сне или слышал рассказ от другого, кроме только сейчас [слышанного] от господина Сергия, [этого] благожелателя империи".

Потом приводят третьего обвинителя, Феодора сына Иоаннова, бывшего кандидатом, по прозванию Хила, теперешнего зятя господина Платона, патрикия, который заявил:

"Когда между нами происходила в Риме беседа о царе, то он глумился над тем, что говорилось, допуская издевательства и насмешки".

Сказал святой ему: "Никогда, брат, я не беседовал с тобою, только однажды — с преподобнейшим пресвитером, господином Феохаристом, братом экзарха, относительно примикирия, быв вызван письмом о нем. И если окажусь лжецом, готов нести наказание".

После сего вводят Григория, сына Фотинова, который говорит, что:

"Пришел я в келью аввы Максима в Риме, и на мои слова, что царь есть и священник, авва Анастасий, ученик его, сказал: не достоин быть священником".

Тотчас говорит ему святой: "Побойся Бога, господин Григорий; ведь ничего совершенно в той беседе об этом не говорил тебе сораб мой".

И, повергшись на землю, говорил сенату: "Имейте терпение к рабу вашему — я скажу все, как было говорено, и пусть обличит меня, если буду лгать. Господин мой, этот Григорий, придя в Рим, удостоил войти в келью раба вашего. Увидав его, я, как это обычно мне, повергся на землю, поклонился, облобызал его и, после того как мы сели, сказал: какая причина желанного пришествия господина моего? Он ответил: добрый и богохранимый наш владыка, в заботе о мире святых Божиих Церквей, обратился к богочестному папе, послав приношение святому Петру, увещая его соединиться с предстоятелем Константинополя. Его благочестивое Величество удостоило послать это чрез меня, смиренного. И я сказал: слава Богу, соделавшему тебя достойным такого служения. Однако при каком условии его боголюбезная светлость повелел быть единению, если, конечно, знаешь? И ты сказал: под условием [принятия] "Типоса". А я ответил: это, как полагаю, не может состояться, ибо римляне не допустят, чтобы вместе с изречениями нечестивых еретиков уничтожились и светоносные изречения святых отцов, или чтобы вместе с ложью погашена была истина, или к тьме приобщился свет. Ведь у нас не будет ничего достойного поклонения, если совершится уничтожение богонаученных словес. И ты сказал: не уничтожает священные изречения Типос, но замалчивает, чтобы нам устроить мир. А я ответил: одно и то же есть в Божественном Писании — умолчание и уничтожение, ибо Бог сказал чрез Давида: „Не суть речи, ниже словеса, ихже не слышатся гласи их". Итак, по Писанию, если не изрекаются и не слышатся речи о Боге, то они и вовсе не существуют. И сказал ты: не заводи в лес, я ведь довольствуюсь святым символом. Но как можешь довольствоваться, сказал я, принимая Типос? А что препятствует принимать Типос, спросил ты, и придерживаться символа ? Я ответил, что Типос явно уничтожает символ. Ты сказал: ради Господа, каким образом? Произнесем, сказал я, символ, и ты узнаешь, каким образом он уничтожается Типосом. И ты начал говорить: Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого. Подожди, сказал я, немного и узнай, каким образом [в „Типосс"] уничтожается никейская вера. Ведь Бог не был бы Творцом, будучи лишен природного воления и действия, если, конечно, по воле, а не по принуждению сотворил небо и землю, как истинно говорит в Духе Давид: ,,Вся, елика восхоте Господь, сотвори на небеси и па земли, в морях и во всех безднах". Если же ради устроения [дел церковных] вместе со зловерием уничтожается спасительная вера, то подобного рода так называемое ,,устроение" есть совершенное отделение от Бога, а не единение. Ведь завтра и гнусные иудеи скажут: устроим мир друг с другом и объединимся—мы уничтожим обрезание, а вы крещение, и уже не станем враждовать между собою. Это ариане некогда предлагали письменно при Константине Великом, говоря: уничтожим выражения „единосущие" и „иносущие", и объединятся между собою церкви. Но не приняли этого богоносные отцы наши, напротив, предпочли подвергаться преследованиям и смерти, чем замолчать выражение, наглядно представляющее единое превышесущное божество Отца и Сына и Святого Духа. И Великий Константин согласился с теми [отцами], которые предложили это, как повествуется многими, трудолюбиво описавшими тогдашние события. И никто из царей был не в силах двусмысленными речами убедить богоносных отцов соединиться с бывшими при них еретиками, но они пользовались ясными, точными и соответствующими [каждому] обсуждавшемуся догмату словами, ясно высказав, что дело священников, а не царей, исследовать и определять спасительные догматы кафолической Церкви. И ты сказал: что же? разве всякий царь христианин не есть и священник? Я ответил: нет, ибо не пристоит алтарю и после освящения хлеба не возносит его со словами: „Святая святым". Он не крестит, таинство миропомазания не совершает, не рукополагает и не поставляет епископов, пресвитеров и дьяконов, не освящает храмы, не носит знаков священства—омофор и евангелие, поскольку знаками царства служат корона и порфира. И ты сказал: как же Писание называет Мелхиседека царем и священником? Я ответил: единого по природе Царя, Бога всяческих, ставшего ради нашего спасения первосвященником, один был прообраз—Мелхиседек, если же по чину Мелхиседека другого назовешь царем и священником, то дерзни сказать и прочее, именно: ,,Без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни". И. смотри, какое из этого возникает зло: ведь царь окажется другим Богом воплотившимся, священнодействующим наше спасение по чину Мелхиседека, а не по чину Аарона. Впрочем, зачем нам входить в длинные рассуждения. В Святом Возношении (Евхаристии) на Святой Трапезе, после архиереев, дьяконов и всего священнического чина. вместе с мирянами упоминаются цари, когда дьякон говорит: „И в вере почивших мирян, Константина, Константа и прочих",—также и живых поминает царей после всех посвященных в сан".

При этих словах его Мина кричит: "Говоря это ты разделил Церковь!"

Говорит ему [святой Максим]: "Если говорящий слова Святых Писаний и святых отцов разделяет Церковь, то что делает с Церковью тот, кто уничтожает догматы святых, без которых невозможно даже самое бытие Церкви?"

И, обратившись к людям экзарха, сакелларий вскричала "Скажите экзарху: неужели ты оставишь в живых такого человека, когда имеешь власть!"

И, выведя блаженного Максима вон, вводят ученика его, требуя, чтобы он сделал донос на учителя, якобы оскорбившего Пирра. Но он тихим голосом в ответ сказал правду, что никто так не почитал Пирра, как почитал [Максим]. Тогда они приказывают ему говорить громко. Но так как он не дозволил себе отступить от подобающего монахам благоговейного голоса, то дали предстоящим повеление бить его. Они же, подвергая его [кулачным] ударам, довели до полумертвого состояния.

Потом, когда их отправили в тюрьму, вскоре приходит Мина к преподобному старцу и говорит ему в присутствии начальников: "Вверг тебя Бог и привел сюда, дабы ты получил [в возмездие] то, что ты сделал другим, введя всех в заблуждение догматов Оригена".

Святой же в ответ сказал ему пред всеми:

"Анафема Оригену и догматам его и всякому единомышленнику его".

Тогда говорит патрикий Епифаний: "Устранено, кир-авва Мина, предъявляемое тобою против него обвинение, ибо если бы и был он оригенистом, то, поскольку анафематствовал [это лжеучение], освободил себя от подозрения. И я уже принимаю это, как нечто такое, чего не говорилось о нем".

И отведен был каждый из них в то место, где находился под стражею.

А на другой день патрикий Троил и Сергий Евкрат, блюститель царского стола, явились к рабу Божию и, сев, приказали и ему сесть, обратившись к нему с такой речью:

"Расскажи нам, кир-авва, беседу между тобою и Пирром, бывшую в Африке и Риме, о догматах, и какими доводами убедил ты его анафематствовать собственный догмат [о единоволии во Христе] и согласиться с твоим?"

Преподобный же изложил им все по порядку, что память сохранила, присоединив и то, что "я собственного догмата не имею, но придерживаюсь общего учения Церкви, ибо не употребил ни одного нового слова, чтобы можно было говорить о собственном моем догмате".

Потом, после его рассказа, говорят ему: "Не имеешь общения с престолом Константинопольским?"

Он же сказал: "Не имею общения".

"По какой причине не имеешь общения?" — говорят ему.

И ответил: "Они отвергли четыре святых собора чрез девять составленных в Александрии глав и чрез ,,Эктесис", составленный Сергием в этом городе (Контантинополе), а также чрез изложенный затем в шестом индикте ,,Типос". А поскольку что определили они в главах, то осудили в „Эктесисе", а что определили в ,,Эктесисе", то упразднили в ,,Типосе", постольку уничтожили самих себя столько же раз. Осужденные таким образом сами собою и римлянами, на бывшем в восьмом индикте соборе низложенные и священства лишенные, какое могут совершать тайноводство, или какой Дух может сходить на священнодействия, совершаемые такими [людьми]?"

И говорят ему: "Так что же? Один ты спасешься, а все погибнут?"

И сказал: "Никого не обвинили три отрока, не поклонившиеся истукану, когда все поклонились, ибо они заботились не о делах других [людей], но и о том, чтобы самим не отпасть от истины. Так и Даниил, вверженный в ров со львами, не осуждал никого из тех, которые не поклонялись Богу по указу Дария, но позаботился о себе самом и предпочел умереть, а не отпасть от Бога и подвернуться бичеванию своей совести за преступление божественных законов. И мне не дай Бог осудить кого-либо или сказать, что я один спасусь, но, сколько могу, предпочту умереть, чем страх иметь пред совестью за то, что я каким-либо образом преступил веру в Бога".

Говорят ему они: "И что ты можешь сделать, если римляне вступают в единение с византийцами, ибо вот вчера пришли апокрисарии римские и завтра, в воскресенье, будут в общении [за литургией и евхаристией] с патриархом,— и всем становится ясно, что ты совращал римлян, почему и с удалением тебя оттуда они согласились со здешними".

И сказал святой: "Пришедшие, хотя и вступят в общение, ничего предосудительного для римского престола не соделают, если не принесли послания к патриарху, и я никогда не поверю, чтобы римляне вступили в общение со здешними, если эти не исповедуют, что Господь наш Иисус Христос и Бог, сообразно каждой природе, из которых Он [состоит], в которых Он есть и которые суть Он, является по природе волящим и действующим ради нашего спасения".

И говорят они: "А если все-таки соединятся римляне с византийцами, то что сделаешь?"

Святой ответил: "Если вся вселенная начнёт причащаться с Патриархом, я не причащусь с ним. Дух Святой анафематствовал чрез апостола даже ангелов, вводящих что-либо новое и чуждое проповеди [евангельской и апостольской]".

И говорит: "Есть ли вообще необходимость говорить о двух волях во Христе и действиях?"

Ответил: "Это совершенно необходимо, если, конечно, хотим мыслить православно по истине, ибо ни одно из сущих не существует без природного действия. И святые отцы ясно говорят, что никакая природа не существует и не познается без сущностного ее действия. Если же не существует и не познается природа без сущностного и характеризующего ее действия, то как возможно Христу, являющемуся подлинно Богом и подлинно человеком, существовать и быть познанным без божественного и человеческого действия? Ведь лев, по учению отцов, потерявший способность рыкания, не есть лев, а пес—способность лаять, не есть пес; и все другое, потеряв то, что составляет его природу, не является уже самим собой".

И говорят ему: "Мы знаем, что это действительно так. Однако [смотри] не огорчи царя, только ради мира и издавшего этот "Типос" и не стремящегося упразднить что-либо из постигаемого мыслью относительно Христа, но для спокойствия [всех] предписывающего молчать о словах, являющихся причиной раздора". Тогда раб Божий, повергшись на землю, со слезами сказал: "Не должен огорчаться добрый и благочестивый владыка на мое ничтожество, ибо я не могу оскорбить Бога замалчиванием того, что говорить и исповедовать повелел он. Ведь если, по божественному апостолу, Сам [Господь] поставил в Церкви, во-первых, апостолов, во-вторых, пророков, в-третьих, учителей,. то очевидно, что Сам Он и говорил чрез них. И вот чрез все Святое Писание как Ветхого, так и Нового Завета, святых учителей и соборы мы научаемся, что воплотившийся Бог есть волящий и действующий по Божеству и человечеству. И Он не лишен, кроме греха, ничего из того, в чем как Бог познается и в чем как [сущий] по природе человек открывается. А если он совершен по тому и другому и не имеет недостатка, то явно искажает все таинство о нем тот, кто не исповедует, что Он есть то, что есть, со всеми присущими ему свойствами, соответственно каждой из природ, в которых Он есть и которые суть Он".

Немного помолчав и поговорив друг с другом, говорят: "Чем можешь доказать, что представители Константинопольского престола отвергают соборы?"

И говорит им: "Уже было показано подробно в моих, бывших в Риме, беседах с господином Григорием асикритом. И теперь, если угодно, это будет доказано. Прикажите дать свободу недостойному рабу вашему, и я приведу доказательства из книг, так как мои отобраны,—и всем сделаю это ясным, без какого-либо словесного лукавства".

И потом, после других многих с обеих сторон разговоров, обратились к доказательствам и рассуждениям от Писания, природы и искусства, усладившись которыми, они пришли в веселое настроение и начали говорить Максиму: "Знает Господь, -авва, что великую пользу мы получили и отныне будем досаждать вам [своими посещениями]".

И говорит ему господин Сергий: "Много раз приходил я в келью твою в Вемвасе и слышал твое учение,— и да поможет тебе Бог, не беспокойся,—но ты печалишь всех одним только тем, что многих заставляешь отделяться от общения со здешней церковью".

Но святой сказал: "Кто может сказать, что я говорил ему: нe имей общения с церковью византийцев?"

Ответил Сергий: "Уже то, что ты сам не имеешь общения, служит великим призывом ко всем, чтобы не иметь общения". И сказал святой: "Господин мой! Нет ничего сильнее обличении совести и нет ничего дерзновеннее ее одобрений".

Когда же кир Троил услыхал, что "Типос" анафематствуется на всем Западе, говорит святому: "Разве хорошо, что мнение нашего благочестивого владыки [царя] подвергается поношению?"

Ответил святой: "Да долготерпит Бог тем, которые побудили владыку [царя] составить „Типос" и признали [его] и допустили".

И говорит Троил: "Но кто же суть те, что побудили или допустили?"

Ответил раб Божий: "Представители церкви побудили, а сановники допустили. И вот эта нечисть виновных взыскивается с невинного и чистого от всякой ереси. Но посоветуйте ему сделать то, что сделал некогда благочестивой памяти его дед [Ираклий]. Когда он узнал, что некоторые на Западе подвергают его порицанию, посредством указа сделал себя свободным от церковного осуждения, написав, что ,,Эктесис" не принадлежит мне, так как я ни диктовал его, ни давал приказ составить, но патриарх Сергий, сочинив его за пять лет до возвращения моего с Востока, когда я прибыл в этот преблагословенный город, упросил меня издать его от моего имени с подписью,—и я принял ходатайство его,—теперь же, узнав, что некоторые восстают против него, делаю всем известным, что он — не мой. Такой указ послал он блаженному папе Иоанну, осуждавшему „Эктесис" в тогдашних письмах к Пирру. И с тех пор „Эктесис" повсюду считается делом Сергия. Это пусть сделает и теперешний благочестивый царь наш, и имя его будет совершенно чисто от всякого порицания".

Когда преподобный сказал это, они, покачав головами, смолкли, сказав только это: "Все трудно и безвыходно".

И после этих слов, отдав взаимные поклоны друг другу, они удалились с полным благодушием.

Потом в другую субботу снова привели их в дворец. Вводят сначала ученика святого. Сошлись тогда два патриарха. Вводят Константина и Мину, обвинителей старца, требуя от ученика подтверждения их словам. Он же бесстрашно сказал сенату: "Константин вводится в секретарий дворца?! Он—не пресвитер, не монах, но сводник,—известен африканцам и римлянам,—и каких женок содержа пришел оттуда? Все знают и все отлично постигли его уловки, что делал он, чтобы скрыть это, то говоря, что сестры мои это, то [утверждая], что для того, чтобы не допускать общения с Константинопольскою церковью, я взял их, да не осквернятся еретическим общением. Но также, если ему не хватало средств на удовольствия и он находил место, где его не знали, то опять [и там] делал то же самое ради скверного стяжания и грязных удовольствий. И для тех, кто желает вести жизнь досточестную, великий позор даже и встречаться с ним".

Потом опять на вопрос, анафематствовал ли он Типос бесстрашно сказал: "Не только анафематствовал я, но и написал книгу".

А некоторые сановники сказали ему: "И так что же? Не признаешь, что ты сделал худо?"

И говорит: "Не дай Бог, чтобы я сказал, что стало худым то, что я сделал хорошо и по церковному установлению".

После того как и на другие многие вопросы ученик святого дал [подобающие ответы], его выводят из секретария.

Потом вводят преподобного, и говорит ему Троил патрикий:

"Скажи, авва, но смотри, все по истине скажи, и помилует тебя владыка, так как, если мы обратимся к [формальному] следствию по закону и оно найдет истинным хотя бы одно обвинение против тебя, то закон подвергнет себя смерти".

Святой сказал: "Но я уже сказал и опять говорю, что если только что-нибудь из возводимого [на меня] истинно, то и сатана есть Бог. Если же он не есть Бог, но отступник, то и обвинения против меня ложны и безосновательны. Впрочем, если что повелеваете сделать, сделайте: почитая Бога, я не совершу неправды".

Говорит ему Троил: "Не анафематствовал ли ты ,,Типос"?"

Он же сказал: "Часто говорил я, что анафематствовал его".

И говорит Троил: ",,Типос" анафематствовал ты? Царя анафематствовал".

Ответил раб Божий: "Я царя не анафематствовал, но хартию, чуждую церковной веры".

Он же сказал ему: "Где анафематствовал?"

И говорит святой: "„Типос" был предан анафеме на Римском соборе в церкви Спаса и в [церкви] Богородицы".

Тогда говорит ему епарх: "Стоишь ли в общении со здешней церковью или не стоишь?"

Отметил преподобный: "Не стою в общении".

И епарх: "Почему?"

Святой сказал: "Потому, что она отвергла соборы".

Тот: "Если отвергла соборы, зачем же в диптихи вносятся?"

И говорит святой: "Но какая польза в именах, когда догматы отвергнуты?"

"И ты можешь,—сказал [епарх],—это доказать?"

И сказал [Максим]: "Если получу дозволение и приказание, то могу доказать это весьма легко".

Тогда закричал один клирик: "Воздал тебе Бог тем же, что сделал ты Пирру!"

И когда все смолкли, говорит ему сакелларий: "Почему ты любишь римлян, а греков ненавидишь?"

И в ответ святой сказал: "Заповедь имеем не ненавидеть никого: люблю римлян как единоверных, а греков как единоплеменных".

И говорит ему сакелларий: "Сколько лет считаешь себе?"

Ответил святой: "Семьдесят пять".

Сакелларий: "Сколько годов находится с тобою ученик твой?"

Святой; "Тридцать семь".

Когда все это говорилось в секретарии, никто из патриархов совершенно ничего не произнес.

Когда речь шла о соборе римском, Демосфен кричит:

"Не имеет силы этот собор, так как собравший его Мартин низложен был!"

И говорит раб Божий: "Не низложен был, а подвергся гонению [и изгнанию]. Разве было в Актах такое соборное и каноническое определение, в котором несомненно содержится низложение его? Впрочем, пусть и канонически низложен, это не может служить осуждением тому, что определено православно, по божественным канонам, с чем согласуется и написанное святым папой Феодором".

Выслушав это, Троил патрикий говорит: "Не знаешь, что говоришь, авва! Бывшее—было".

И так как после всяческих угроз не смогли отклонить его от правого мнения, то, составив совет, представители церкви убедили царя осудить их на жестокую и бесчеловечную ссылку, разделив друг от друга: святого старца—в Визию, крепость на границе Фракии, а ученика его—в Перверис, бывший конечной границей Римского царства,— лишенных всяких средств к жизни, с запрещением приближаться к морю, чтобы не иметь призрения от милостивцев. И таким образом они оставались без одежды и нищи, имея одну только надежду на Бога.

Но кто исчислит, возлюбленные, бездну премудрости, что Бог предоставил рабу своему Максиму? Всю вселенную обошли, явившись нам, славные и богодуховенные слова его, другого нового Златоуста. Кто не удивится добродетельной изначала и богоугодной его жизни—воздержанию, бдению, негневливости, чистоте, кротости и смирению, милосердию, а также созерцательности, исполненной премудрости и разума. Ведь находясь в таком положении и достигнув глубочайшей старости,— говорят, что он был девяноста лет,—он нисколько не ослабел ни в подвижничестве или деятельности, ни в созерцании. Но, имея излияние Святого Духа, он источил реки догматов и истолковал трудные места Писания Ветхого и Нового в иносказательном и божественном смысле. Кроме того, и святых и богоносных мужей, именно божественного Дионисия, разъяснил умозрения, устройство и благочиние как небесных чинов, так и земного или иерархического священноначалия и богословия, а также и труднопостигаемое у Григория Богослова для всех, не могущих уразуметь, сам изъяснил умозрительно. Вместе с тем он и сам сочинил весьма стройное изложение божественной литургии, составив объяснение каждого таинства. Что означает каждое исследование: вход священников и сидение, преподание мира, чтение божественных словес, целование, затворение врат и, вообще говоря, все последование божественной литургии ясно и боговдохновенно изложил и таинственную сторону каждого [действия] раскрыл. Сочинил и подвижнические и нравственные слова в ста главах, являя [в них] подвижникам свое духовное завещание; догматические и учительские разъяснения в письмах и очень многое другое, все преисполненное мудрости и божественной благодати для способных уразуметь [его творения].

Спустя несколько дней так называемый патриарх Петр объявил ему [через посланцев], как говорит сам блаженный в письме к ученику своему Анастасию, следующее:

"Какой церкви ты? Византийской, Римской, Антиохской, Александрийской или Иерусалимской? Вот все [эти церкви] с подвластными [им] епархиями объединились [между собою]. Итак, если ты, как говоришь, принадлежишь к кафолической Церкви, то соединись [со всеми], чтобы, вводя в жизнь новый и странный путь, не подвергнуться тому, чего не ожидаешь".

Блаженный ответил посланным достойно своей мудрости и благочестия, сказал: "Бог всяческих объявил кафолическою Церковью правое и спасительное исповедание веры в Него, назвав блаженным Петра за то, что он исповедовал Его. Впрочем, я хочу узнать условие, на котором состоялось единение всех церквей,— и если это сделано хорошо, я не стану отчуждаться".

Они же сказали преподобному: "Хотя мы и не имеем приказания относительно этого, однако же скажем, чтобы v тебя не осталось совершенно никакого оправдания. Два действия [во Христе], говорим, по причине различия [природ] и одно по причине соединения их".

Святой говорит: "Два, говорите, по причине соединения стали единым или кроме них есть еще другое действие?"

"Нет, говорят, но два стали одним по причине соединения".

"Мы потеряли предмет,—сказал святой,—придумав себе веру безосновательную и Бога несуществующего. Ведь если в одно сольем два [действия] по причине соединения и опять — на два разделим по причине различия, то ни единства не будет уже, ни двойства действий, так как они всегда будут уничтожаться друг другом и делать бездейственным Того, Кому они присущи природно, и совсем не существующим: ибо что не имеет от природы неотъемлемого и никакому образу изменения не подлежащего движения, то, по учению отцов, лишено всякой сущности как не имеющее существенно характеризующего его действия. Поэтому я не могу говорить и не научен от святых отцов исповедовать это. А что угодно вам, обладающим властью, делайте".

"Но выслушай,—сказали они,—угодно владыке [царю] и патриарху по приказанию папы римского предать тебя анафеме за, непослушание и подвергнуть определенной ими смерти".

Преподобный сказал: "Пусть исполнится то, что прежде всякого века определено мне Богом и принесет Ему славу, определенную прежде всякого века".

После того как блаженный так прекрасно и надлежащим образом защитился, они ушли без успеха и все сообщили пославшему их.

Спустя несколько лет властям опять вздумалось подвергнуть святого испытанию, и вот посылают к нему в место его ссылки, где он содержался под стражею, именно в Визию, Феодосия, епископа Кесарии, епархии Вифинской, а также Павла и Феодосия — консулов.

Они, придя к блаженному Максиму в то место, где он был заключен, сели и позволили сесть ему, причем присутствовал с ними и епископ Визийский.

И говорит ему Феодосий епископ: "Как живешь, господин авва Максим?"

Ответил святой: "Как предопределил Бог прежде всех веков свое промыслительное обо мне решение, так и живу".

Феодосий говорит: "Но разве прежде всякого века о каждом из нас предопределил Бог?"

Максим сказал: "Если предуведал, то без сомнения и предопределил".

Феодосий: "Что значит это ,,предуведал и предопределил"?"

Максим: "Предведение касается находящихся в нашей власти мыслей, слов и дел, а предопределение касается не находящихся в нашей власти событий".

Феодосий: "Что находится в нашей власти и что не находится в нашей власти?"

И Максим: "Как кажется, господин мой, зная все, ради испытания беседует с рабом своим".

Феодосий: "Клянусь ради истины Божией, я спросил по незнанию и желанию узнать различие между тем, что в нашей власти и что не в нашей власти, и каким образом одно находится под предведением Божиим, а другое — под предопределением".

Максим: "В нашей власти находится все добровольное, именно: добродетели и пороки; а не в нашей власти: подвержение нас разного рода случающимся с нами наказаниям и наградам. Так, не в нашей власти ни наказующая нас болезнь, ни ободряющее здоровье, но производящие их причины [в нашей власти]. Например, невоздержание—причина болезни, как воздержание—здоровья, а соблюдение заповедей—причина Царства Небесного, как преступление их—огня вечного".

Говорит Феодосий: "Что же? Потому ты терпишь скорбь в этой ссылке, что сделал что-либо достойное этой скорби?"

Максим сказал: "Молю Бога, чтобы Он в этой скорби совершил воздаяние за то, в чем я согрешил Ему чрез преступление оправдательных заповедей его".

Но Феодосий говорит: "Разве скорбь не посылается многим и ради испытания?"

Святой Максим сказал: "Испытание касается святых, чтобы их расположение к тому, что благо по природе, чрез скорбь явлено было в жизни людей, открывая вместе с тем в себе неизвестные всем их добродетели, как это было с Иовом и Иосифом: первый подвергался испытанию для проявления скрывавшегося [в нем] мужества, а второй искушался для откровения освящающего [его] целомудрия. И всякий из святых, невольно подвергаясь в веке сем, терпит это ради каких-либо промыслительных целей [Божиих], чтобы они посредством немощи, которая попускается им [от Бога], попирали гордеца и отступника дракона, то есть дьявола. Ибо терпение есть дело испытания для каждого из святых".

Феодосий: "Свидетельствую истиной Божией, ты прекрасно сказал, и я признаю это полезным,—я всегда стремился побеседовать с вами об этих предметах. Но так как и я, и [эти] господа, мои будущие [превосходительнейшие] патрикии, явились к тебе и прошли такое расстояние по другому главному делу, то убеждаем тебя принять наши предложения и [тем] доставить радость всей вселенной".

Святой сказал: "Какие это, господин? И кто я и откуда, чтобы согласие [мое] на то, что предлагается мне, доставило радость вселенной?"

А Феодосий опять: "Свидетельствую истиной Господа нашего Иисуса Христа,—что скажем тебе и я, и [эти] господа, мои будущие [превосходительнейшие] патрикии, это мы слышали из уст владыки нашего патриарха и благочестивого царя".

Святой Максим сказал: "Благоволите, владыки мои, сказать то, что желаете и что вы слышали".

Феодосий: "Просит царь и патриарх чрез нас узнать от тебя, по какой причине ты не имеешь общения с престолом Константинопольским".

Сказал святой: "Имеете относительно сего письменное приказание от благочестивейшего царя и от патриарха?"

И Феодосий: "Не должно тебе, господин, иметь недоверие к нам, ибо хотя и ничтожен я, однако считаюсь епископом, но и [эти] господа мои состоят членами сената, и мы пришли не искушать тебя,— не дай [этого] Бог!"

Святой Максим сказал: "С какою бы целью ни пришли вы к рабу вашему, я без всякого стеснения открою причину, [по которой не имею общения с вами]. Впрочем, если другим и естественно спрашивать меня, по какой причине [я не имею этого общения], но не вам, знающим лучше меня эту причину. Ведь все вы знаете бывшие в шестом индикте прошлого круга нововведения, начавшиеся в Александрии изданными Киром — не знаю как сделавшимся там предстоятелем — девятью главами, подтвержденными от Константинопольского престола, а также .другие изменения, прибавки и уменьшения, сделанные соборно предстоятелями церкви Византийской, говорю о Сергии, Пирре и Павле,—об этих нововведениях знает вся вселенная. По этой причине не имею общения, раб ваш, с церковью Константинопольскою. Пусть устранятся препятствия, положенные названными лицами вместе с самими положившими их, как сказал Бог: ,,и камение, еже на пути, разметите"", — и прямым и торным, свободным от всякого терния еретического [заблуждения] путем Евангелия пусть пойдут,—тогда и я, найдя это, как было прежде, пойду без всякого увещевания человеческого. Но пока предстоятели Константинопольские величаются положенными препятствиями и теми, кто их положил, никакие рассуждения и меры не заставят меня быть в общении с ними".

И Феодосий говорит: "Но что же дурное мы исповедуем, чтобы тебе отделяться от общения с нами?"

А святой: "То, что, признавая одно действие Божества и человечества Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, вы смешиваете учение богословия [о триипостасном Божестве] и домостроения [о Христе, как воплощенном Сыне Божием]. Ведь если верить святым отцам, говорящим: у которых одно действие, у тех и сущность одна, то Святую Троицу вы делаете четверицей, так как единоприродной со Словом становится плоть Его и лишается родственного с нами и с Родившей Его тождества по природе. А также: уничтожая [два] действия и утверждая одну волю Божества Его и человечества, вы отнимаете у Него раздаяние благ. Ведь если бы Он не имел никакого действия, согласно постановившим это, то ясно, что если и пожелает, Он не может помиловать, поскольку отняты у Него действия благ, если, конечно, без природного действия ничему из сущего несвойственно действовать или совершать.

Или иначе: и плоть делаете, благодаря [единой] воле [во Христе], сотворцом всех веков и того, что в них, вместе с Отцом и Сыном и Духом; вернее сказать, тварную по природе и недавно созданную [плоть делаете] творцом по природе или безначальной по воле, если, конечно, божественная воля безначальна, как [воля] безначального Божества,—что превышает не только всякое безумие, но и нечестие. Ибо вы говорите не просто только то, что одна воля [во Христе], но и то, что она божественная. А для божественной воли никто не может придумать временного начала или конца, так как это несвойственно и божественной природе, которой существенно принадлежит воля.

Так же и другое вводя новшество, вы совершенно отнимаете все характерные признаки и свойства Божества и человечества во Христе, постановляя законами и типосами не говорить ни об одной, ни о двух в Нем волях или действиях, что возможно [только] для несуществующего предмета. В самом деле, ничто из сущего, если оно духовно, не лишено желательной способности и действия: если чувственно—чувственного действия, если растение — растительного и питательного действия, а если всецело бездушно и непричастно всякой жизни—так называемого действия и склонности [к нему] соответственно [своему естественному] состоянию. И все подобные существа воспринимаются ощущениями чувственных [существ]. Ибо действие их состоит в том, чтобы подлежать зрению—по своему внешнему виду, слуху—по звуку, обонянию—по некоему природному запаху, вкусу — по неким сокам и осязанию — по твердости. И как действием зрения мы называем видение, так и действием зримого—быть зримым. И прочее все, [что] мы видим, совершается таким образом. Если таким образом ничто из сущего отнюдь не лишено всякого природного действия, а Господь наш и Бог — милостив буди, Господи,—не имеет никакой природной воли или действия, сообразно каждой природе, из которых Он [состоит], в которых Он есть и которые суть Он, то разве можем мы быть или называться благочестивыми, утверждая, что Бог, которому мы поклоняемся, никоим образом не имеет [способности] к волению или действию? Ведь мы ясно научаемся от святых отцов, говорящих: то, что не имеет никакой силы, не существует, не есть нечто и у него совсем отсутствует какой-либо положительный признак бытия".

Феодосий говорит: "Что делается ради устроения [дел Церкви], ты не должен принимать за догмат в собственном смысле слова".

Святой Максим сказал: "Если ,,Типос" и закон относительно дел церковных, не говоря ни о какой воле или действии Господа, отрицание которых означает несуществование того, у кого они отняты, не есть действительный догмат тех, кто принимает („Типос"), то по какой причине вы отдали меня варварским и безбожным народам, лишив чести? По какой причине я осужден жить в Визии, и сорабы мои—один в Первсрисе, а другой в Месемврии?"

И говорит Феодосий: "Богом, который будет меня судить, свидетельствую, что и тогда, когда составлен был „Типос", я говорил и теперь то же самое говорю, что худо был он составлен и во вред многим. А поводом к изданию его послужили споры православных между собою о волях и действиях, и [вот] для примирения всех друг с другом некоторые решили, чтобы не произносились эти слова".

Святой Максим сказал: "Какой верный примет домостроение, замалчивающее такие слова, которые повелел Бог всяческих чрез апостолов и учителей и пророков? Но рассмотрим, господин великий, до какого зла доводит обсуждаемый вопрос этот. Ведь если Бог поставил в Церкви, во-первых, апостолов, во-вторых, пророков, в-третьих, учителей к совершению святых, сказав в Евангелии апостолам, а через них [и} тем, которые после них: ,"что вам говорю, говорю всем". И опять: „Кто принимает вас, принимает Меня" и ,"отвергающийся вас Меня отвергается", то очевидно, что не принимающий апостолов и пророков и учителей, но отвергающий их слова отвергает самого Христа.

Но рассмотрим другое. Бог, избрав, воздвиг апостолов и пророков и учителей к совершению святых, а дьявол, избрав, воздвиг лжеапостолов и лжепророков и лжеучителей против благочестия, так что нападениям [их] подвергается и древний закон, и новый. А под лжеапостолами, лжепророками и лжеучителями я разумею [одних только] еретиков, слова и мысли которых развращены. Итак, принимающий истинных апостолов и пророков и учителей Бога принимает; а принимающий лжеапостолов и лжепророков и лжеучителей дьявола принимает. Поэтому кто в союзе с проклятыми и нечистыми еретиками изгоняет святых, тот в союзе с дьяволом явно осудил Бога,—примите меня, говорящего истину. Если таким образом, исследуя явившиеся в наши времена нововведения, мы находим их дошедшими до предельной степени зла, то смотрите, как бы под предлогом мира нам не оказаться заболевшими недугом вероотступничества и проповедующими то, о чем божественный апостол сказал, что оно будет предтечею пришествия Антихриста. Это без стеснения сказал я вам, господа мои, чтобы вы пощадили самих себя и нас. Вы приказываете, чтобы я, имея это написанным в книге моего сердца, вошел в общение с той церковью, в которой это проповедуется, и чтобы я стал общником тех, которые действительно отвергают Бога, то есть якобы отвергают дьявола совместно с Богом? Да не будет [этого] со мною от Бога, ради меня ставшего [человеком] как я, кроме греха.—И, сделав поклон, сказал: — Если что повелите сделать с рабом вашим, сделайте, но с принимающими это я никогда не буду общником".

Епископ же и бывшие с ним, пораженные этими словами святого, склонив вниз свои головы, молчали долгое время. А после того Феодосий епископ, подняв голову и устремив взор на авву Максима, сказал: "Мы ручаемся тебе за владыку нашего царя, что, если ты войдешь в общение, он похоронит ,,Типос"".

Говорит ему святой: "Слишком далеко мы разошлись друг с другом: что станем делать с термином „одна воля", который для устранения всякого действия [во Христе] соборно утвержден Сергием, Пирром и Павлом?"

Феодосий сказал: "То постановление уничтожено и отвергнуто".

Святой сказал: "Уничтожено в каменных стенах, но не в разумных душах: пусть примут осуждение их, соборно в Риме утвержденное посредством благочестивых догматов и канонов,— и [тогда] разрушится средостение, и не надо будет убеждать нас".

Феодосий: "Не имеет силы собор Римский, так как он был без царского приказа".

Максим: "Если приказы царей дают значение бывшим соборам, а не благочестивая вера, то прими бывшие против единосущия соборы, так как они происходили по приказу царей. Разумею именно: первый — в Тире, второй — в Антиохии, третий — в Селевкии, четвертый — в Константинополе при Евдоксии арианине, пятый—в Нике Фракийской, шестой—в Сермии и, после этих спустя много времени, седьмой—в Ефесе вторично, па котором председательствовал Диоскор, Все эти соборы собирались по приказу царей, и, однако же, вес они были осуждены по причине безбожности утвержденных на них догматов. И почему не отвергаете собор, низложивший Павла Самосатского при святых и блаженных Дионисии папе римском, Дионисии Александрийском и Григории Чудотворце, председательствовавшем на этом соборе, так как он был не по приказу царя?. Какой канон повелевает принимать только те соборы, которые собирались по приказу царя, или вообще всем соборам собираться по приказу царя? Благочестивый канон Церкви признает святыми и принятыми те соборы, которые одобрило Православие. Но, как ведает господин мой и других учит, канон повелел дважды в году бывать соборам в каждой епархии, не упомянув о царском приказе, для охранения спасительной нашей веры и исправления всего, что относится к божественной сущности Церкви".

Феодосий: "Это так, как говоришь: Православие утверждает соборы, Впрочем, разве не принимаешь книгу Мины, в которой он изложил догмат об одной воле и одном действии Христа?"

Максим: "Не дай Господь Бог! Вы не принимаете, но отвергаете всех учителей, бывших после святого собора в Халкидоне, боровшихся против мерзостной ереси Севера. И разве я могу принять книгу Мины, явившуюся после собора, в которой он явно защищает Севера, Аполлинария, Македония, Ария и всякую ересь и своими догматами обвиняет собор, а вернее, совершенно отвергает?"

Феодосий: "Так что же? Не принимаешь одного действия авторитетных отцов?"

И привел Феодосий употребляемые у них подложные места из сочинений святых, как-то Юлия Римского, чудотворца Григория, Афанасия, и прочитал их.

И сказал Максим: "Побоимся же Бога и не посмеем прогневить его приведением [в качестве доказательства] еретических мест: ведь всякий знает, что это — дело нечестивого Аполлинария. Если другие имеешь, покажи,—так как, приводя эти, более убеждаете всех в том, что в действительности вы возобновили зло Аполлинария и его единомышленников".

И приводит [тот же епископ Феодосий] под именем якобы Златоуста другие два места, прочитав которые авва Максим сказал:

"Они принадлежат Несторию, страдавшему недугом [учения о] двойственности лиц во Христе".

И тотчас, закипев яростью, Феодосий сказал: "Господин монах! Сатана изрек [это] устами твоими".

Максим: "Не оскорбись, владыка мой, на раба твоего". И, взяв, тотчас показал ему, что именно эти самые изречения принадлежат Несторию и в каких сочинениях [его] находятся.

Феодосий: "Видит Бог, брат, эти места дал мне патриарх. Впрочем, вот одни назвал ты изречениями Аполлинария, а другие—Нестория". И, приведя место святого Кирилла, в котором говорится: "Являя одно и сродное, чрез оба [естества] действие", говорит: "Что на это скажешь?".

Максим: "Некоторые действительно указали это изречение, в качестве прибавления помещенное в толковании Евангелия, составленном из этого святого отца Тимофеем Элуром. Но пусть, по-вашему, оно будет его (изречением святого Кирилла). Исследуем в таком случае смысл отеческих слов—и узнаем истину".

Феодосий: "Быть этому я не допускаю, ибо необходимо принимать их как изречения простые".

Максим: "Будь любезен, скажи мне, в чем различие простых речений и изречений мудреных?"

- Феодосий: "В том, чтобы принимать решение как оно есть и не исследовать смысл его".

Максим: "Очевидно, вы вводите новые и чуждые Церкви установления и относительно [авторитетных] речений. Если, по-вашему, не должно исследовать изречения Писаний и отцов, то мы отвергнем все Писание, как Ветхий, так и Новый [Заветы]. Вот я слышал слова Давида: „Блаженны исследующие свидетельства Его, всем сердцем взыщут Его", так что никто не может изыскать Бога без исследования. И еще: ,,Вразуми меня, и буду исследовать закон Твой и сохраню его всем сердцем моим". Таким образом, исследование ведет к познанию закона, и знание побуждает достойных к желанию сохранить его в сердце посредством исполнения содержащихся в нем святых заповедей. И опять: „Дивны свидетельства Твои, посему исследовала их душа моя". Зачем в „Книге Притчей Соломоновых" .высказывается желание, чтобы мы исследовали притчи, загадки и темные изречения? Зачем и Господь, говоря в притчах, желает, чтобы его ученики разумели [их], если разъясняет смысл притчей? Зачем повелевает: ,,Исследуйте Писания, как свидетельствующие обо Мне?" Зачем глава апостолов Петр желает научить, говоря о спасении, которое исследовали и изыскивали пророки? Зачем божественный апостол Павел говорит: „Если же и закрыто благовествование наше, то закрыто для погибающих, у которых Бог века сего ослепил очи разума их, чтобы не воссиял им свет знания Христа" . Как кажется, вы желаете уподобить нас иудеям, которые простыми речениями, как говорите вы, то есть одной только буквой, словно мусором, засыпав свой ум, отпали от истины, имея покрывало на сердцах своих, так что не разумеют Господа Духа, закрытого буквой, о чем говорит [апостол]: „Буква убивает, а Дух животворит". Пусть же удостоверится владыка мой, что я не допущу принять изречение без содержащегося в нем смысла, чтобы не стать явно иудеем".

И Феодосий: "Об одном ипостасном действии Христа должны мы говорить".

Максим: "Рассмотрим то зло, которое рождается отсюда, и избежим этого чуждого выражения, ибо оно принадлежит одним только еретикам, многобожникам. Ведь если говорим об одном ипостасном действии Христа, а Сын различается от Отца и Духа по ипостаси, следовательно, и по ипостасному действию, то мы вынуждаемся уделять ипостасные действия как Сыну, так и Отцу и Духу. Но [в таком случае], по-вашему, блаженное Божество будет иметь четыре действия: три, определяющие Лица, в которых оно есть, и одно общее, обозначающее общность по природе трех Ипостасей. А потому, согласно отцам, если, конечно, принимаем их учение, мы подвергнемся недугу четверобожия, ибо всякое действие они объявляют природным, а не ипостасным. И если это истинно, как оно и действительно есть, то мы окажемся говорящими о четырех природах и четырех богах различающихся друг от друга как ипостасью, так и природой. Кроме того, кто может высказать в слове или представить в уме некое обособляющее действие, которое подводится под какой-либо вид и находится по природе под общим определением вида? Ведь то, что является общим [свойством предметов] по природе, никогда не бывает свойством только чего-либо единичного, ибо ипостасные признаки, например длинный или короткий нос, ясные глаза, плешивость и все такое,—суть случайные свойства, служащие определением предметов, различающихся друг от друга числом. Так, всякий человек имеет свойство действовать как нечто сущее по природе [общечеловеческой], а не как некто по ипостаси, соответственно той, и частной и общей, категории, которая представляется в уме и выражается в слове. Например, животное разумное смертное относится к общеродовому свойству нас, ибо все мы причастны одной и той же жизни, и одной и той же разумности, и одному и тому же рождению и смерти, также сидению и стоянию, говорению и молчанию, видению, слышанию, осязанию,—одним словом, относится к общему понятию о нас, постигаемому мыслью, Итак, не должно нововводить выражения, не соответствующего ни Писанию, ни отцам, ни природе, но оно должно считаться чуждым и изобретенным чрез развращение [людей]. Впрочем, покажи мне у какого-либо отца это выражение—и тогда мы опять исследуем смысл его".

Феодосий: "Что же? О Христе совсем не подобает говорить „одно действие"?"

Максим: "От Святого Писания и святых отцов мы не уполномочены говорить ничего такого, но имеем повеление веровать и исповедовать как две природы во Христе, из которых Он есть, так и [две] природные Его воли и [два] действия, одновременные и соответствующие Ему, как сущему по природе вместе Богу и человеку".

Феодосий: "Так и мы исповедуем и природы, и различные действия, то есть как божественное, так и человеческое,— и Божество Его [исповедуем], как волящее, и человечество Его [исповедуем], как волящее, поскольку не без воли была душа Его. Но не говорим ,,два", чтобы не представить Его враждующим с Самим Собою".

Максим: "Но разве, говоря „две природы", вы представляете их, по причине числа, враждующими?"

Феодосий: "Нет".

Максим: "Что же? Когда число употребляется о природах, тогда оно разделяет, а когда говорится о волях и действиях, не может разделять?"

Феодосий: "Без сомнения в этом случае [также] производит разделение, а поэтому отцы, говоря о волях и действиях, не употребляли числа, избегая разделения, но [говорили] иная и иная, божественная и человеческая, двойная, двоякая. И как они сказали, так и я говорю, и как они изрекли, так и я изрекаю".

Максим: "Ради Господа, если кто тебе скажет „иную и иную", сколько разумеешь? Или „ божественную и человеческую", сколько разумеешь? Или ,,двойную и двоякую", сколько разумеешь?"

Феодосий: "Знаю, как понимать, но два не говорю".

Тогда авва Максим, обратившись к сановникам, спросил:

"Ради Господа [скажите]: если вы услышите одно и одно [действие], или иное и иное, или дважды два, или дважды пять,— что, разумея, вы ответите говорящим?"

И сказали: "Так как ты заклинаешь нас, то [ответим, что] под одним и одним [действием] разумеем два, и под иным и иным — два разумеем, и под дважды два — четыре, и под дважды пять — десять".

И как бы устыдившись ответа их, Феодосий сказал: "Чего не сказано отцами, [того] не говорю".

Но авва Максим, тотчас взяв книгу Деяний святого апостольского собора в Риме, показал [высказывания] отцов, ясно говорящих о двух волях и действиях Спасителя нашего и Бога Иисуса Христа. Взяв от него эту книгу, Феодосий консул прочитал все изречения святых отцов.

И тогда Феодосий епископ сказал в ответ: "Видит Бог, если бы этот собор не положил анафемы на известных лиц, я более всякого человека принял бы его. Но чтобы не терять здесь времени, если что сказали отцы, говорю и тотчас письменно излагаю,—две природы, и две воли, и два действия: только вступи с нами в общение, и да будет единение".

Максим: "Владыка, я не дерзаю принять от вас письменное согласие относительно предмета, будучи простым монахом, Но так как Бог внушил вам принять изречения святых отцов,. как [это] требует канон, то к римскому предстоятелю об этом письменно пошлите [известие], то есть царь, патриарх и его синод. Я же без этого не вступлю в общение, пока подверженные анафеме лица упоминаются за святым возношением [на Евхаристии], ибо боюсь осуждения анафемы".

Феодосий: "Бог видит, не осуждаю тебя за эту боязнь ни я и никто другой. Но дай нам совет, ради Господа, как это может осуществляться"

Говорит ему святой: "Какой совет могу вам относительно этого дать? Идите, разузнайте, было ли когда что-либо такое и разрешался ли кто по смерти от обвинения относительно веры [и от объявленного на него осуждения], и пусть согласятся и царь и патриарх подражать снисхождению Бога и составят:

один (император) — ходатайствснный приказ, а другой (патриарх) — соборное прошение к папе римскому. И конечно, если найдется церковный пример тому, разрешающий это ради правого исповедания веры, я соглашусь с вами в этом".

И Феодосий: "Это, без сомнения, будет. Но дай мне слово, что если меня пошлют, то и ты пойдешь со мною".

Святой Максим сказал: "Владыка! Полезнее тебе будет взять с собою сораба моего, находящегося в Месимврии, чем меня" ибо он и язык [латинский] знает, и все достойно чтут его, как столько лет подвергающегося наказанию за Бога и правую веру, которая держится на престоле римском".

И говорит Феодосий: "Разные столкновения мы имели друг с другом, и мне неприятно отправиться с ним".

Святой Максим сказал: "Владыка! Если угодно [тебе], пусть будет исполнение твоего желания,— и когда прикажете, последую с вами".

И при этом встали все с радостью и слезами, совершили поклоны, и была молитва. И каждый из них поцеловал святые Евангелия, честный крест, икону Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа и Владычицы нашей, родившей его. Пресвятой Богородицы, приложив свои руки в подтверждение того, что было сказано.

Потом, немного побеседовав друг с другом о богоугодной жизни и исполнении божественных заповедей, обратившись Феодосий [епископ] к авве Максиму, сказал:

"Вот все соблазны устранены, и настал мир при помощи Бога, и будет. Но ради Господа, не скрой от меня: неужели ты никоим образом не выскажешься относительно одной воли и одного действия во Христе?"

Максим: "Никогда не допустимо для меня сказать это. И я высказываю причину: так как чуждо это речение святым отцам — [называть] одну волю и [одно] действие двух [различных] природ. А потом: говорящий это встречается и со всякого рода другими нелепостями. Во-первых: если скажу „природная" относительно одной воли или одного действия, боюсь слияния.. Во-вторых: если скажу „ипостасная", разделю Сына от Отца и Духа и окажусь вводящим три воли, не совпадающие друг с другом, равно как и ипостаси. В-третьих: если назову одну волю и [одно] действие как одного [из лиц Святой Троицы], то вынужден буду назвать, хотя бы и не желал, и одну волю и [одно] действие и, как одного, Отца и, как одного, Духа,— и окажется, что наше рассуждение приведет к многобожию. В-четвертых: если скажу об [одной] относительной [воле], то введу разделение лиц [во Христе] Нестория. В-пятых: если назову волю ,"противоприродной", то уничтожу существование волящего, ибо то, что против природы, ведет к уничтожению ее" как говорят отцы".

Феодосий: "Без всякого сомнения, мы должны говорить об одной воле Спасителя нашего по причине единения [природ], как, хорошо обдумав, по моему мнению, написали Пирр и Сергий".

Максим: "С твоего позволения, владыка, скажу несколько слов об этом. Если по причине единения стала одна воля Бога и Спаса нашего, как Пирр, Сергий и Павел написали, то, во-первых, Сын будет, согласно им, иноволен с Отцом, имеющим одну волю с Сыном по природе, а не по единению, если, конечно, не одно и то же есть единение и природа, Второе: если по причине единения одной, по их мнению, стала воля Спасителя нашего, то причиною своею она будет иметь, конечно, единение, а не ту или другую из природ, из которых Он есть —и воля очевидно будет принадлежать, по их учению, отношению, а не природе, ибо истинное учение знает природу, а не отношение. Третье: если по причине единения, как они сказали, возникла одна воля Спасителя нашего, то какой волей, по их мнению, было приведено d бытие само единение? Ведь они, конечно, не скажут, заботясь об истине и избегая нелепости, что [оно возникло благодаря воле], явившейся по причине этого единения, Четвертое: если по причине единения возникла одна воля Спасителя, то очевидно, что прежде единения Он был или многоволен, или совсем безволен. И если многоволен был, то, сократившись до одной воли. потерпел уменьшение многих [воль] и явно подвергся состоянию изменения — уменьшению природно присущих Ему многих воль. А если всецело был безволен, то единение Он явил превышающим природу, ибо от единения Он получил себе волю, отсутствующую в природе, и также явился изменчивым, приобретя благодаря отношению то, что не присуще Ему по природе. Пятое: если по причине единения возникла одна воля Спасителя нашего, сообразно каждому естеству из которых Он есть, то благодаря воле стал тварным Богом Тот, Кто по причине единения оставался по природе вечным, И благодаря воле Он стал безначальным человеком, оставаясь по-природе тварным, что невозможно, чтобы не сказать нечестиво-

Шестое: если по причине единения возникла одна воля [двух] природ, то почему же по той же самой причине не возникла и одна природа из [двух] природ?"

Прервав на этом течение речи [святого Максима], Феодосий епископ сказал: "Что же, таким образом, возникло по причине единения, если ничего такого не возникло благодаря ему?"

Максим: "Оно (единение) явило, что неложно стал воплощенным бесплотный,—Того, Кто по природе есть Бог и Творец всяческих, ясно представило ставшим по природе человеком, не изменением природы или уменьшением чего-либо из принадлежащего природе, но истинным восприятием обладающей умом и одушевленной плоти, то есть не имеющего недостатков человечества, чистого по природе от всякой прародительской вины. И на основании взаимообщения [божества с человечеством] — что поистине удивительно и для всех поразительно,— [единение божества и человечества во Христе явило] совершенным в человечестве Богом Того же Самого, Кто всецелым остается при своих [человеческих] свойствах, и совершенным в божестве человеком Того же Самого, Кто всецело остается при своих [божественных] свойствах. По причине единения возникло именно взаимопроникновение природ друг в друга и присущих им природных свойств, по учению богоглаголивых отцов наших, но не изменение или превращение, что свойственно тем, которые единение злокозненно превращают в слияние и вследствие этого вдаются в многообразные новшества и по недостатку твердости своего разума подвергаются гонению".

Выслушав это, Феодосий епископ с остальными прибывшими с ним, казалось, принял слова эти. И опять тот же епископ сказал святому:

"Сотвори любовь, скажи нам: что значит, что никто не действует как некто по ипостаси, но как нечто по природе, ибо я не понял этих слов, и они смущают меня".

Максим: "Никто не действует как некто по ипостаси, но как нечто по природе. Например: Петр и Павел действуют, но не „по-петровски" и „по-павловски", а по-человечески, ибо оба они — люди по естеству своему и по общему определению природы, а не ипостасно по отдельно-личным качествам. Так же Михаил и Гавриил действуют, по не „по-михаиловски" и ,,по-гаврииловски", а по-ангельски, ибо оба они — ангелы. И таким образом, во всякой природе, определяемой многим числом [индивидуумов], мы созерцаем общее, а не единичное действие. Итак, кто говорит об ипостасном действии, тот самую природу, которая одна, представляет бесконечной по действиям и множеству входящих в нее индивидуумов, а также [мыслит ее] отличающейся от самой себя. И если мы признаем это верным, то вместе с [сущностным] принципом всякой природой уничтожим и образ бытия в ней".

После этих слов, при целовании их [друг с другом], сказал

Феодосий консул: "Вот, все прекрасно произошло,—но согласится ли царь сделать ходатайственный приказ?"

Говорит святой: "Конечно, сделает, если пожелает быть подражателем Христа и претерпеть унижение вместе с Ним ради общего для всех нас спасения. Он должен иметь в виду, что если Бог, будучи Спасителем по природе, не спас, пока не подвергся добровольному унижению, то как человек, будучи по природе спасаемым, может спастись или спасти, не подвергаясь унижению?"

И говорит Феодосий консул: "Надеюсь, при сохранении Богом моей памяти, я скажу ему эту речь, и он согласится".

И при этом, поцеловавшись друг с другом, отошли в мире.

Епископ дал авве Максиму немного посланных ему денег, стихарь [монашеский] и верхнюю одежду. После же отшествия их в восьмой день сентября месяца настоящего пятнадцатого индикта консул Павел опять прибыл в Визию к святому Максиму, принеся приказ, имевший такое содержание:

"Повелеваем твоей славности прийти в Визию и привести Максима монаха с великою честью и заботливостью, как по причине [его] старости и немощи, так и потому, что он от предков—наш, и был он [у них] в чести. А поместить его в благочестивом монастыре святого Феодора, расположенном в Регии". И прийти и известить нас. И мы пошлем (к нему] от лица нашего двух патрикиев, долженствующих передать ему наше желание, любящих пас душевно и любимых нами".

Итак, приведя преподобного и поместив его в названном монастыре, этот самый консул отправился известить [царя]. И на следующий день выходят к нему патрикии Епифаний и Троил с большой свитой и пышностью, а также и Феодосий епископ,— и приходят к нему в катехумению церкви этого монастыря. Сделав обычное приветствие, сели, принудив и его сесть.

И начав речь к нему, Троил сказал:

"Владыка вселенной повелел нам прибыть к тебе и высказать вам волю Его Богохранимого Владычества. Но прежде скажи нам, исполнишь ты приказание царя или не исполнишь?"

Говорит святой: "Владыка, выслушаю, что повелел Его Благочестивое Владычество, и [тогда] должным образом отвечу, так как на неизвестное мне какой могу ответ дать?"

Троил настаивал, говоря: "Не допускаю, чтобы мы что-нибудь изрекли, если ты прежде не скажешь, исполнишь или не исполнишь приказание царя".

И так, когда увидал святой, что они еще более настаивают при его медлительности и свирепее смотрят и грубее отвечают вместе со всеми, бывшими с ними, которые гордились мирскими достоинствами, в ответ сказал: "Если не допускаете сказать рабу вашему угодное владыке нашему и царю, то вот я говорю пред внемлющим Богом и святыми ангелами и всеми вами: что ни повелит мне о каком бы то ни было предмете, разрушающемся и погибающем вместе с этим веком, охотно сделаю".

Тогда Троил тотчас встал и сказал: "Помолитесь обо мне, я ухожу, ибо этот [человек] ничего не делает".

И так как произошел весьма великий беспорядок и большое замешательство и смятение, то Феодосий епископ сказал им:

"Сообщите ему послание [царя] и узнайте, что станет говорить, так как неблагоразумно уйти, ничего не сказав и ничего не услышав".

Епифаний патрикий сказал:

"Вот что тебе объявляет чрез нас царь, говоря: так как весь Восток и Запад развращаются, взирая на тебя, и все ради тебя восстают, не желая согласиться [с нами] в вере, то да побудит тебя Бог вступить в общение с нами принятием изданного нами, "Типоса",— и выйдем мы самолично в Халку, и облобызаем тебя и подадим вам десницу нашу, и со всякой честью и славой введем вас в Великую Церковь, и вместе с собой поставим на том месте, где, согласно обычаю, стоят цари, и сотворим вместе собрание, и приобщимся вместе пречистых и животворящих Тайн животворящего Тела и Крови Христа, и объявим тебя отцом нашим,—и будет радость не только в царственном нашем городе, но и во всей вселенной, ибо мы верно знаем, что когда ты вступишь в общение со святым здешним престолом, то все соединятся с нами, ради тебя и твоего учения отторгшиеся от общения с нами".

И, обратившись к епископу, святой Максим сказал со слезами: "Господин великий, дня судного ожидаем все, — ты знаешь о постановленном и решенном над святыми Евангелиями и Животворящим Крестом и иконою Бога и Спасителя нашего и родившей его пречистой Богородицы и Приснодевы Марии".

И, опустив вниз лицо свое, епископ тишайшим голосом говорит ему: "Но что могу сделать, когда нечто другое рассудилось благочестивейшему царю".

И говорит к нему святой: "Но для чего же ты и бывшие с тобою коснулись святых Евангелий, если не в вашей власти было исполнение сказанного. Поистине вся сила неба не заставит меня сделать это, ибо что отвечу, не говорю Богу, но моей совести, если бы ради славы человеческой, самой по себе не существующей, [клятвенно] отрекся я от веры, спасающей любящих ее?"

При этих словах встали все, сильнейшая ярость овладела ими, и они подвергли его щипкам, ударам и толчкам, от головы, до ног покрыв его многочисленными и распространяющими вонь плевками, пока не смочили одежды, в которые он был облачен.

Тогда епископ встал и сказал: "Так не должно поступать, но следует только выслушать от него ответ и пойти возвестить доброму владыке нашему, ибо канонические дела производятся другим образом".

И с трудом убедил их епископ успокоиться, и они снова воссели, подвергнув его многочисленным оскорблениям и проклятиям.

Потом Епифаний с гневом великим и яростью и грубостью говорит: "Ответь, наихудший градопожиратель, считая нас за еретиков, и город наш, и царя, ты сказал эти слова? В действительности мы более тебя христиане и исповедуем, что Господь наш и Бог имеет и божественную волю, и человеческую волю, а также разумную душу; и что всякая разумная природа имеет и волю и действие, берущее исток в ней, так как движение есть свойство жизни, и воля есть свойство ума. И водящим мы знаем Его не по Божеству только, но и по человечеству, и две воли Его и [два] действия не отрицаем".

В ответ раб Божий сказал: "Если так веруете, как духовно-разумные природы (ангелы) и Христова Церковь, то почему и меня принуждаете вступить в общение [с вами] под условием [принятия мною], "Типоса", содержащего [в себе] одно только отрицание того, что вами исповедано?"

И сказал Епифаний: "Ради устроения [дел церковных] сделано это, чтобы не было вреда народу от этих тончайших богословских рассуждений".

В ответ святой сказал: "Напротив, всякий человек освящается чрез точное исповедание веры, а не чрез отрицание, содержащееся в "Типосе"".

И сказал Троил: "Во дворце я уже сказал тебе, что не отрицает "Типос" высказывания о двух волях и действиях Христа, а повелел молчать, чтобы успокоились все мы".

Святой Максим сказал: "Замалчивание слов есть отрицание нх, ибо чрез пророка говорит Дух Святой: „Не суть речи, ниже словеса, ихже не слышатся гласи их". Поэтому невысказанное слово совсем не существует".

И сказал Троил: "Имей в сердце своем, как хочешь, никто тебе не запрещает".

Святой Максим сказал: "Но не ограничил Бог сердцем все спасение, сказав: кто не исповедует Меня пред людьми, и Я не исповедаю его пред Отцом Моим, сущим на небесах. И божественный апостол учит, говоря: „Сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению" . Итак, если и Бог, и пророки, и апостолы Божий повелевают исповедовать тайну словами святыми — [тайну] великую и страшную и для всего мира спасительную, то нет нужды каким бы то ни было образом замалчивать проповедующее ее слово, чтобы не было вреда спасению замалчивающих".

Епифаний с гневом сказал: "Подписался ты в книге?"

Святой ответил: "Да, подписался".

Епифаний: "И как осмелился ты подписаться и предать анафеме исповедующих и верующих, как [исповедуют] разумные природы (ангелы) и кафолическая Церковь? Поверь, по моему суду мы введем тебя в город, поставим связанного на площадь и приведем актеров и актрис, продажных блудниц и весь народ, чтобы каждый и каждая и ударили и плюнули в лицо твое".

В ответ на это святой Божий сказал: "Как вы сказали, да будет, если мы подвергли анафеме исповедующих [две] природы,. из которых Господь есть, и две природные воли и [два] действия, соответствующие Ему как Eorv истинному по природе и человеку. Прочти, владыка, деяния и книгу, и если найдете, как. говорите,—делайте, что хотите, ибо я и сорабы мои и все, кто подписались, подвергли анафеме признающих, согласно Арию и Аполлинарию, одну волю и одно действие [и] не исповедующих Господа нашего и Бога сообразно каждому [естеству], из которых, в которых и которые Он есть по природе разумным и потому, соответственно обеим [природам], водящим и действующим ради нашего спасения".

Во время этих слов святого они сказали друг другу: "Если мы будем вдаваться в рассуждения с ним, то останемся без еды и питья, но встанем, позавтракаем и пойдем — скажем, что слышали, ибо этот [человек] продал себя сатане". И, встав, позавтракали и удалились с гневом, и пошли возвестить царю в канун Воздвижения Честного и Животворящего Креста.

А на следующий день (с рассветом] вышел Феодосий консул к святому Максиму и отнял у него все, что имел, сказав ему от лица царя: "Ты не захотел чести,—она и отнята от тебя. Иди же туда, где быть достойным ты сам осудил себя, вместе-с осужденными учениками твоими,—тем, который в Месимврии, и тем, который в Перверах, бывшим нотарием блаженной нашей бабки". Также и патрикии, Троил и Епифаний, говорили: "Конечно мы приведем и двух учеников твоих, как находящегося в. Месимврии, так и находящегося в Перверах, подвергнем и их испытанию — и, посмотрим, чем они кончат. Впрочем, знай, господин авва, что, хотя малый вред получим от народных волнений,. клянусь Святою Троицею, мы должны будем присоединить к вам и папу, теперь надмевающегося, и всех тамошних болтунов и остальных твоих учеников,— и всех вас сплавим, каждого в подобающее ему место, как сплавлен был Мартин".

И взяв преподобного, тот же консул Феодосий передал воинам, и они отвезли его в Силиврию

И пробыли там два дня. И один из воинов пришел и распустил молву в крепости, говоря, что сюда пришел монах, хулящий Богородицу. Сделали же это для того, чтобы возбудить войска против святого Максима как хулителя Богородицы. Потом, после двух дней, воин возвратившись, взял его в крепость. И, по внушению от Бога, военачальник или заместитель военачальника послал близких к нему предводителей отрядов, а также пресвитеров и диаконов и благочестивых знаменохранителей. Увидав их, святой Божий, встав, сделал им поклон. Они тоже ответили ему [поклоном] и сели, [приказав и ему сесть].

И вот один из них, весьма почтенный старец, говорит к нему с великим благоговением: "Отче, так как соблазнили нас некие относительно твоей святости,— что будто бы ты не называешь „Богородицей" Владычицу нашу Пресвятую Деву, то заклинаем тебя Святою и Единосущною и Животворящею Троицею сказать нам истину и спять с сердец наших этот соблазн, чтобы нам. несправедливо соблазняющимся, не потерпеть вреда".

Тогда, сделав поклон, святой встал и, протянув руки к нему, со слезами сказал: "Кто Владычицу нашу Всехвальную и Пресвятую, Пречистую и всякой природой разумной Чтимую не признает ставшей истинно по природе Матерью Бога, сотворившего небо и землю и море и все, что в них,—тот да будет отлучен и проклят от Отца и Сына и Святого Духа, Единосущной и и Сверхсущной Троицы, и всей небесной Силы, и лика святых .апостолов и пророков, и бесчисленного сонма святых мучеников,—и всякого духа, в правде совершенного ныне и присно и в бесконечные веки веков, аминь".

Выслушав это с великою пользою для себя и проникшись благоговением к этому человеку, они со слезами молились о нем, говоря: "Бог да укрепит тебя, отче, и да удостоит тебя беспрепятственно совершить путь сей".

После этих слов собралось много воинов, и, выслушав много произнесенных прекрасных слов, все пришедшие получили превеликую пользу. Но один из слуг военачальника, увидав, что собирается много войска и назидается и осуждается происходящее [с ним], подумав Бог знает что, приказал схватить его и удалить на две мили от крепости, пока не собрались и не пришли те, кто должны были сопровождать его до Визии. Впрочем, движимые божественною любовью, клирики прошли пешком две мили, и пришли и приветствовали его. Потом, помолившись о нем и взяв своими руками, положили на животное и возвратились с миром в места свои, а святой отведен был в прежнее место заключения.

И еще вот что надо знать: в Регии Троил выставлял против аввы Максима такое обвинение, что консилиарий (советник) Иоанн писал ему (Троилу) о предполагавшемся у них соглашении и что осуществиться ему тогда воспрепятствовало бесчиние твоих учеников. Но я думаю, что названный консилиарий Иоанн писал не Троилу, а Менне монаху, и он сказал придворным.

После того как при всех притеснениях и опровержениях власть имущие оказались не в силах отклонить его от правой веры, они, не вынося позора, по прошествии малого времени снова привели в Константинополь как святого старца, так и двух его учеников. Здесь после многих истязаний и жестоких пыток царь произвел суд над ними (что же претерпеть настояло им?) и после анафематствования и проклятия их предал начальникам, сказав так:

"О Максим! Ты, облекшись в темное одеяние всенародных проклятий, предался излюбленному тобою мятежу геенны и уклонился от канонического послушания помогающему нам достославному и всем соуправляющему, честному и священному сенату, тотчас после нас имеющему принять суд и совершить

и над тобою соответствующее политическим законам наказание, как определят они, за таковые твои хулы и своеволие".

Тогда судьи, взяв их, вынесли такой приговор:

"Так как настоящий синод, при содействии Всесильного Христа истинного нашего Бога, канонически определил должное против вас, Максим, Анастасий и Анастасий, — ведь долг требовал подвергнуться вам более строгим законным наказаниям соответственно вашим словам и делам,—хотя вы в настоящей жизни и не получите достойного [возмездия] за таковые ваши преступления и хуления,— предоставив вас для высшего наказания Праведному Судне и этим совершая точное исполнение законов, так как вам оставляется жизнь,—повелеваем присутствующему с нами славнейшему префекту тотчас взять вас в свой градоначальнический преторий, бить по спинам жилами, а богохульные языки отрезать изнутри; потом же и послужившие богохульному вашему разуму кривые десницы отсечь мечом и водить с отнятием самых мерзостных членов, обходя двенадцать частей сего владычествующего города, а затем сослать вас на всегдашнее заточение, и притом под постоянной стражею в стране Лазикской, чтобы во все время вашей жизни оплакивать свои богохульные заблуждения, с обращением придуманного вами на нас проклятия на ваши головы".

Тогда префект, взяв их и подвергнув наказанию, отрезал языки и честные руки их и, обведя по всему городу, согласно приказу тирана, выслал этих истинно исповедников и мучеников Христовых в Лазику.

В то время как это происходило, Агафон после ссылки святого Мартина получил первосвященнический сан в Риме. Он, движимый ревностью к Богу, и сам собрал священный собор и отринул монофелитскую ересь, объявив две воли и [два] действия.

Божественное же справедливейшее и карающее правосудие отослало царя, совершившего столько ужасных дел в Сиракузу Сицилийскую. Причина такова. После убиения Феодосия брата его, он возбудил ненависть к себе в византийцах также и за то, что Мартина, святейшего папу римского, после многих мучений сослал в пределы Херсона, а у самого всемудрого и правовернейшего Максима вместе с его учениками отсек руки и отрезал языки потому, что они не признавали ереси его. Вот за это-то весьма ненавидимый всеми, он испугался и вознамерился перенести царство в Рим. Сенат, узнав об этом, воспрепятствовал ему взять жену и детей. А он, прибыв в Сицилию, пробыл там лет шесть, ибо не приняли его римляне, как еретика. Находясь в таком положении, однажды он вошел в баню, называемую "Дафна". С ним вместе вошел один из слуг его, сын Троила, по имени Андрей. Когда он начал натираться мылом, Андрей, взяв шайку, ударил его по голове, и [император] тотчас испустил дух. А так как он долго оставался в бане, то находившиеся снаружи вбегают и находят его умершим. Похоронив его, Мизизона армянина сделали царем, принудив его: был он очень благоприличен и красив. Константин же, услыхав о смерти отца, с многочисленным флотом прибыл в Сицилию и, схватив Мизизона, умерщвляет его вместе с убийцами своего отца и, устроив западные дела, возвратился в Константинополь и царствует вместе с Тиверием и Ираклием, своими братьями. Он, собрав вселенский собор, провозглашает две воли и [два] действия [во Христе], а думавших или говоривших вопреки этому подверг анафеме. Но это [было] после.

Тогда же великий мученик Максим отправлен был в ссылку, как Анастасий, пресвитер и апокрисарий старейшего Рима, пишет к Феодосию пресвитеру, во святом городе проживавшему:

"Когда достигли они страны христолюбивых лазов, тотчас разделили их друг от друга (самого великого Максима и сего, пишущего это, и тезку его, а сделали это) по приказанию тамошнего начальника, расхитив и все имущество у них, так что совершенно ничего не осталось из того, что на необходимые нужды приобрели они от христолюбцев. И того божественного мужа, разумею святого Максима, не могшего сесть ни на осла, ни на носилки, так как лежал в расслаблении, сплетши из прутьев как бы корзину и положив его в нее, несли во время пути и оставили в крепости, называемой Схиомарис, расположенной близ народа, называемого аланами. А господина авву Анастасия и того, кто пишет сие, посадив на коней, отправили и заключили — одного в крепости, называемой Скоторис, близ Авасгии, а другого в крепости по имени Буколус, в пределах названных аланов.

Потом, спустя немного дней, взяв его и блаженного Анастасия из названных крепостей, переслали: того—в крепость [страны], называемой Суанис, уже бывшего наконец полумертвым от множества пыток и мучений, которым он подвергся в Византии, равно как и от бед и притеснений, которым они подверглись здесь. Поэтому в середине пути, как говорят некоторые, предал он Богу блаженную душу свою. Свидетельствую таким образом, что около двадцать второго или около двадцать четвертого числа июля месяца в Господе почил блаженный Анастасий. Ибо восемнадцатого числа того же месяца июля мы оба приведены были в место, называемое Мукорисин, и тот блаженный уже был, как я сказал, полумертв, а с того времени я не видел его никогда, так как тотчас были пересланы: он—в крепость [страны] Суании, а я в крепость [страны], называемой Факурия, близ Авасгии".

Мученик же Христов святой Максим, как говорят, находясь под стражею в той крепости, в которую был отведен, удостоился чудесного видения, бывшего ему от Бога. И призвав некоторых тамошних, сказал им, что тринадцатого числа августа месяца настоящего пятого индикта в седьмой день недели восприемлет меня Господь,— что и случилось. Итак, в тринадцатое число августа месяца в седьмой день недели, согласно его предречению, благоволением Бога, немного поболев, в руки Бога душу свою предал, радуясь и веселясь. И погребен был в монастыре, называемом [монастырем] святого Арсения. Тотчас же при погребении священного и многопобедного его тела явились свыше три светоча на могиле его, сияя словно неугасаемые светильники, которые и доныне видятся всеми, светясь непрестанно и в великое удивление приводя смотрящих и слушающих о таком необычайном зрелище,— во славу Отца и Сына и Святого Духа, единого и нераздельного Божества, которому подобает всякая слава ныне и присно.

Краткое житие

Преподобный Максим родился в великом царственном городе Константинополе. Происходя от высокопоставленных и благочестивых родителей, он получил серьёзное научное образование. Царь Ираклий, видя его разум и праведную жизнь, почтил его, помимо его воли, званием первого своего секретаря и включил его в число своих советников. 

В это время возникла ересь монофелитов, признававших во Христе Господе нашем только одну волю и одно хотение. Развилась эта ересь из прежде бывшей евтихианской монофизитской ереси, которая безрассудно признавала во Христе одно только естество вопреки православному исповеданию, требующему признавать в Господе нашем, Воплотившемся Боге, два естества и две воли, два хотения и действия, особенное для каждого естества, но соединённое в одном лице Христовом, ибо Христос есть Бог не на два лица разделяемый. но в двух естествах неслитно познаваемый. Защитниками и распространителями ереси монофелитов были вначале Кир, Патриарх Александрийский, Сергий Константинопольский, и, даже сам Царь Ираклий. Один только святой Софроний, Патриарх Иерусалимский, противился ереси и не принимал это учение. 

Блаженный Максим стал опасаться как-бы и ему не совратиться в ересь по примеру многих. Поэтому он оставил своё звание и всю славу мирскую и пошёл в монастырь, стоявший далеко от города, под названием Хрисопольский, где и стал иноком. Спустя несколько лет он за свою добродетельную жизнь был избран настоятелем. 

Между тем Патриарх Сергий внушил Ираклию написать исповедание их неправой веры. Это последнее, исполненное монофелитской ереси, Царь назвал Эктесис, т.е. Изложение, и повелел всем так веровать в своём государстве. Авва Максим, видя, как Православие умалялось, скорбел духом. Услышав же. что на Западе эта ересь не нашла последователей и совершенно отвергнута, Блаженный Максим оставил свой монастырь и пошёл в западные страны. 

В это время умер Сергий, Патриарх Константинопольский. Скончался и сам Царь. На престол возвели внука Ираклия по имени Констанца. Царь Констанц по внушению нового Константинопольского Патриарха, еретика Павла, написал, подобно деду своему Ираклию, составившему Изложение, своё исповедание веры, исполненное ереси, и назвав его Типосом (Образцом), разослал повсюду, повелевая так веровать. Этот образец веры дошёл до Рима. Царь желал, чтобы и новопоставленный Папа Мартин принял написанный им Типос веры, но Папа отверг его, говоря: "Если бы и весь мир захотел принять это новое учение, противное Православию, я не приму его и не отступлю от Евангельского и Апостольского Учения, а равно и от предания Святых Отцев, хотя бы мне пришлось претерпеть смерть." Святой Максим, авва Хрисопольского монастыря, находясь в это время в Риме, советовал Блаженному Папе Мартину созвать Поместный Собор и осудить соборно царское исповедание, названное Типосом, как еретическое, противное учению Христовой Церкви. Так и было сделано. Царь, услышав об этом, исполнился гнева и необычайной ярости, и послал в Италию своего наместника. Царский наместник ночью тайком захватил Папу при помощи военной силы, и отправил его к Царю. Там он был заточён в Херсонесе, где и скончался. Несколькими днями ранее захвата Папы, был схвачен в Риме Преподобный Максим и, вместе с учеником своим Анастасием и в оковах, был отправлен в Константинополь.

Прошло много времени. Были посланы от имени Царя и Патриарха к Святому Максиму почтенные мужи: Феодосий, епископ Кессарии Вифинской, и два консула: Павел и Феодосий, чтобы обратить его к своему единомыслию. Епископ Феодосий обратился к нему со словами: "Как поживаешь, авва Максим?" Он отвечал: "Так, как Господь от века предузнал и предопределил обстоятельства моей жизни, сохраняемой Его Промыслом. "Феодосий возразил на это: "Как так, разве Бог от века предузнал и предопределил деяния каждого из нас?" Святый отвечал: "Бог предузнал наши помышления, слова и деяния, которые зависят от нашей воли, предуставил же и предопределил то, что должно случиться с нами, но что находится уже не в нашей власти, а в Его Божественной Воле. Все наши добрые и дурные дела зависят от нашего произволения. Не в нашей же власти наказания, бедствия, случающиеся с нами, а равно и противоположное им. В самом деле: мы не имеем власти над изнуряющею нас болезнью или над здоровьем, но только над теми условиями, которые причиняют болезнь, или сохраняют здоровье. При этом, как причиною болезни служит невоздержание, а воздержание служит условием доброго здоровья, так и соблюдение заповедей Божиих служит условием достижения Царствия Небесного, а несоблюдение их -- причиной ввержения в геенну огненную." На это епископ Феодосий сказал: "Поистинне хорошо и поучительно ты говоришь. Я и спутники мои пришли к тебе ради другого дела: почему ты удаляешься от общения с Константинопольским Престолом?" "Потому, - ответил Святый, - что предстоятели сей Церкви отвергли постановления четырёх Святых Соборов, приняв за правило девять глав, изданных в Александрии, а затем приняли Эктесис, составленный Сергием, Константинопольским Патриархом, и наконец, Типос, в недавнее время обнародованный. С другой стороны, всё утверждённое в Эктесисе, они отвергли в Типосе, и много раз сами себя отлучив от Церкви. они низложенны и лишенны Священства на Поместном Соборе, бывшем недавно в Риме. Какое же тайнодействие они могут совершать?" "Значит, ты один спасёшься, - возразили ему, - а все прочие погибнут?" Святый ответил на это: "Когда все люди поклонялись в Вавилоне золотому истукану, три Святых Отрока никого не осуждали на погибель. Они не о том заботились, что делали другие, а только о самих себе, чтобы не отпасть от истинного благочестия. Точно так же и Даниил, брошенный в ров, не осуждал никого из тех, которые, исполняя закон Дария, не хотели молиться Богу, а имел в виду свой долг и желал лучше умереть, чем согрешить и казниться перед своею совестью за преступление закона Божия. И мне, не дай Бог, осуждать кого-либо, или говорить, что я один спасусь. Однакоже я соглашусь скорее умереть, чем отступив в чём-либо от Правой Веры, терпеть муки совести." "Но что ты будешь делать, - сказали ему посланные, - когда римляне соединятся с византийцами? Вчера ведь пришли из Рима два апокрисария и завтра, в день воскресный, будут причащаться с Патриархом Пречистых Таин?" Преподобный ответил: "Если вся вселенная начнёт причащаться с Патриархом, я не причащусь с ним, ибо я знаю из Писания Святого Апостола Павла, что Дух Святый предаёт анафеме даже ангелов, если бы они стали благовествовать иначе внеся что-либо новое." Тогда посланные спросили: "Неужели совершенно необходимо исповедывать во Христе две воли и двоякого рода деятельность?" "Совершенно необходимо, - отвечал Святый, - если мы хотим благочестиво мыслить, ибо никакое существо не лишено природной деятельности. Святые отцы ясно говорят, что ни одно существо не может ни существовать, ни быть познаваемым без сродного ему действования. Если этого нет, и если естество не обнаруживается в действовании, то никаким образом можно признавать Христа истинным Богом по естеству и истинным человеком."

После этого разговора Святого и его учеников позвали в царскую палату к допросу. Прежде был введён Анастасий. Присутствующие заставляли Анастасия подтверждать клеветы, возводимые на его учителя, но он дерзновенно изобличал ложь, мужественно возражая пред Патриархом и сенатом. Когда же его спросили, анафематствовал ли он Типос, он ответил, что не только анафематствовал, но и составил против него книгу. Тогда сановники спросили: "Что же, не признаёшь ли ты, что дурно поступил?" "Да не попустит мне Бог, - ответил Анастасий, - считать дурным то, что я сделал хорошо согласно Церковному Правилу." После этого ввели преподобного старца Максима. Патриций Троил обратился к нему со словами: "Послушай, Авва, скажи правду, и Бог помилует тебя. Если окажется истинным хотя бы одно из возводимых на тебя обвинений, то ты будешь казнён по закону." Старец отвечал: "Я уже сказал вам и опять скажу : настолько же возможно хотя бы одному обвинению быть справедливым, насколько сатане возможно стать Богом." На это Троил возразил: "Но разве ты не анафематствовал Типос?" Старец отвечал: "Несколько раз уже я говорю, что анафематствовал." "Но если ты, - сказал Троил, - анафематствовал Типос, то, следовательно и Царя." "Царя я не анафематствовал, - ответил Преподобный, - а только хартию, ниспровергающую Православную и Церковную Веру." "Вступишь ли ты в общение с нашей Церковью, или нет?" "Нет, не вступлю", - отвечал Святый. "Почему же?", - спросил председатель. "Потому что она, - отвечал Святый, - отвергла постановления Православных Соборов." После этого, выслав Святого вон, они советовались, что с ним сделать. Бесчеловечные мучители находили, что было бы слишком милостиво оставить по-прежнему его жить в заточении, и что лучше подвергнуть его мучениям более тяжким, чем смерть, поэтому предали его в руки городского воеводы. Беззаконный мучитель прежде всего, обнажив Святого старца, и повергнув его на землю, велел бить его острыми воловьими жилами, не устыдившись ни старости его, ни почтенного вида, ни умиляясь видом его тела, измождённого постническими подвигами. Святого били так жестоко, что земля обагрилась его кровью, а тело его было настолько иссечено, что не оставалось у него ни одного неповреждённого места. Однако, не сжалились над ним жестокосердные мучители, а пришли ещё в большее озлобление. Извлекли его богоглаголивый язык, исторгавший реки премудрых учений и потоплявший еретические умствования, глубоко, у самой гортани, отрезали без всякого милосердия и таким образом хотели наложить молчание на благословляющие уста Святого. То же сделали и с учеником его Анастасием. Затем, они отрезали ему правую руку, и точно так же отрезали правую руку ученику его Святому Анастасию. 

После такого бесчеловечного издевательства и бесчестного поругания, сослали их в дальнее изгнание без всякой заботы о них, без пищи, одежды, нагих и босых. Преподобный Анастасий ещё на пути почил своим многотрудным и многострадальным телом, а Преподобный Максим в своём последнем изгнании прожил среди тяжких страданий ещё три года. Когда же Господь восхотел положить конец его болезням и скорбям и вывести его из темницы на вечный простор и веселие Небесного Царствия, то утешил его прежде одним Божествленным явлениемна земле, а затем возвестил ему час кончины. Блаженный страдалец исполнился великой радости, и хотя всегда был готов к кончине, однако начал усердно готовиться к ней. Когда же настал для него радостный час смерти, он с веселием предал душу свою в руки Христа Бога, которого возлюбил от своей юности и за которого столько пострадал. 

После погребения Святого на могиле его были видны три чудесных лампады, светившие пламенем несказанного сияния и озарявшие то место. После кончины Преподобного Максима остался в живых в отдельном заточении другой ученик его, также Анастасий, который впоследствии с особенной подробностью описал житие, подвиги и страдания отца и учителя своего. Из этого описания здесь взято в сокращении то, что достаточно для пользы нашей, для прославления Бога во Святых Славимого, Отца и Сына и Святаго Духа, которому и от нас грешных да будет Честь, Слава и Поклонение Ныне и Присно и Во Веки Веков. АМИНЬ.