ЖИТЬ ТАК, ЧТОБЫ ГРАНИЦА МЕЖДУ МИРОМ НЕБЕСНЫМ И ЗЕМНЫМ НЕ ОЩУЩАЛАСЬ

Памяти иеродиакона Илиодора (Гайриянца). К 9-му дню

Он со святыми запросто обо всем договаривался

Иерей Дионисий Куваев, настоятель храма Богоявления Господня с нижним храмом 40 Севастийских мучеников, Козельск (район Механического завода):

– В Оптину пустынь еще в самом начале ее возрождения ушел брат моей мамы, мой дядя. Он, будучи студентом театрального училища, оказался как-то в Оптиной на экскурсии… Встретил там отца Илиодора и так был потрясен его словами, – видимо, отец Илиодор и проводил экскурсию, – что, пообщавшись еще, так и сказал: «Хочу остаться». – «Езжай за вещами и возвращайся», – ответил ему отец Илиодор. Так мой дядя Вячеслав стал монахом Гавриилом.

Для всей родни это был шок. Тогда его мама, наша бабушка, решила съездить в Оптину. Приезжает, он уже принял постриг. Она, зайдя в Оптину, первому встречному – а им, разумеется, оказался отец Илиодор, он вообще был в Оптиной везде и всюду, – сказала, что хотела бы видеть Славика Торшина…

– А я уже не Славик, – уперся отец Гавриил, когда батюшка Илиодор примчался к нему в келлию, объявив: мама приехала! А тот так, поначитавшись древних патериков: – Какая мама? Я же уже монах! Постриг принял…

– Ах, так! – со всей своей горячностью отозвался тогда отец Илиодор, но все-таки попытался и того привести в сыновние чувства: – Что значит, она тебе не мама?! – но, так и не найдя отклика, объявил, – Тогда с этого дня она мне будет мамой!

Схиархимандрит Илий, отец Илиодор и отец Дионисий

И всё оставшееся время до ее собственного пострига, когда к монахиням так уже и обращаются: «мать», – он нашу бабушку «мама Вера» и называл. Потом ее с именем Мариам постригли. Сейчас она уже почила, – встречала там, наверно, отца Илиодора, – Царствие им Небесное!

Отец Илиодор и некоторых еще, знаю, других женщин так – «мама такая-то (далее ее имя)» – начинал называть, – и, насколько понимаю, все эти женщины после приняли постриг.

Его сыновнее отношение к матерям, женщинам – к его благоговению пред Божией Матерью восходило

У него вообще к матери, к женщине было особое отношение, трепетное какое-то. Хотя и отшутиться мог. Никогда не брал яблок из женских рук: «Нет, спасибо, одного уже угостили… Вот, всё расхлебываем…». Но его сыновнее отношение к матерям, женщинам – к его благоговению пред Божией Матерью восходило. Сказано: все теперь от рода Новой Евы. Сыновние чувства, благодарение были для него неизбывны. Он же и про свою маму рассказывал, что это она его вымолила для служения Церкви. Он впервые уже в сознательном возрасте, когда мама уже почила, именно в день ее памяти, в храме – в Троице-Сергиевой лавре – оказался. Когда мужья начинали жаловаться отцу Илиодору вдруг на жен, тут же прерывал на полуслове: «А ты когда ей в последний раз цветы дарил?! А как ты еще свою любовь возгреваешь? Что ты делаешь для этого? В ресторан ты ее хоть раз или в кафешку сводил? Что ты даришь ей? По дому помогаешь?» Хотя, впрочем, так же и жен вразумлял порою: «Вы своих мужей всё пилите-пилите… Как он к тебе при этом нормально относиться будет? Не с другого начинать надо, а себя ты-то как ведешь себя по отношению к нему?» Умел как-то мир наладить.

Благодаря отцу Илиодору, обратившему некогда в монашество нашего сродника, и вся семья наша приняла Крещение. Потом на каникулы нас, детей еще, привозили в Оптину, оставляли на месяц-два, на всё лето. Мы там днями вертелись рядом как раз с отцом Илиодором, только и успевали за ним носиться: в лавочку, что-то наберет, потом раздавать полетел паломникам, всех встречает, где-то размещает, проповедует… То уже служить на могилу убиенной оптинской братии побежал, то акафист уже читает в храме… А то и на просфорне, – она тогда еще у Святых врат была, – возились вместе с ним. Мы просфоры выделываем, а отец Илиодор читает: молитвы, каноны, акафисты… Он, конечно, тоже что-то раскатывал там, – какую-то такую, самую трудоемкую работу брал на себя, – но только одним глазом поглядывает, что он там и как руками делает, а сам весь – в книге, положит ее на стол рядом среди муки, читает: кафизмы, икос за икосом, кондак за кондаком… Напевает. Он и когда только заходил в просфорню, – как в храм, – всегда возглас даст, книги тут же перебирает, достает нужную… И – давай молиться! Так и работа спорилась быстрее.

Вера у него сильнейшая была, просто сметающая расстояния между мирами

Вера у него сильнейшая была, сейчас он эти таинства все уже зрит воочию, но она и при жизни у него была просто сметающей какие-либо расстояния между мирами. Он со святыми запросто обо всем договаривался. Он молится, а Господь, святые помощь ему посылают, – он тут ее кому-то дальше передает, раздает всё, – опять молится. Иногда подойдет к нему кто, а дать-то и нечего… Но он никогда не признается, не откажет. «Так, сначала все идем на акафист», – тут же его голос прогремит. Ага, сходили на акафист. Святителю Николаю пропели… Стоит там прямо в храме – (в Введенском, в правом приделе), – оглядывается так… Заминка какая-то… Помочь-то еще вроде нечем. «Так! – тут же спохватывается. – Мы еще не сходили туда-то!!» И весь народ идет за ним молиться еще к какой-нибудь из оптинских святынь. А то и улучит минутку – и так как-то склонится к тебе: «Слушай, а я и не знаю… Что-то нет ничего… Акафист святителю Николаю спели, молитву прочитали, а он что-то не прислал пока вспоможения-то…». И тут, в этот же момент, к нему кто-то подходит: «Мы вот к вам приехали… Хотели пожертвовать на что-нибудь благое…» – и он так подмигивает тебе: о! «Видишь, – так и прокомментирует потом, – не знаю, как моя молитва, а мой ропот всегда до него доходит». Отец Илиодор даже вот так вот мог дерзать: я же молитву прочитал, акафист спели, – отче Николае, и где?… Что я должен был, – я сделал… Это такая живая вера, она у него просто изобиловала: просьбами, благодарностью, чудесами.

Отец Илиодор в храме Богоявления Господня с нижним храмом 40 Севастийских мучеников в Козельске на день своих именин

Или рассказывал, когда был экономом, «Волга» у него была, и вот, встала, не заводится. Как-то ее отволокли в ремонт, там ребята-слесари провозились весь день, а отцу Илиодору, как всегда, туда-сюда надо носиться, транспорт нужен! «Да что они там возятся?!» Является к ним уже в нетерпении: «Да что же такое?» Они плечами пожимают: «Не знаем, пока причину не выяснили, не сделали еще»… «Так, – говорит, – толку что-то с вас никакого. Спускайте машину, всё!» – те смотрят в недоумении… «Святитель Николай будет ремонтировать», – поясняет. Ребята оглядываются: «Какой Николай?!» – видимо, еще неверующие были... Переглядываются между собою: «Это как?» – «А вот так! Идите сюда, смотрите!» Сам прыгнул за руль. «Учитесь! Внимание!» Ключ поворачивает и, затаив дыхание: «Только не подведи!» – слышит: трыррррррр! Завелась машина и поехала. Он им только ручкой помахал. «Знакомьтесь, мол, святитель Николай! Мастер на все руки».

Так отец Илиодор и с матушкой Сепфорой и при жизни на расстоянии общался, и когда она преставилась, связи не утерял. «У меня с ней, – смеялся, – договор: я у нее на могилке служу, а она помогает». Такая вера у него была, что он мог что-то и потребовать у святых, подвижников, – да потому что сам был подвижник! Тем более если со своей стороны сделал всё, что мог, а еще и помолился: «Должна же быть взаимность?!»

Почитание Божией Матери – это была сокровенная, непрестанная жизнь его сердца

А вот у Пресвятой Богородицы никогда ничего не просил, кроме спасения, а только воспевал и восхвалял Божию Матерь. Акафисты пел и пел. Никакого дерзновения, только радость обращения уже ликованием его сердце наполняла. Как же он все Ее иконы чтил! Вот и преставился, сам выходец с Кавказа, – на Иверскую! Вот, накануне празднования Казанской его 9-й день отмечаем. А 40 дней на Введение во храм Пресвятой Богородицы будут. Почитание Божией Матери – это была сокровенная, непрестанная жизнь его сердца.

Это он со святыми по-дружески общался – напрямую, по-деловому. А потом еще удивлялся, что это в Оптиной все к нему всех шлют. 100 монахов в Оптиной, а вокруг отца Илиодора всегда 100 человек! В помощи он никому не отказывал, – даже если нет возможности, будет водить за собой за руку целый день, молиться! Пока всё не управится. Еще и попутно тысячу дел да чьих-то проблем решит.

Было ощущение, что он раздает больше, чем получает, – точно умножались средства в его руках

А с чем к нему только не шли. «Мне, вот, крышу надо перекрыть», – скажут. Но отец Илиодор никогда так, чтобы просто из кармана деньги достал-отдал... Нет, он за каждую копейку перед Богом, святыми в ответе. «Где? Какая крыша? Ага. Материал купили? А кто привезет? Чем перекрывать будете? Кто будет делать? А ты их хорошо знаешь? А что они где делали? А там про них что говорят? У меня вот есть мастера», – и т.д. Во всё вникал, – до деталей всё выяснит. Сам что-то урегулирует. Найдет, кого подключить.

В последнее время он и сам порою удивлялся: сколько всего везде надо – там храм строится, там еще кому чем-то помочь, – просто какой-то неостановимый поток просьб, – но и помощь постоянно появлялась. Хотя и было ощущение, что он раздает уже больше, чем получает, – точно умножались средства в его руках.

Он ко всему очень разумно и ответственно относился. Известно же, что был экономом в Оптиной. Многое он и за счет связей решал. КПД у него был колоссальный. Он сам же всё и контролировал, от начала до конца, – когда кому-то передавал то, что ему Господь да святые послали. Даже цветы, бывало, в храм привезут, – он сам тут же бегает: эти в эту вазу ставим, сюда прибавить, тут возьмите, перед этой иконой вот эти розы поставьте, эти – сюда тащите… Во всем принимал самое деятельное и непосредственное участие. Весь был в служении. Как сказано: «кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20, 25).

«Геронда»

Владимир Викторович Шпатаков, директор православного издательства «Родное слово», Симферополь, Крым:

– Отец Илиодор – человек добрейшей души. Он как-то мне сказал: «Многие думают, что они ездят в Иерусалим, читают акафисты, – и Господь всё это будет, что, считать? Сколько они там поклонов положили, святынь облобызали? Этим спастись, что ли, намереваются? Нет, – говорит, – Господь нас будет судить по делам любви. Потому что Господь Сам Любовь. Христос спросит нас: кого мы накормили, кого одели, кого утешили, кому помогли, кому что подсказали». И он не только так говорил, он так жил. У нас тут в Крыму, в горах, например, живет семья инвалидов: Дмитрий, прикованный к постели, вместе с сестрой-иконописицей, ему 42, ей 48. Отец Илиодор их, можно сказать, окормлял, они постоянно и звонили ему, что-то всегда посоветует, откликнется. А когда в Крым приедет, тут же ехал к ним. И никогда с пустыми руками – целый багажник еды, гостинцев каких-то закупит, еще чего-то, необходимого для жизни; денежек всегда привезет, оставит им.

Владимир Викторович Шпатаков

Господь нас будет судить по делам любви. Христос спросит: кого мы накормили, кого утешили, кому помогли

Он, кстати, еще до воцерковления медбратом одно время работал, хотя был музыкант, экономист, но вот выбрал себе уже именно служение такое – жизни спасать… Это всё где-то на Кавказе произошло, откуда он был родом. Однажды он там попал на какое-то празднество к теневому миллионеру. И вот, сидят все за столом, пир горой, и вдруг дочь этого богача падает, приступ у нее какой-то, она начинает хрипеть-задыхаться. А там как раз еще женщина-врач была, и вот, этот отец начинает на нее с будущим отцом Илиодором, тогда еще в миру Георгием, медбратом, кричать: «Спасите! Что хотите, отдам, спасите! – на жену поворачивается: – Деньги тащи!» – «Какие?» (а у них там весь дом полон денег). – «Вон там», – объяснил ей как-то. И та приволокла целый мешок денег. Врач с Георгием помочь пытаются. Отец этот мешок денег пододвигает: «Спасите! Спасите! Спасите…». Девица умерла тогда. Это Господь Спаситель воскрешает (Мк. 5, 41–42). А тут лежит это мертвое тело молодого красивого человека, всем, казалось бы, до конца своей жизни обеспеченного: «ешь, пей, веселись» (Лк. 12, 19). Лежит бездыханное, и этот никчемный для нее, скопленный впрок мешок денег… Это одно из таких, потрясших будущего монаха событий, определившее его жизненный путь, приоритеты.

Отец Илиодор. Служение в Оптиной пустыни

Хотя, конечно, и те же акафисты отец Илиодор вовсе не оставлял, даже когда говорил, что не в них всё дело… Кто не помнит, как он их пел, собирая огромное количество людей на эти славословия, особенно Божией Матери. Передавал молитвослов из рук в руки: кому какой кондак, икос читать, – а потом все пели рефреном: Радуйся… А после он еще обязательно, кому бы акафист ни пели тогда, пел вместе со всеми афонским распевом «Агни Парфене»: «Радуйся, Невесто Неневестная…». Именно в молитве, в служении литургии каждый день он и черпал силы. Ночами практически не спал. У него и кровати-то в келлии не было. Так, какой-то маленький, не под его рост, диванчик, постоянно заваленный книгами да на раздачу конфетами, которыми отец Илиодор каждое утро загружал свои бездонные карманы. Я раньше и по несколько месяцев жил с батюшкой Илием, – тогда еще схиигуменом, сейчас схиархимандритом, – в Оптиной пустыни. Спускаемся из батюшкиной келлии со второго этажа, а отец Илиодор на первом жил, – отец Илий в дверь ему стучит: «Геронда, геронда, идем на молитву!» А геронда не откликается. Нет, так нет. А приходим в храм, – он там уже в алтаре кадит! Или идем с батюшкой на раннюю литургию, а навстречу нам отец Илиодор – зима, мороз трескучий, а от него пар валит, – это он уже в источнике окунулся. «Я позднюю сегодня литургию служу», – поясняет. Так нашего геронду Илиодора в келлии вообще и не застать было: он или литургию служит, или молебен какой, акафист с народом распевает, или помогает кому, по Оптиной расселяет, сам же и бегал постоянно, какие-то одеяла искал, кого чем укрыть, чтобы потеплее было… И так он своей заботой людей и не оставлял. Там денежки дал, другому что-то необходимое разыщет, через кого-то лекарства передал, сам что-то отвезет, тех, кто за рулем, то и дело подвезти кого-то просит… Он весь был без остатка в служении. Не то что он какие-то громадные подвиги совершал. Хотя, кто его знает, мы же не в курсе, как он там теми же ночами у себя в келлии подвизался… А так он весь день на виду. Только приедешь в Оптину, уже смотришь – где-то там отец Илиодор идет с кадилом. Когда уже оптинскую братию – отцов Василия, Трофима и Ферапонта – на Пасху 1993 года убили, отец Илиодор постоянно молился в часовне у их могил. С народом много общался. Помогал-помогал-помогал. И словом, и делом. Всегда стремился не упустить даже малой какой возможности сделать что-то доброе. Как батюшка Иоанн (Крестьянкин) говорил: «Спасайся малым доброделанием».

Отец Илиодор спешил жить, – торопился сделать как можно больше полезного

Отец Илиодор спешил жить, – торопился сделать как можно больше в этом мире чего-то полезного. И от него эти гонцы доброделания во все концы света мчались. Господь многое ему открывал, где и у кого беда, нужда какая. Помню, мы как-то поужинали да за столом за разговором засиделись. Уже почти 2 часа ночи, звонок: «Батюшка, благослови! Мы тут на Севере, ты нас благословил в монастырь Александра Свирского поехать, мы сбились с пути, заблудились, помолись!» Мне так и захотелось прокричать им там: «Да спим мы уже, спим!!» Но они-то знают, что отец Илиодор на спал ночами. А то, что с пути сбились, – так это у них с батюшкой Илием по их молитвам известный эффект: они кого-то отправляли куда-то, те приезжали вроде как ни с того ни с сего в какое-то совсем другое место, даже опытные водилы у депутатов могли так заплутать, никакие навигаторы молитву пересилить не могли, у батюшки Илия с отцом Илиодором Небесные навигаторы, – так вот, эти люди оказывались именно там, где нужна была помощь! Причем успевали иногда в самый последний момент кого-то спасти – чуть ли не из петли вытащить, или просто поддержать человека практически уже в отчаянии.

На похоронах отца Илиодора мы оказались рядом за столом с одним его духовным чадом, – хотя отец Илиодор был только в иеродиаконском сане, но он действительно нес апостольские труды, проповедовал, духовно вел многих, – и вот, этот его духовный сын, сам также уже принявший сан, священник, так и сказал:

– Да, отцу Илиодору уже в монастыре просто мало места было, во всей России ему места уже не хватало… Его любовь простиралась всеохватно на весь мир и до Небес, – Господь и призвал его уже в Царство Небесное – оттуда людям помогать.

Отец Илиодор в храме Ярославских чудотворцев г. Казани, 2014 год

У меня в жизни два светильника, два примера совершенно самозабвенного служения Богу и людям – схиархимандрит Илий и отец Илиодор. Сколько в них источаемой на всех и всюду любви, смирения, кротости. Хотя, когда надо, и обличить могут. Отец Илиодор про батюшку Илия говорил: «Батюшка Илий наш – как преподобный Серафим Саровский, свой крест служения Церкви и народу несет». Люди-то Божии всех любят, – молился же преподобный Серафим, чтобы Господь «архиереев, которые онечестивятся», помиловал, а его самого в ад забрал… Известно же, что Господь тогда преподобному Серафиму ответил. Люди Божии, как и Господь, всех любят, но зло есть зло, и правду нельзя подменять политкоректной ложью. В последний раз отец Илиодор из Крыма уезжал, помню, я его провожал до поезда. Разговорились обо всем этом коммунистическом наследии, – они с батюшкой Илием да вот еще почивший недавно отец Димитрий Смирнов – одни из немногих, кто народу глаза на происходящее в нашей стране, в том числе ранее, в XX веке, открывают. Вы только подумайте: в России всего 16 памятников святому благоверному князю Александру Невскому – нашему всенародному герою, и защитнику, и молитвеннику, и правителю; и до сих пор около 6000 памятников этому человеконенавистнику Ленину… Что ни телеграмма: расстрелять-расстрелять-расстрелять-повесить – чем больше, тем лучше… Это же жуть просто, а мы, что, поклоняемся им? Почести по всей стране да на Красной площади воздаем? Понегодовал я на современных коммунистов… А отец Илиодор так приобнял меня: «Все равно надо и к ним, – говорит, – относиться с любовью. Они тоже люди, только обманутые. Если бы они знали Христа, они бы всего этого не делали. Они же несчастные, – и здесь, на земле, и в вечности обреченные аду. И те, кто им последуют сейчас, не ведают, что творят. Надо ко всем относиться с любовью». Вот он и был сама воплощенная любовь, – к этому каждый христианин и призван.

Как отец Илиодор «ангелам курил» и меня научил бросить курение и переквалифицироваться на воскурение Силам Небесным

Сергей Черепов:

– Отца Илиодора помнил каждый, кто побывал в Оптиной пустыни. Его звучный возглас «Господу помолимся!» – не только заполняет собой весь храм Казанской Божией Матери, но и проникает в глубину сердца, заставляя проснуться, если ты, придя в храм, не успел еще как следует это сделать и собраться мысленно на молитву. Когда батюшка на литургии поет вместе со всеми прихожанами «Верую», ощущаешь соприсутствие Божие – здесь и сейчас Бог с нами! С нами Бог! Отец Илиодор никогда не расставался с кадилом, и уж если кадил, то задымлял весь храм, делал это обстоятельно, часто останавливаясь напротив кого-то и долго окуривая ладаном, – видимо, что-то Бог ему о каждом из нас открывал.

Когда батюшка на литургии поет «Верую», ощущаешь соприсутствие Божие

Когда я поступил на послушание в Оптину пустынь, то был так рад увидеть этого легендарного отца, что чуть ли не с объятьями к нему бросился! Просто некогда, скачав с оптинского сайта многие молитвы в его исполнении, я уже больше года к тому времени как раз и вставал по будильнику, который поднимал меня по утрам его гулким голосом: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас…», – а вместо звонка мой телефон сотрясался его же басом в молитвенном призывании святых преподобных Амвросия, Сергия, Серафима и святителя Николая.

После вечернего богослужения часто отца Илиодора дожидались паломницы да прихожанки обители – его подопечные. Были среди них, конечно, и мужчины, но большинство все-таки женщин. Он выходил из алтаря, и вместе они совершали молебен Пресвятой Богородице. В такие вечера изредка я стоял в сторонке, слушая пение и наблюдая, какие удивительные отношения сложились между этими людьми и их духовным отцом. Он действительно окормлял многих, духовно утверждая в вере.

Прошло месяца два, как я жил в монастыре. С отцом Илиодором мы не общались близко, но уже важно кивали друг другу при встрече. Помню, было начало ноября, и в праздник Казанской иконы Божией Матери, после литургии, когда люди шли прикладываться к иконе Пресвятой Богородицы и к мощам преподобного Амвросия, отец Илиодор выдернул меня из очереди трудников и попросил помочь. Я был даже как-то горд оказанной мне этой честью и радовался, как мальчишка. Стоял рядом и помышлял, что чуть ли не участвую в священнодействии, потому что реально было ощущение благодати во всем, что бы он ни делал. Вот тогда каждого, кто приложился к мощам преподобного Амвросия, отец Илиодор помазывал маслом из неугасимой лампады Преподобного, а рядом стоял я и раздавал всем конфеты и сласти из большущего мешка. И люди все так радовались в ответ!

Было ощущение благодати во всем, что бы он ни делал

Помню, когда я только пришел в обитель, первые дней пять не курил, и был уверен, что пришёл в монастырь навсегда, и сейчас от меня все эти мирские привычки как-то сами собой поотвалятся… Я даже веселили старожилов вопросом: «А скоро ли меня постригут?»

Наступила зима. Работал я в храмах, чаще всего меня ставили дежурить во Владимирский храм, где по утрам шли Исповеди. С раннего утра и до обеда я неотлучно находился подле святых мощей старцев Оптинских и святых икон храма. На эти послушания не благословлялось ставить курильщиков. И я мучился тем, что, не имея сил признаться, скрывал от нашего старшего иеромонаха свою греховную страсть. И она меня все-таки и в монастыре стала одолевать… Курил я, оглядываясь, – у общественного туалета, вне стен монастыря, где было обустроено специальное место – бочка для окурков и скамейка. В общем, позорное место...

И как-то раз, вот так, капитулянтски, покурив после ужина, я шёл вдоль стены обители к ее святым вратам. Вдруг, вижу, навстречу мне идёт какой-то высокий монах с пакетами в обеих руках. Полы его рясы колыхались ветром. Из-за метели и темноты лица его сразу я не разглядел. Но уже через несколько шагов я узнал в монахе отца Илиодора. Стараясь не дышать на него, я сказал, проходя мимо:

– С праздником, батюшка!

– С праздником! – ответил он.

Мы разминулись, но уже через секунду я услышал его бас:

– Стой!

– Стою.

– Вот, иди сюда, – позвал батюшка. – Вот, ты куришь, да?

– Курю, – признался я грустно.

– Вот, смотри. Я тоже курю. – При этих словах отец Илиодор поставил пакеты (скорее всего, с конфетами) на снег, запустил руку под рясу и вытащил оттуда дымящееся кадило!

Для меня это было уму непостижимо! У старца в глубине рясы был вшит потайной крючок, на котором висело всегда готовое к бою, заряженное углем и ладаном кадило. Горящее!

– Знаешь, кому я курю? Я ангелам курю. Воскуряю. На дым моего кадила слетаются ангелы. А ты знаешь, кому куришь табак свой? Ты бесам куришь. Как закуриваешь сигаретку, распугиваешь всех ангелов, а бесы так и облепляют тебя! Бросай курить. Если не бросишь, положишь крест на стол, выдадим тебе обратно комсомольский значок – и привет, Москва! Понял?

– Понял.

Жути он нагнал на меня такой, что в тот же вечер я уже не курил. И через пару дней я встретил отца Илиодора в монастыре.

– Батюшка, спаси вас, Господи! Вашими молитвами я бросил курить.

– Ну, молодец, раз бросил.

– Но, знаете, я подумал, что хочу так же курить ангелам, как вы. Хочу тоже кадить.

– Ну, а как же ты будешь кадить? Чем кадить-то будешь?

– Может, у вас есть какое-нибудь старое, ненужное кадило?

– Кадилом тебе нельзя кадить. Тебе сан нужен. Вот станешь когда-нибудь диаконом, тогда и будешь с кадилом ходить.

– Но как же мне быть? Как же мне ангелам курить и бесов прогонять?

– Это тебе кадильница нужна, – ответил отец Илиодор. – Завтра после двух подходи к Казанскому храму, что-нибудь придумаем.

Назавтра я весь день бегал по монастырю в послушаниях, думая, как бы не пойти на обед, чтобы всё успеть. Я уже не думал, что смогу встретиться с отцом Илиодором в этот день, как вдруг он меня окликнул, когда я быстрым шагом проходил мимо Казанского храма.

– А, вот и ты! Ну, пойдём со мной.

Мы спустились по ступенькам в иконную лавку.

– Ну, давай, выбирай себе кадильницу, – сказал батюшка. Но, увидев, что я не представляю, как выглядит кадильница и с какой стороны поджигают уголь, он всё сделал сам. Выбрал красивую синюю кадильницу, пару пачек угля и две маленькие коробочки ладана.

– Вот тебе кадильница, уголь зажжёшь так-то, сюда ладан и – Аллилуйя! Подойди к отцу Нилу, благословись, чтобы тебе у вас в доме кадить. С Богом! – сказал отец Илиодор и тут же поспешил далее куда-то по своим делам.

Радости моей не было предела! Благословившись у отца Нила на каждение в нашем общежитии, я никак не мог дождаться вечера, когда закончится ежедневный крестный ход, и я смогу погонять бесов своей кадильницей – драгоценным подарком отца Илиодора. Через неделю все мои братья-трудники привыкли, что каждый вечер весь дом окутывали плотные клубы дыма и чудесные запахи ладана. А ещё через неделю у меня на вооружении было 20 сортов ладана, и если я забывал по усталости покадить, кто-то мне сразу же об этом напоминал:

– Сергий, а ты сегодня еще не кадил?

Когда через полгода я покидал все-таки монастырь, то раздал множество своих вещей, книг и икон, а кадильницу увёз домой, и до сих пор ей благоговейно пользуюсь, обходя весь дом, прогоняя бесов из всех углов с песней «Богородица Дево, радуйся!» И постоянно при этом вспоминаю отца Илиодора! Богу нашему слава всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Кадить так кадить, дарить так дарить, петь так петь, жить – так жить с Господом

Мария Мальцева:

– У отца Илиодора было столько любви, что всей этой любви и его самого было так всегда и везде много, точно всё это его соприсутствие уже и не вмещалось в этот мир, – как вообще человек может постоянно существовать и в земном внимании ко всем и каждому, и в молитвенном общении с Богом и святыми, в восхвалении Пресвятой Богородицы?

Он всегда сначала старался накормить человека – это правило, знакомое всем, соприкоснувшимся еще со старцем Ипполитом (Халиным), что некогда подвизался с батюшкой Илием на Афоне, а потом в Рыльске служил, – в полной мере эту их всепокрывающую и принимающую любовь наследовал и отец Илиодор. «Ты покушал? Ты поела? Пойдём, накормлю, пойдём в чайную, пойдём в трапезную». Незнакомым людям. Которые впервые вообще в Оптиной оказались и еще не понимают толком, что происходит. И тебя накрывало чёрным рукавом развевающейся рясы.

Младший сын отца Дионисия Лука со своими крестными — отцом Илиодором и монахиней Иоанной

За хлебом насущным из бездонных карманов появлялись иконочки, акафисты, отец Илиодор специально бороздил, просто как лайнер, иконные и книжные лавки, набирал там то, что было нужно душе человека, при этом за ним следовали люди, за делом он просто источал из своего сердца добрые слова, наставления, ему задавались вопросы, и следовали на них такие ответы, которых омертвевший, бывало, как сам же потом и признавался, точно воскреснув, человек и отроду не слышал. Слова любви. «А как ты домой поедешь? А тебе же деньги нужны. Бери. А дети у тебя есть? А муж? Как ты живешь? Держи, возьми, не отказывайся». Бесконечный поток даров изливался на паломника, который в итоге мог опомниться, уже очутившись в храме на службе, а потом шёл на Акафист Богородице – на голос человека, который, может, впервые за всю его жизнь дал ему что-то так – без условий возврата. Шёл к человеку. А попадал к Богородице.

Он отдавал потоком горной реки. Неиссякаемым источником. Людям и Господу. Небу и земле

Кадить так кадить, дарить так дарить, петь так петь, жить – так жить с Господом. Молиться беспрестанно. Он отдавал потоком горной реки. Неиссякаемым источником. 24/7. Людям и Господу. Любимейшей его Богородице. Небу и земле. Он был одновременно в Оптиной, Клыково, на Мехзаводе, на любом из источников вокруг Козельска, в домах и храмах у своих чад, на службе, помогая нуждающимся, унывающим, многодетным, незнакомым, мимо проходящим, таксистам, уборщицам в детских домах, трудникам в монастыре, детям, тем, кто так ничего и не понял, и тем, у кого, как он до конца верил, была надежда понять. Всем. Как? Как это возможно?

Он появлялся раньше, чем его становилось видно. Птенцами своими и чадами, голосом, запахом ладана, дымом кадила, шорохом пакетов и коробок с подарками и чем-то ещё неуловимым. Преддверием чуда любви.

Если кадить, так до неба. Если отдавать, то до пустых карманов и рук. Если любить, то не ждать любви взамен. Если петь, то молиться. Если куда и идти, то только к Богу.