Взгляд г-на Осипова на аборты и евангельская мораль. Архимандрит Рафаил (Карелин)

Профессор Осипов в своем выступлении на ученом совете НГМА (Нижегородской Государственной Медицинской Академии) на вопрос: как относится Церковь к перинатальной диагностике и прерыванию беременности по ее результатам, дал следующий ответ: «Плод – это жизнь, и погубление человеческой жизни недопустимо. Такое правило. Но нет правил без исключений. Если беременность грозит смертью матери, тем более – матери, уже имеющей детей, в этом случае решение предоставляется ее совести, и Церковь не налагает на нее прещений, следующих из этого положения». 

Неужели г-н Осипов считает, что заповедь «Не убей» не относится к женщине, которая решает вопрос убить или не убить своего ребенка? Неужели Церковь безразлично и индифферентно относится к этому вопиющему преступлению только потому, что беременность грозит смертью матери? (Разумеется, мы не говорим о внематочной беременности). Но самая возмутительная в этом антихристианском решении вопроса является претензия г-на Осипова делать заявления от лица Церкви. Если бы даже неминуемая смерть грозила бы женщине, то мать-христианка во имя заповеди – отдавать жизнь свою за ближних своих -  должна была бы пожертвовать своей жизнью ради жизни ребенка. А здесь она убивает своего младенца только из-за вероятности того, что беременность может дать осложнение или кончиться летальным исходом. В чем же тогда отличие матери – христианки от нехристианки?  

Г-н Осипов пишет: «... нет правил без исключений». К сожалению, на этом релятивистском тезисе он строит свои не только нравственные, но и богословские концепции. Между тем, как раз христианская догматика не знает исключений. Например, «Вне Церкви нет спасения», а для г-на Осипова здесь возможен целый ряд исключений, оговорок и дополнительностей.  

Христианин испытывается в трудностях, а нравственная основа христианства – это любовь, вплоть до самопожертвования. Во время войны, если человек подставляет другого под пулю врага, а сам бежит, скрывается или прячется, чтобы не быть убитым, то его клеймят позорными словами: трус и дезертир. А здесь парадокс: мать, спасая свою жизнь даже не от смерти, а только от опасности неопределенного прогноза, прячется за трупом убитого ею ребенка. И г-н Осипов, при этом,  говорит, что «...Церковь не налагает на нее прещений», т.е. Церковь становится солидарной с детоубийством. 

Давайте составим такую схему. Предположим, что жизнь матери и ребенка равноценны; женщина при родах может умереть, именно может, при том картина здесь неопределима и непредсказуема. Мы знаем, как часто такие диагнозы врачей, старающихся застраховать себя, бывают ненадежными, и мать, решившаяся на роды, остается живой и здоровой вместе со своим ребенком. С другой стороны, мать-эгоистка, обрекает своего не рожденного ребенка на смерть. Что же выбрать: неминуемую смерть или только возможную? Всякая логика скажет нам, что надо выбрать только возможную, с шансами "за" и "против". 

Г-н Осипов говорит, что выбор смерти ребенка еще более оправдан, если женщина имеет уже других детей и боится оставить их сиротами. А разве профессор забыл о Промысле Божьем, который питает даже птенцов вороны? По каким материалистическим меркам он делает свой прогноз? А разве смерть роженицы, которая в данном случае является героической смертью, как смерть солдата на войне, прикрывающего других своим телом, не явится ли ярким и незабвенным примером для ее детей, - нравственным примером, который одухотворит и облагородит их жизнь? Разве Господь из-за жертвы женщины, которая не захотела отказаться, перед опасностью, от имени христианки, не позаботиться ли о ее детях? А если она убьет ребенка, то капли его крови не лягут ли проклятием на ее семью? Может ли она, совершив такое преступление, воспитать христианами своих детей? Нет. Говоря о Евангелии, она будет лгать. Эта ложь, как печать,  будет лежать на ее лице, звучать в ее голосе, плавать как муть в ее глазах. 

Грех можно скрыть, но тягостный дух греха, проедающий все существо человека, подсознательно ощущают те, кто общается с ним, а особенно чутки к этому непосредственному восприятию личности другого малые дети. Этот сокровенный в человеческом сердце смрад греха отчуждает родителей от детей и супругов друг от друга. Только искреннее покаяние может очистить человека от преступления детоубийства, иначе гнойник будет отравлять его душу и тело. Есть старая сказка-притча о том, как несмотря на все старания хозяев замка, не удавалось смыть и соскоблить кровь с ключа от подвала, где убивали детей. 

Г-н Осипов, по своему обычаю, стилизирует свои мнения под учение Церкви. Он говорит, что право решать - убивать ребенка или оставить живым, - когда прогнозы родов неблагоприятны, предоставляется самой матери. Как будто Церковь как Пилат умывает руки и говорит: «Мое дело – сторона. Можете взять и распять ребенка, - в этом не будет для вас вины». 

В каких церковных правилах г-н Осипов нашел такое разрешение – в кодексе современного гуманизма, который модернисты их всех сил стараются протащить в Церковь и представить как голос чистого христианства, а не нравственную апостасию? Аборт – это умышленное убийство и проституция самого имени «мать». Между тем,  Церковь налагает эпитимию даже за неумышленное убийство, а святой Василий Великий считал, что христианин-воин, убивший врагов на войне, не согрешил, но как проливший человеческую кровь, должен на некоторое время воздержаться от принятия Тела и Крови Христа Спасителя.

Если роженица, при наличии опасности, благополучно родит ребенка, то она ему мать вдвойне. Если же она умрет во время родов, то это мученичество за две заповеди Ветхого и Нового заветов («не убей», и «блажен, кто положит душу свою за други своя»), значит, за Христа, и поэтому это жертва будет  ходатайствовать о ее вечном спасении на страшном суде. Что же касается умерщвленного во чреве женщины плода, то душа его, неочищенная таинством крещения от прародительского греха, лишится навеки божественного света. Поэтому метафизический ужас аборта заключается, прежде всего, в том, что ребенок будет навеки лишен возможности единения с Богом, райской жизни, которая драгоценнее тысячи жизней на земле. Метафизический ужас - в том, что мать-христианка лишает ребенка блаженной вечности, чего не в силах сделать ночные убийцы, пронзившие ножом сердце своей жертвы. 

Решение – пожертвовать душой ребенка ради страховки своей жизни,  не нравственно нейтральное решение, как хочет показать г-н Осипов, а подлый поступок. Г-н Осипов, вопреки постановлениям Карфагенского Собора, считает, что младенцы без крещения могут быть спасены, и поэтому аборт представляется как переход души убитого плода из юдоли земного странствования – в райскую жизнь. В данном вопросе мы можем увидеть пример того, как догматическая ошибка влечет за собой нравственную ошибку (правда, г-н Осипов допускает, что некрещеные младенцы будут в меньшей «славе», чем крещенные). Существует и обратное мнение, а именно, что нравственные ошибки, особенно гордость, порождают догматические неправильности. Но, в данном случае, мы считаем причиной «авторитетного» разрешения на грех «младенцефагии» - отступление от канонического и литургического Предания Церкви. 

Г-н Осипов отговаривается тем, что нет правил без исключений. Но там, где идет дело о уникальной, неповторимой и бессмертной личности человека, созданной для богообщения, носящей в себе образ и подобие Божие, - исключений нет. По словам Иоанна Златоуста, одна человеческая душа дороже всего видимого мира. Но, если даже было бы такое исключение, то лукавая совесть человека воспользовалась бы им, так как всякие роды сопряжены с опасностью, и сделала бы это не существующее исключение неписаным правилом и поводом самооправдания, даже больше, убедило бы его, что аборт, как самосохранение жизни женщины, косвенно благословляется не только господами либералами, но и Церковью.

http://karelin-r.ru/diskuss/31/1.html