ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ. ПРОТОИЕРЕЙ АНДРЕЙ ТКАЧЁВ

«Возвращение домой» – обычная, в общем-то, фраза. Ничего монументального, ничего демонстративно великого. Человек пошел на работу, пошел угрюмый, проглотив плохо пережеванный бутерброд и еще хуже пережеванную утреннюю нарезку новостей и анонсов событий. Работал не до изнеможения, чуток болтал о том - о сем, чуток перекуривал. Вернулся с работы с тем же настроением, с каким уходил, поковырял вилкой в тарелке, поглядел новости, успевающие устареть к моменту выхода в эфир, и пошел спать. Действительно, ничего великого. Но если по-другому эту фразу произнести? Но если каждое слово четко выговорить и вписать в иной контекст, к примеру – в контекст притчи о блудном сыне, тогда как? Тогда получается чувствительно до дрожи.

Возвращение домой, не то, что с войны, а просто из армии, никто банальностью не назовет. И приезд на малую родину, в село или город, где родился, в школу, где учился, тоже язык не повернется назвать событием ничего не значащим. В эпоху романтического освоения космоса, когда безлюдные, смертельно холодные пространства Вселенной мысленно свели до уровня прерий, а человека вообразили бесстрашным пионером-первопроходцем, любое кино о космонавтах заставляло по-особому взглянуть на простую чашку простого чая и на мягкий свет ночной лампы. Все-таки в обычном человеческом мире, таком хрупком и таком неповторимом, должно быть уютно и просто. Но человек не ценит это, и ему необходим либо опыт реальной бездомности, либо внутреннее умно-волевое усилие, чтобы осознать цену простых вещей. То же самое касается и целых народов.

Русский народ куда только не бросало и откуда только ему не приходилось возвращаться. Возвращался он и с войн, звеня орденами, и из лагерей, гремя костями, на которых мяса не осталось. Возвращался из космоса, как Гагарин с развязавшимся шнурком на ботинке, и из стран диковинных, как Чаадаев, с «глубокой думой на челе». Но к себе самому он еще в полной мере не вернулся. Со всеми этими образами возвращения внешнего, возвращения, требующего перемещений в пространстве, народу русскому нужно соединить покаянное возвращение в Отчий дом и Отчие объятья. Так у Тарковского в «Солярисе» путешествие главного героя домой в пространстве совпадает в конце фильма с покаянным возвращением в отчий дом, и последние кадры фильма являются цитатой живописи в кинематографе. Герой так же обнимает колени отца, как и рембрантовский блудный сын на одноименной картине.

«Возвращение домой» для народа – это узнавание самих себя на пространстве огромных временных отрезков, это способность понять, где и почему мы сошли с прямой дороги, как и когда в карту маршрута вкрались ошибки.

Для христианских народов исторические эпохи должны иметь некие аналоги и подобия в Книге книг. Думаю, что сегодня местом радостного узнавания подобий может быть книга Неемии. Это рассказ о том, что мало и недостаточно просто вернуться в землю отцов, утраченную в наказание за грехи. Это книга также о том, что возвращаясь телом домой, нужно возвратиться духом к истокам и доказать твердость возвращения решительным преодолением препятствий. Книгу эту, как и все Писание, нужно прочесть.

Возвращение ознаменовывается сначала восстановлением стен. Глава третья книги перечисляет имена тех, кто трудился, восстанавливая внешнюю ограду Иерусалима, начиная от Овечьих ворот. Этому труду в нашей истории соответствует, возможно, возвращение Церкви ее внешнего имущества, приведение храмов в благолепный вид, организационные преобразования, одним словом, все то, что само по себе не спасает, но создает среду, благоприятствующую спасению.

Эта работа вызывает раздраженное недоумение тех, кому милее вид запустения на святом месте, нежели возобновление богослужений. Эти люди говорят о трудящихся: «Неужели будут они приносить жертвы? Неужели они когда-либо кончат? Неужели они оживят камни из груд праха?» (Неем. 4:2) Слыша подобные речи в наше время, вспомним, что нет ничего нового, что не было бы забытым старым, и утешимся тем, что Бог на стороне строящих.

Когда город обрел внешнюю стену, наступило время вернуть сердца людей к Богу и напомнить им закон. В этом деле Неемии помог книжник Ездра. «И открыл Ездра книгу пред глазами всего народа. И когда он открыл ее, весь народ встал. И благословил Ездра Господа Бога великого. И весь народ отвечал: аминь, аминь, поднимая руки свои – и поклонялись, и повергались пред Господом лицем до земли» (Неем. 8:2-6). Чтение было соединено с толкованием. Во-первых, потому что язык родной многими был забыт основательно, а во-вторых, потому, что слово Писания без толкования никогда не совершает полного действия над людьми Завета. Параллели столь прозрачны, что не требуют дополнительных указаний. Мы вступили в период изучения Слова, и нам нужны толкователи прочитанного. «И читали из книги, из закона Божия, внятно, и присоединяли толкование, и народ понимал прочитанное» (Неем. 8:8) Священнику часто приходится быть снабженцем и прорабом, но время требует, чтобы он стал «книжником, износящим из сокровищницы новое и старое» (См. Мф. 13:52)

Жажда Писаний и поучений должна быть такой, чтобы не утолялась она от получасового занятия. Те переселенцы в город отцов занимались Законом целыми днями. «И читали из книги закона Божия каждый день, от первого дня до последнего дня. И праздновали праздник семь дней, а в восьмой день попразднство по уставу» (Неем. 8:18) Затем наступило время поста и покаяния. «И стояли на своем месте, и четверть дня читали из книги закона Господа Бога своего, и четверть исповедывались и поклонялись Господу Богу своему» (Неем. 9:3) Покаяние соединялось с воспоминанием и осмыслением всей прошедшей истории Израиля. Это – чрезвычайно важный момент. Нужно непременно каждую историческую эпоху вписывать в контекст не прервавшегося Завета с Богом и продолжающейся Священной истории. Жить «только сегодня» ради «счастливого завтра» и намеренно забывать вчерашний день для народа самоубийственно.

Книга Неемии изобилует именами. Длинные перечисления тех, кто строил стены и защищал строителей, кто подписался под клятвой возобновления служения Богу, кто остался жить в смирившемся и полном опасности Иерусалиме, говорят о том, что «никто не забыт и ничто не забыто». Все, кто совершает свой посильный труд ради Господа, помнимы и вписаны в книги живых. Это подтверждение слов пророка о том, что «внимает Господь и слышит это, и пред лицом Его пишется памятная книга о боящихся Господа и чтущих имя Его» (Мал. 3:16). И строящий, и лечащий, и пишущий, и молящийся, и терпеливо несущий крест скорбей, никто не забыт у Бога. Этим да ободримся.

Книга также полна описанием того, как иудеи притесняли друг друга при любой возможности, как они пренебрегали святыми помещениями храма ради житейских требований, как они нарушали субботу, как не хотели расторгнуть беззаконные браки. И это говорит нам о том, что возвращение телом домой, а духом – к Богу не означает безмятежия и быстро-легких плодов. Грех продолжает делать свое дело, и испорченное человеческое естество упорно не хочет всецелого исцеления. Этому падшему естеству гораздо приятнее угождать себе, а не Богу, несмотря на то, что гром только что отгремел и страх наказания еще не успел исчезнуть. Что ж, и это тоже – наша история. И мы спешим повторять старые грехи, как только недавнее наказание стало отходить в область истории. И мы мешаем святое с грешным, и служим то Богу, то самим себе, то неизвестно кому и зачем. Это не повод для ропота или избыточной скорби. Это, напротив, повод для особой радости, рожденной узнаванием себя самих в контексте Священной истории. Любовь «не радуется неправде, а сорадуется истине» (1 Кор.13:6) И мы радуемся, что путь наш указан, и труды обозначены, и кое-что уже сделано, а многое ждет своего часа.

И все эти труды есть не что иное, как путь от себя заблудившегося к себе, обретшему духовную Родину. Это путь от корыта со свиной пищей, помянутого в притче о блудном сыне, к пению и пиру в доме отца, который сказал, что сын его «мертв был и ожил; пропадал и нашелся»

Источник: Радонеж