У Оптиной появился еще один, особый ангел на небесах: каким я запомню иеродиакона Илиодора. Владимир Гурболиков

Владимир ГУРБОЛИКОВ

Отец Илиодор не был епархиальным духовником, не руководил церковным благочинием, не являлся игуменом монастыря или настоятелем храма. Он не являлся даже священником, имел диаконский чин. И тем не менее, по поводу его кончины скорбит сейчас огромное число людей.

Почему эта утрата – изрядная, личная для столь многих? Потому что немыслимо представить без этого человека великую нашу Оптину пустынь. Там отец Илиодор прослужил Богу и людям более 30 лет. И почти с самого начала нёс одно из самых трудных послушаний. Он принимал всех гостей и паломников и заботился о них. А паломников были сотни… нет — тысячи.

Для многих этот улыбающийся смуглолицый бородатый человек, радостный, заботливый, переполненный энергией, стал ангелом-хранителем. Тем, кто встречал у порога и обнимал своей любовью и кто провожал уезжавших, как провожают в дорогу самых близких и дорогих.

Он умел каждому уделить внимание, подбодрить, а если нужно — решить проблему. Буквально несколько секунд общения с ним, и начинало казаться, что он — Ваш давний и лучший друг. Что всё его внимание сосредоточено лично на вас, хотя было очевидно, что он старается оказать внимание каждому. Совсем не щадя себя, часто без сна и отдыха. И никогда не прерывая молитвы, которая была для него как дыхание.

Я в Оптиной пустыни был всего один раз. Мы поехали туда с женой и духовными чадами отца Аркадия Шатова (ныне епископа Орехово-Зуевского Пантелеимона) летом 1996 года: через несколько месяцев после рождения журнала «Фома» и за несколько месяцев до появления на свет наших с Катей дочек.

Как и всех, нас встретил сияющий отец Илиодор. Постарался сразу объяснить, где и что находится в пустыни, всё показать, не забывая и трапезную, и поиски места для отдыха (монастырь был переполнен). Он не ходил, а словно летал — так быстро он реагировал на просьбы, молниеносно их исполняя. Не забывал при этом о богослужении. И в сумерках, когда монастырь обходили крестным ходом, среди первых со свечной лампою был всё тот же вездесущий иеродиакон.

Помню, как ночью, после того крестного хода, почти в полночь он пытался помочь устроиться людям на ночлег в одном из монастырских храмов, каждому показывал лучшее местечко для сна, искал, на что положить, чем укрыть... И вдруг спохватился: «Братья, сестры, мы же вечернее правило не прочитали! Не помолились на сон грядущий!» Он повернулся к нам, огляделся. Многие устали за день, и было откровенно трудно заставить себя подняться. И он тут же принялся жалеть, утешать и говорить: «Ничего, вы не волнуйтесь, я помолюсь, а вы уж кто как может. Всё хорошо, не переживайте, если что, мысленно повторяйте за мною». Так и прочёл он вечернее правило не вместе, а как бы над нами, уставшими. Словно у самого была запасная батарейка где-то внутри.

Меня он разместил в келии одного из монахов, который был в отъезде. Сам ложиться спать не собирался («с вами мой старый друг приехал, такая радость!»), хотя время было заполночь, а утреннее богослужение начиналось… в четыре или в пять утра? Не помню. Но меня он чуть ли не умолял обязательно поспать:

— Тут наш брат живёт, он сейчас в отъезде. Святой жизни человек! Нет лучше места для отдыха, чем у него. Благодать! Поспи, устал ведь совсем…

Келию ту я запомнил. Окошко комнатки было заклеено калькой: свет пропускало, но видно ничего не было — чтобы не отвлекаться от молитвы. Рабочее место для послушания (мастерил что-то тот насельник?). И всюду фотографии старцев, и прежних, и современных, да множество самых скромных иконочек и икон. На кровати не было даже матраса: ложе было жёсткое, и можно было бы подумать, что спать будет тяжело. Но глаза смежились почти мгновенно, и спал я в ту короткую ночь сном младенца. Пока не разбудил на заре отец Илиодор, чтобы идти на службу. Служба была ранняя, непривычная для меня. Неспешная. В какой-то момент богослужения я почувствовал, что падаю в сон… и впрямь чуть не упал, на самом деле. Но мимо меня тут же некто словно пролетел со словами «Айда, окунемся в источник!». И я устремился за ним. За отцом Илиодором, конечно же. Это снова был он.

Батюшка вёл меня к источнику сквозь небольшой лесок. Я вспомнил, что накануне, когда вечером окунался, то от холода в какой-то момент забыл, что и как делать. И спросил, не холодная ли вода. Небось, градуса три-четыре, не больше?

— Вода просто замечательная. И холод — это совсем нестрашно, — ответил отец Илиодор. — Однажды зимой мороз напал, даже и не знаю, градусов может и тридцать минус. Мы с собратом сначала смело так пошли к источнику окунаться, но такая стужа вокруг. Смущение на нас напало. Даже решили: нет, окунаться не будем, а только умоемся чуть, и обратно. Как вдруг навстречу — старушка. После источника. Все волосы замёрзли, такие сосульки седые. Шагает бодро, на нас посмотрела, засмеялась. «Ну что, отцы, испугались мороза-то?» Ну, нам как-то перед ней стыдно стало, и мы оба разоблачились — и в источник. И так замечательно вышло! Как нам было тепло, хорошо, слава Богу!

Под этот рассказ дошли до купели, окунулись, — и я не почувствовал холода. Хорошо было, очень. Проснулся, и бодрость ко мне вернулась.

А отец Илиодор и потом не оставил «водяную» тему. Тут вся вода превосходная. Потому что кругом молитва, непрестанная.

— Люди постоянно спрашивают: а где у вас тут святая вода? — в голосе отца изумление, но без сарказма, детское, чистое. — Не понимаю, что и отвечать. Это же Оптина пустынь! Тут молятся непрестанно, не умолкая. Да если кран в умывальнике даже открыть, — так и там тоже вода святая, намоленная. Разве надо искать какую-то особую воду?.. Тут кругом благодать! Кругом!

Вот и всё знакомство моё с отцом Илиодором. Встретил нас, помолился, спать уложил, разбудил, сходили искупаться вместе по светлому летнему лесочку, обнялись, проводил нас всех… Прошло почти 25 лет. Но остался в сердце образ. Непрекращающегося, стремительного движения. Не успеваешь рассмотреть: только молнии проносятся мимо, то черные, то золотые.

Каждого, кто возвращался из Оптиной, сам не знаю почему, первым делом спрашивал: «Как там отец Илиодор?»

Оптина пустынь — это множество святых. Есть преподобные старцы. Есть мученики и исповедники. И те, что пострадали в девяностые. Братья, что лежат рядом на монастырском кладбище. И я думаю, теперь появился у Оптиной… ещё ангел, особый. Дежурный по гостям, по паломникам. Он знал, что тут святую воду можно добыть из-под крана; он говорил с иронией и боялся обидеть странника. Он не представлял себе жизни другой, кроме монашеского служения — и для него это была величайшая радость.

У Оптиной — верю — новый насельник, который ушёл от своих и пришёл к своим, которые у Бога. Он навсегда стал частью обители. Там. В царстве Христовом. И думаю, люди всегда будут молиться за него... И кто знает: может, и он уже молится за нас сейчас. Чтобы (пока мы ещё на земле) нас не обидели, встретили, накормили бы и приютили. И чтобы всегда из крана — вода. Святая.

https://foma.ru/u-optinoj-pojavilsja-eshhe-odin-osobyj-angel-na-nebesah-...