Татьяна Суздальцева: Из истории борьбы с обновленчеством. Архивные документы. Часть 3

Письмо неустановленного лица[1]

Дорогой друг и брат!

Получил Ваше письмо, в котором Вы просите меня высказать мое суждение по поводу современного нам церковного движения, именуемого «обновленческое». Охотно отвечаю на Ваш вопрос, хотя Вы сами знаете, что я теперь очень далек от церковной работы и могу высказываться только как сторонний наблюдатель происходящего вокруг нас. Меня так же, как и Вас, прежде всего, интересует вопрос, в чем существенное различие между так называемой «тихоновской» и обновленческой Церквями. Ведь, рассуждая теоретически, это различие должно быть очень глубоко, если почти все прежние епископы и тысячи священников предпочитают томиться в тюрьмах, погибать в далеких ссылках, чтобы только не признать другой орган высшей власти. Мне лично пришлось в одной из московских церквей слушать, как обновленческий батюшка пламенно доказывал, что никакой разницы нет между обновленческой и прежней Церквями.

 Вообще это модная полоса. Все обновленческие деятели утверждают то же самое, но ясно, что и здесь дело не так просто. Если, действительно, разницы никакой нет, то откуда же и зачем такой шум, зачем повсеместно закрывают православные церкви, изгоняют канонически законных епископов и священников, а на место их назначаются никому не ведомые люди. Очевидно, что это имеет свою идеологию. И если обратимся к началу обновленческого движения, то услышим совсем другие речи, чем какие слышны теперь. Тогда говорилось о необходимости не только реформации, но и революции в Церкви. В программу обновленческих съездов ставился пересмотр учения о соединении Божеской и человеческой природы в Иисусе Христе, о лице Богоматери и о почитании святых. Тогда пренебрежительно и насмешливо говорилось об устарелости и ненужности канонических определений Вселенских Соборов, выносились постановления о закрытии монастырей и т.д. Еще на Соборе 1923 года слышались весьма подозрительные речи и дерзко попирались церковные каноны.

Поэтому, когда я слушал ласковые речи батюшки, то невольно думал: все лжешь ты, любезный, и сам ты говорил раньше совсем другое, просто струсили вы, когда увидали, что народу нет. Коммунист Степанов написал еще в 1923 году прекрасную брошюру «Живая церковь»; в ней он предсказывал, что обновленческое движение быстро пойдет влево и сдаст в архив такие нелепые «суеверия», как учение о Божестве Иисуса Христа, безмужном рождении Спасителя и т.п.

Я думаю, что Степанов не ошибался. Он, по-видимому, хорошо знал этих церковных «работников». Но случилось иначе. Все верующие и честные в Церкви с ужасом и омерзением отшатнулись от самозваных обновителей Церкви. Непоколебимой стойкостью епископов, самых выдающихся наших священников и церковного народа Церковь была спасена от страшного внутреннего развала. И теперь все эти Красницкие, Боярские, Введенские клятвенно уверяют всех, что они ничем не отличаются от «тихоновцев». Бывший протоиерей Калиновский предпочел снять сан и сотрудничает в «Безбожнике», и один только Антонин (Грановский), уже всеми позабытый и никому не нужный, рычит в бессильной злобе о какой-то реформации.

Да, дело не так просто. Не напрасно теперь томятся в неволе все лучшие пастыри наши, не напрасно и обновленцы так страстно гонят православных, отбирают в провинции чуть ли не все православные церкви и предпочитают, чтобы храмы были пусты и народ оставался без священников, чем чтобы служили «православные священники», которые ничем будто бы не отличаются от обновленческих.

В чем же, однако, подлинная сущность этого мнимого обновленческого движения, и в чем заключаются те отступления обновленческой [группы], обновленцев от заветов Церкви, которые создают настоящую пропасть между нами и обновленцами? И для меня лично, и для великого множества православных не могла бы иметь решающего значения та или иная форма высшего церковного управления. Патриарха Тихона мы признали только потому, что он свободно был избран законным Собором нашей Русской Церкви. Но когда нам теперь говорят: «Отрекитесь от Тихона и признайте наш Священный Синод», то первый мой важнейший вопрос: «Что же такое этот Синод? Откуда он возник? Кто его составляет? По какому праву он существует в Церкви?» «Только признайте Синод», – говорят обновленцы. Очевидно это «только» имеет действительно громадное значение, и здесь мне придется остановить Ваше внимание на первом моменте возникновения новой церковной власти. Епископ Антонин, протоиерей Калиновский и священник Введенский явились к патриарху Тихону и предупредили его о передаче их наблюдению патриаршей канцелярии, и после того, как патриарх Тихон был действительно арестован, эти люди объявили, что патриарх отрекся от управления, а себя объявили высшим церковным управлением. Новая церковная власть родилась от лжи, ибо патриарх от своей власти не отрекался, а передал ее митрополиту Агафагнелу как своему законному заместителю.

Все это теперь точно известно из послания митрополита Агафангела и из послания самого патриарха Тихона. Но когда эти церковнореформаторы лгали нагло и настойчиво, а митрополит Агафангел в Москву выехать не мог, временное церковное правительство созывает съезд своих сторонников, избирает из их среды Высшее Церковное Управление, и начинается работа по насильственному обновлению Церкви. Судите сами, дорогой друг, можно ли о такой церковной власти сказать, что она существует «Божией милостью» или же что она имеет законные канонические основания? – Конечно, нет. А как из лжи родилось это самозваное Церковное Управление, так и действовать оно могло только путем лжи, клеветы и насилия. Единственным их делом явилась клевета на всех, кто не хотел подчиняться грубому церковному насилию, с которым пошли в жизнь эти люди, было наглое и грубо-ложное обвинение в контрреволюции всех, кто не мог признать христианскими пророками этих новоявленных крикунов. А что было дальше, хорошо всем известно. Кафедры все опустели, и место их законных канонических епископов заняли разные темные люди. Не знаю, известно ли Вам, как скоро перессорились все эти темные люди между собой, эти «вожди» церковного обновления.

Антонин образовал группу «Церковное возрождение», Красницкий – «Живую церковь», Калиновский – группу «Внеобрядовое христианство». Произошло полное смешение языков. Эти люди ни в чем не сходились, кроме одного – ложью и клеветою избить Церковь и всеми силами держаться за власть. Честнее других оказался Калиновский: он сбросил сан, а остальные до сих пор играют комедию церковного обновления. Примирить все эти разногласия в церкви обновленческой, подвести итоги всему обновленческому движению и определить пути дальнейшей жизни суждено было так называемому «II Всероссийскому Собору» 1923 года. Такой действительно собрался в мае 1923 года и как нельзя лучше выразил лицо обновленческого движения. Как историк, хотя и не церковный, я утверждаю, что ничего более жалкого и в то же время грустного, чем этот Собор, в истории Церкви не было на протяжении всех девятнадцати веков. И созыв этого Собора, и состав его членов, и соборная атмосфера, и все соборные определения носили несомненно антиканонический характер, не говоря уже о моральной стороне дела. Теперь обновленцы ставят одним из четырех условий единения с ними признание II Всероссийского Собора и всех его определений. Собор созвало «Высшее Церковное Управление». Если мы признали это определение по существу незаконным, самозваным и самоуполномоченным, то ясно, с какой осторожностью мы должны отнестись к его детищу – «II Всероссийскому Собору».

Действительно, состав этого Собора был предрешен в таком смысле, что мог явиться отражением только взглядов его устроителей, но никак не выражением церковного религиозного сознания православных людей. Так, непременными членами Собора, прежде всего, явились все «живые епископы», все губернские уполномоченные «Живой церкви», московское и харьковское высшие церковные управления в полном составе их членов и, «наконец, 25 человек по выбору и приглашению Церковного Управления». Всего это число предназначенных членов составляло такое солидное большинство всех участников Собора, что если бы даже допустить возможность свободного выбора остальных членов, то и тогда дело по существу не изменилось бы и живоцерковникам было бы обеспечено большинство голосов, но, конечно, о такой свободе выборов речи быть не могло. Терроризированные православные от участия в выборах отказались повсеместно; епархиальные собрания состояли из своих людей, которые сами себя и избирали. Получился удивительно однородный состав членов Собора и возможность единогласных постановлений. Обращаясь к последним, сначала скажу два слова об одном инциденте, который очень ярко характеризует безобразную обстановку обновленческого сборища 1923 года. Некто Петр Блинов, именующий себя митрополитом всей Сибири, привез целую группу подозрительных личностей – сколько помнится, 14 человек, назвавших себя епископами Сибири. Их рукополагал некто бывший епископ Зосима, лишенный сана и публично от него отрекшийся. Даже решительный Антонин (Грановский) растерялся на первых порах и хотел устранить сомнительных владык, но последние показали «митрополиту всея Руси» такой грозный кулак, что «московский Лютер» на другой день рукоположил их, вернее, дорукоположил их в экстренном порядке, возлагая омофор сразу на семерых человек и читая над ними молитву рукоположения собственного сочинения. Один из участников Собора говорил мне в тот же день, когда совершилось это мнимое рукоположение, что судьба обновленческого движения в этот день была решена: или Церковь должна отмежеваться окончательно от этого нечестивого Собора гнусной комедии Антонина, или же Русская Церковь потеряла право считать себя ветвью Церкви Вселенской, свято хранящей апостольское преемство иерархии. Главные деяния Собора следующие: лишение патриарха Тихона сана, разрешение второго и третьего брака духовенству и епископам быть женатыми. Пожалуй, можно еще прибавить введение нового стиля. Этим исчерпывается весь пыл реформистского Собора. Как видите, кругозор Собора очень ограничен. Не только не было никакого религиозного воодушевления, но даже религиозный вопрос вовсе не затрагивался: все ограничилось церковно-административными и церковно-политическими резолюциями.

Итак, прежде всего, лишение патриарха Тихона сана, само собой, как постановление такого собрания, не могло иметь ни для кого авторитетного значения, и даже для самих участников его, когда через год Красницкий обивал пороги квартиры патриарха Тихона, а «Великое предсоборное совещание 1924 года» посылало к патриарху Тихону делегацию за делегацией, предлагая соединение с ними и возглавление их. Но с формальной стороны постановление о лишении сана патриарха Тихона было совершенно незаконным. Правилами Вселенских и Поместных Соборов требуется, чтобы суд над епископами производился в присутствии подсудимого. В случае отказа епископа явиться на Собор после трехкратного приглашения дело слушается в отсутствии обвиняемого. Между тем патриарх Тихон на Соборе не был, и никто его явиться на Собор не приглашал. Никто и к советской власти не обращался за разрешением патриарху Тихону явиться в церковный суд. Поступили просто и решительно: сначала поносили патриарха, затем большинством всех против одного лишили его сана, и наконец через особую делегацию известили его, что он уже не патриарх, а мирянин Василий Белавин. Уже одно такое непонятное пренебрежение в отношении основного церковного закона делает постановление Собора неканоничным. Но и по существу обвинения патриарха и суд над ним носили любопытный характер. Патриарха осудили не за какое-нибудь религиозное преступление, не за отступление от догматов веры и не за нарушение церковных законов, а за политические преступления. Здесь мне приходит на мысль два соображения: 1) что вообще принципиально карать политические ошибки и заблуждения отлучением от Церкви и лишением сана нигде и ни в каких церковных законах не позволено, 2) не требуется этого и гражданскими постановлениями. Здесь мы имеем отрицательный пример усердия не по разуму. Второе мое соображение касается именно этой стороны дела. Когда патриарха Тихона судили в храме Христа Спасителя, в это самое время гражданский суд вел следствие по делу патриарха, после последнему была дарована амнистия, и он восстановлен во всех гражданских правах. Посудите сами, какая явилась удивительная несообразность: мнимо-церковный суд так переусердствовал, что за административное гражданское преступление покарал высшей мерой церковного наказания. Подобной гнусности не было и прежде, и понятно, что вся Россия вместе с патриархом ответила презрительным игнорированием лакейского усердия Собора.

Перехожу теперь к единственной реформе, которую ввели в жизнь Церкви наши бескрылые реформаторы. Два года они потрясали небо и землю своими красивыми речами о церковном обновлении. Якобы ради этого опрокинули все епископские кафедры, а епископам позволили жениться во второй и третий раз. Поистине гора родила мышь. Меня по существу не приводит в ужас то, что у нас на Руси появились десятки женатых архиереев, ни то, что батюшки венчают батюшек. Для меня все это важнее как показание совершенного убожества обновленческого движения. Но, конечно, канонически это более чем незаконно, так как постановления Великого Собора, если и могут быть отменяемы, то, естественно, не иначе, как Всеправославным Собором, и то лишь в виду обстоятельств исключительной важности. Но вовсе непонятно, какие особые обстоятельства могли потребовать в настоящее трудное время для Церкви во главу угла церковного обновления ставить вопрос о браке духовенства, не говоря уже о том, что никто никогда не признает московского сборища законным Московским Собором. Ясно, что пафос реформаторов питался не любовью к Церкви, а совсем другими инстинктами. Подобное надо сказать и о новом стиле.

Ввести его, конечно, можно; но, конечно, и это можно сделать только по соглашению со всеми Православными Церквями и по определенно выраженному народному желанию. Но о народе вообще ни разу не вспомнили обновленцы. Еще в начале обновленческого движения, в период наивысшего подъема церковно-революционного пафоса, странно звучали речи Красницкого, требовавшего указать мирянам их место и не допускать их до церковной работы не иначе, как под строгим контролем священника. И этот завет экс-лидера обновленчества всецело осуществляется в обновленческой церковной практике. Выскажу теперь окончательное суждение по поводу сущности современного нам церковно-обновленческого движения. Как Вы видите, мое убеждение таково, что это движение ничего не принесло нашей Церкви, кроме великого соблазна, ненужного раскола, гибели многих достойных пастырей, клеветнически обвиняемых в контрреволюции, и разгрома тысяч православных общин.

Что такое после этого обновленческая церковь? В ответ на этот вопрос я примыкаю вполне к мнению коммуниста Степанова: как «Живая церковь» прежде, так и обновленческая церковь теперь имели одну цель – разрушить христианство внутри, производить смуту в сознании православного народа, ложью, клеветой губить лучших работников в Церкви, лишать народ права свободного устроения своей церковной жизни и всячески позорить Церковь в глазах внешних в лице развращенных представителей «церковного обновления». Обновленческая церковь – это как бы добровольный подотдел антихристианской пропаганды. В этом ее подлинная сущность и действительно громадное значение. Теперь мне кажется ясно, что означало бы действительно просто признание Священного Синода как наследника, выразителя всего обновленческого движения. Это значило бы примириться с незаконным лишением кафедры достойнейших пастырей Церкви и отдать Церковь в руки озлобленных врагов ее, служащих в своих рясах и ризах делу разрушения Евагнелия в сердцах людей […] и разрушения православных святынь по лицу нашей русской земли. «Только признайте святой Синод», – говорят нам. Да, признайте этих атеистов вождями Церкви, и тогда исполнится предсказание Степанова, через какой-нибудь год вновь поднимется реформатский пафос и из «обновителей» [дойдет] до полного предательства нашей веры и поругания всех наших святынь.

Мой дорогой, любимый, когда я заканчиваю мое письмо к вам, вся Москва уже гудит колоколами, и я уже не думаю о шайке предателей церковных, именуемых обновленцами. Нет, теперь мне не до страха за Церковь. Гул колоколов носит мое сердце не только вверх, к Богу Живому, но и за далекие края нашей родины, где томятся наши братья и отцы по вере. Их болезни и труды величают наши колокола. Теперь и я зову Вас присоединиться вместе со мной к этому ликованию и верить, что через страдания и молитвы восторжествует церковная правда на земле.

[1] Московский городской исторический архив. Ф. 421: Московский ставропигиальный Донской монастырь. Оп. 1. Е.х. 7779. Л. 30–31об. – Примеч. публ.

источник: http://www.pravoslavie.ru/arhiv/32672.htm