Сретение Господне: Ветхий днями – значит Вечный

На всенощном бдении под праздник Сретения Господня после просительной ектении, на литии поется стихира «Ветхий деньми». Ее авторство неизвестно. Как бы в обратной перспективе в прощальную песнь св. Симеона Богоприимца вплетаются символы христианского отпевания, которое возникнет много позже. А волнующий характер этой встречи–прощания, как она описана у Евангелиста Луки, состоит, в частности, и в том, что куда уходит Симеон, куда его отпускают – совершенно неизвестно.
Комментируют священник Феодор ЛЮДОГОВСКИЙ, филолог по образованию, и поэт, переводчик Ольга СЕДАКОВА.
 

Стихира: «Ветхий деньми» на литии
Ветхий деньми,
иже закон древле в Синае дав Моисею,
днесь младенец видится,
и по закону, яко закона Творец,
закон исполняя, во храм приносится,
и старцу дается.
Прием же Сего Симеон праведный,
и обещаний сбытие видев совершаемое,
радостно вопияше:
«Видеша очи мои еже от века таинство сокровенное,
напоследок дней сих явльшееся,
свет разоряя неверных языков омрачение,
и славу дая новоизбранну Израилю.
Темже отпусти раба Твоего
от соуз сея плоти,
к нестареемому и чудному некончаемому животу,
подая мирови велию милость!»

Греческий оригинал:
Ὁ παλαιὸς ἡμερῶν,
ὁ καὶ τὸν νόμον πάλαι ἐν Σινᾷ δοὺς τῷ Μωσεῖ,
σήμερον βρέφος ὁρᾶται,
καὶ κατὰ νόμον, ὡς νόμου Ποιητής,
τὸν νόμον ἐκπληρῶν, ναῷ προσάγεται,
καὶ τῷ Πρεσβύτῃ ἐπιδίδοται.
Δεξάμενος δὲ τοῦτον Συμεὼν ὁ δίκαιος,
καὶ τῶν δεσμῶν τὴν ἔκβασιν ἰδὼν τελεσθεῖσαν,
γηθοσύνως ἐβόα·
Εἶδον οἱ ὀφθαλμοί μου,
τὸ ἀπ' αἰῶνος Μυστήριον ἀποκεκρυμμένον,
ἐπ' ἐσχάτων τούτων ἡμερῶν φανερωθέν,
φῶς διασκεδάζον, τῶν ἀπίστων ἐθνῶν τὴν σκοτόμαιναν,
καὶ δόξαν τοῦ νεολέκτου Ἰσραήλ·
διὸ ἀπόλυσον τὸν δοῦλόν σου,
ἐκ τῶν δεσμῶν τοῦδε τοῦ σαρκίου,
πρὸς τὴν ἀγήρω καὶ θαυμασίαν ἄληκτον ζωήν,
ὁ παρέχων τῷ κόσμῳ τὸ μέγα ἔλεος.

Русский перевод иером. Амвросия (Тимрота):
Древний днями,
давший в древности Закон на Синае Моисею,
ныне видим как Младенец;
и Закон исполняя, как Творец Закона,
по Закону в храм приносится
и старцу вручается.
Приняв же Его на руки, Симеон Праведный,
и исход свой из уз плоти видя совершающимся,
радостно взывал:
«Очи мои увидели таинство,
от века сокровенное,
и в эти последние дни явившееся, –
свет, разгоняющий неверных язычников мрачное безумие
и славу новоизбранного Израиля.
А потому освободи раба Твоего от уз этой плоти
к непреходящей и чудной бесконечной жизни,
даруя миру великую милость!»

Бог – Законодатель и Исполнитель.

Священник Феодор ЛЮДОГОВСКИЙ:
– Стихира «Ветхий деньми…» – первая в группе стихир на литии. Наличие в составе великой вечерни литии (и стихир на ней), а также малой вечерни – это, согласно уставу, отличительная особенность всенощного бдения в сравнении со службами более низкого ранга – полиелейной, славословной и др. Таким образом, всякий раз накануне воскресного дня следовало бы совершать литию. Однако в приходской практике такая особенность богослужения является характерной чертой по преимуществу двунадесятых праздников.

Авторство стихиры «Ветхий деньми…» неизвестно. В славянской Минее она надписана как стихира Анатолия – в точном соответствии с греческим оригиналом. Стихиры с подобным надписанием присутствуют и в Октоихе. Однако, по всей видимости, имя Анатолий здесь нужно понимать в его первоначальном, этимологическом смысле – «восточный»: «Очевидно, – пишет архим. Киприан (Керн), – это анонимные стихиры, названные так потому, что вошли впервые в службу в восточных Иерусалимских уставах».

В рассматриваемой стихире прежде всего обращают на себя внимание два первых слова – Ветхий деньми, т. е. Древний днями – проще говоря, Вечный. Это одно из ветхозаветных наименований Бога – наряду с Яхве, Саваоф, Апфо и др. Выражение взято из книги пророка Даниила (гл. 7): «Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нем было бело, как снег, и волосы главы Его – как чистая волна; престол Его – как пламя огня, колеса Его – пылающий огонь. Огненная река выходила и проходила пред Ним; тысячи тысяч служили Ему и тьмы тем предстояли пред Ним; судьи сели, и раскрылись книги» (Дан 7:9–10). Выражение Ветхий днями в этой главе употреблено трижды – в ст. 9, 13 и 22. За пределами книги Даниила ни древнееврейское слово со значением «древний», присутствующее в этих трех стихах, ни выражение в целом в других библейских книгах не встречается. Однако такое наименование Бога получило свое развитие и осмысление в иконографии – в так называемой Троице новозаветной: седовласый Старец – Бог Отец (именно Он трактуется в этой иконе как Ветхий днями), Сын Человеческий – Христос, и Святой Дух в образе голубя. Правомерность такого изображения Бога Отца не раз подвергалась сомнению: в самом деле, как можно изобразить на иконе Бога, Которого не видел никто никогда (см. Ин 1:18)? Ведь, в отличие от Бога Сына, Бог Отец не воплощался. Тем не менее, иконы и фрески с таким сюжетом весьма популярны и их до сих пор можно увидеть во многих храмах.

В сретенской стихире Древний днями из видения пророка Даниила отождествляется с Богом, давшим закон Израилю через Моисея, и с тем Младенцем, которого ныне принимает в свои объятия праведный Симеон. Бог – законодатель и одновременно исполнитель закона.

Вторую половину стихиры образуют слова, которые неизвестный нам гимнограф влагает в уста старца Симеона – это парафраз песни праведника, известной нам из Евангелия («Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко…» – Лк 2:29–32). Однако стоит обратить внимание на сдвиг смысла: если в оригинальном тексте речь идет об Израиле, богоизбранном народе, то в творении христианского песнописца мы видим ту перспективу, что открывается с Боговоплощением – Христову Церковь, новоизбранный Израиль, в котором вчерашние язычники и уверовавшие иудеи стали, по слову Спасителя (Ин 10:16), единым стадом.

Sub specie poeticae

Ольга СЕДАКОВА:

Перевод

Древний днями
И Закон в древности давший на Синае Моисею
Ныне младенцем видится¹
И по закону, как закона Творец,
Закон исполняя, в Храм приносится
И старцу на руки полагается.
И приняв Его, Симеон праведный,
Своего из уз исхода видя исполнение,
Радостно взывал:
«Видели глаза мои
Таинство, от века сокровенное
И в последние дни явленное,
Свет, нечестивое сокрушающий язычников помрачение,
И славу новоизбранного Израиля.
Отпусти же раба Твоего
Из узилища плоти сей
К нестареющей и чудной нескончаемой жизни,
Даруя миру великую милость!»

Многое из того, что мы говорили в связи со стихирой на стиховне, относится и к этой стихире. Можно добавить еще одну их общую черту: евангельские слова старца Симеона, которые просто констатируют происходящее: «Вот и отпускаешь Ты раба Твоего», здесь превращаются в просьбу: «Отпусти!» Для литургического песнопения к финалу естественен переход в молитву, прошение.

Но эта стихира в поэтическом отношении построена иначе. Стихира на стиховне позволила нам отметить один из самых общих принципов литургических песнопений: игру контрастами, парадоксальное столкновение несовместимого. Автор ее, преп. Андрей Критский, отличается любовью к аллегориям и к немедленному истолкованию этих аллегорий (как мы видим в его «Великом Каноне»). В нашей стихире на стиховне он символически (точнее, аллегорически) истолковывает значение храмовых жертв за первенца – пары горлиц и двух голубиных птенцов.

Автор этой стихиры ничего подобного не делает. Зато здесь мы можем говорить о другой, тоже общей для множества литургических текстов технике – «извитии словес» или «плетении словес», ἡ πλοκή по-гречески. Она состоит в том, что какое-то одно слов многократно повторяется, ставится в разные позиции, наполняется разными смыслами. В первых шести стихах нашей стихиры такое слово – закон. «И по закону, как Закона Творец, закон исполняя…» От этих повторов и перемещений слово, которое опевается, становится одновременно и очень значительным – и выходящим за пределы своего, да и вообще всякого значения. Отсюда, вероятно, уничижительное употребление «плетения словес» – как чего-то пышного и хитроумного, в смысл которого невозможно вникнуть, а может, его и нет. Иногда «извивается», «плетется» не слово, а образ: в нашей стихире это образ старости, древности. «Древний днями» лежит на древних руках Симеона.

Из разных попыток объяснить происхождение этой метафоры, «извитие словес», мне больше нравится предположение о связи такого занятия – сплетания слов между собой – с плетением венка. Поэзия, построенная по принципу ploke, – это как бы изготовление торжественного венка, которым венчают победителя. Происхождение этой техники из позднеантичного торжественного красноречия очевидно. «Извитию словес» в каком-то отношении близка барочная техника «концептов» («concetti») в испанской и итальянской поэзии. И в манере поэтов послесимволистского времени мы неожиданно встречаем свое «извитие словес» (как, например, в стихах О.Мандельштама «Сестры тяжесть и нежность», о гимническом характере которого я уже говорила). Слово теряет свой смысловой контур и, словами Мандельштама, бродит, как Психея возле брошенного тела.

Вероятно, стоит еще отметить сильное переосмысление слов Симеона в последней «строфе» нашей стихиры. «Узы плоти», «темница плоти», стремление освободиться из этих уз - такого рода мысль для библейского языка чужда. Долгожданная кончина праведника никак не связана с античным представлением о побеге из тюрьмы тела. Не связана она и с христианским мотивом перехода к иной, бессмертной, нестареющей, бесконечной жизни. Образы этой жизни особенно сильны в поэзии отпевания и панихиды. Как бы в «обратной перспективе» в прощальную песнь Симеона вплетаются символы христианского отпевания, которое возникнет много позже. А волнующий характер этой встречи-прощания, как она описана у Евангелиста Луки, состоит, в частности, и в том, что куда уходит Симеон, куда его отпускают – совершенно неизвестно.

Примечание:

¹ Мы сохраняем этот и все последующие глаголы ( видится – приносится – полагается) в нехарактерной для русского языка возвратной форме со значением пассивного залога, чтобы передать особый характер этого действия, активный и пассивный одновременно: Он делает так, что с ним делают следующее…
 

Священник Феодор ЛЮДОГОВСКИЙ, Ольга СЕДАКОВА

http://www.nsad.ru/articles/sretenie-gospodne-vethij-dnyami-znachit-vechnyj