Сретение Господне: Парадокс встречи

Кто же с кем встречается в праздник Сретения? Дева Мария и Иосиф со старцем Симеоном, Симеон – с Богом, Старый Завет – с Новым, надежда – с ее оправданием. О парадоксах этих встреч рассказывают сретенские стихиры. Комментируют священник, филолог Федор ЛЮДОГОВСКИЙ и поэт, переводчик Ольга СЕДАКОВА.

Симеон во храме. Рембрандт Харменс ван Рейн, 1669 г.

Стихира «Иже на Херувимех носимый» на стиховне, Слава, и ныне, глас 8, св. Андрея Критского. Поется во время всенощного бдения после литии:
Иже на Херувимех носимый
и певаемый от Серафим,
днесь в Божественное святилище по закону приносим,
на старческих, яко на престоле седит руках
и от Иосифа приемлет дары боголепно,
яко супруг горличищ, нескверную Церковь
и от язык новоизбранныя люди,
голубина же два птенца,
яко Начальник Ветхаго же и Новаго.
Еже к Нему обещания Симеон конец прием,
благословя Деву, Марию Богородицу,
страстей образы, Иже из Нея, провозгласи
и от Него прошаше отпущения, вопия:
«Ныне отпусти мя, Владыко,
якоже прежде возвести ми,
яко видех Тя, Первовечнаго Света
и Спаса Господа христоименитым людем».

Греческий оригинал:
Ὁ τοῖς Χερουβὶμ ἐποχούμενος,
καὶ ὑμνούμενος ὑπὸ τῶν Σεραφίμ,
σήμερον τῷ θείῳ Ἱερῷ κατὰ νόμον προσφερόμενος,
πρεσβυτικαῖς ἐνθρονίζεται ἀγκάλαις,
καὶ ὑπὸ Ἰωσὴφ εἰσδέχεται δῶρα θεοπρεπῶς,
ὡς ζεῦγος τρυγόνων τὴν ἀμίαντον Ἐκκλησίαν,
καὶ τῶν ἐθνῶν τὸν νεόλεκτον λαόν,
περιστερῶν δὲ δύο νεοσσούς,
ὡς ἀρχηγὸς Παλαιᾶς τε καὶ Καινῆς.
Τοῦ πρὸς αὐτὸν χρησμοῦ δὲ Συμεών, τὸ πέρας δεξάμενος,
εὐλογῶν τὴν Παρθένον, Θεοτόκον Μαρίαν,
τὰ τοῦ πάθους σύμβολα τοῦ ἐξ αὐτῆς προηγόρευσε,
καὶ παρ' αὐτοῦ ἐξαιτεῖται τὴν ἀπόλυσιν βοῶν·
Νῦν ἀπολύεις με Δέσποτα,
καθὼς προεπηγγείλω μοι,
ὅτι εἶδόν σε τὸ προαιώνιον φῶς,
καὶ Σωτῆρα Κύριον τοῦ Χριστωνύμου λαοῦ.

Русский перевод (иеромонах Амвросий (Тимрот):
Херувимами носимый
и воспеваемый Серафимами,
в сей день в Божественное Святилище по Закону приносимый,
как на престол садится на старческие руки
и от Иосифа принимает дары, как подобает Богу:
как пару горлиц – Церковь непорочную
и от язычников новоизбранный народ,
двух же голубиных птенцов –
как Основатель Ветхого и Нового Заветов.
Симеон же, исполнение бывшего ему предсказания приняв,
благословляя Деву, Богородицу Марию,
образы страдания от Нее Родившегося предвозвестил,
и просит у Него освобождения, взывая:
«Ныне отпускаешь Ты меня, Владыка,
как прежде мне возвестил:
ибо увидел я Тебя, Предвечный Свет,
Спасителя и Господа Христово имя носящего народа!»

Приносящий и Приносимый.

Священник Феодор ЛЮДОГОВСКИЙ:
– События Сретения, т. е. встречи младенца Иисуса и Его родителей, с одной стороны, и старца Симеона и Анны пророчицы, с другой, известны нам из повествования евангелиста Луки (Лк. 2:22–39). Мария и Иосиф приносят сорокадневного Младенца в Храм, в соответствии с Моисеевым законом. Автор стихиры (в Минее она надписана именем преподобного Андрея Критского) показывает нам парадоксальность ситуации: дары приносятся Богу, восседающему на Херувимах и воспеваемому Серафимами, но эти дары приносятся в связи с Его же рождением по плоти. Заметим, что идея Жертвы получает свое развитие и завершение в жизни, смерти и воскресении Христа: если в начале Ему за Него приносят жертву родители, то три десятка лет спустя Он сам приносит Себя в жертву. Это прекрасно выражено в молитве, читаемой священником на литургии во время пения песни приношения (обычно это Херувимская песнь): «Ты – приносящий и приносимый, и принимающий, и раздаваемый, Христе Боже наш».

По закону (Лев. 12:6 – 8) после рождения ребенка женщина должна была принести в жертву ягненка. Но если семья была бедной, можно было ограничиться двумя горлицами или двумя молодыми голубями. Евангелист цитирует это указание Закона, не упоминая о ягненке и не говоря, как именно поступили Иосиф и Мария (Лк 2:24). В стихире же, как видим, предполагается, что они принесли в жертву и двух горлиц, и двух голубиных птенцов. Думается, этот прием нужен был гимнографу для того, чтобы последовательно провести идею единства, являемого Христом: единства Ветхого и Нового заветов (т. е. Старого и Нового договоров Бога с людьми), единства Церкви, основу которой составили уверовавшие представители избранного народа и обратившиеся ко Христу язычники.

О старце Симеоне евангелист говорит, что тому «было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня», т. е. чаемого всем изральским народом Мессию. Существует распространенное представление о том, что Симеон был одним из переводчиков Ветхого Завета с иврита на греческий; переводя знаменитое место у пророка Исаии о зачатии девой (или молодой женщиной?) сына, который будет назван Эммануилом, что значит «с нами Бог» (Ис. 7:14 и слл.), Симеон задумался над тем, как лучше перевести древнееврейское слово алма: как «дева» или же как «женщина» (что, казалось бы, естественнее). И в этот момент ему явился Ангел и разрешил его сомнения в пользу первого варианта. Такова история, которая традиционно излагается в житии праведного Симеона. Между тем предание это довольно позднее. Как указывает петербургский исследователь Ю. И. Рубан, впервые подобный сюжет появляется в Х веке – девять с лишним столетий спустя после Сретения и через тринадцать с половиной веков после создания Септуагинты, греческой версии Ветхого Завета. При этом знакомые нам черты это предание приобретает еще позднее.

Стихира «Иже на херувимех носимый и певаемый от серафим…», последняя из стихир на стиховне, соседствует с песнопением «Ныне отпущаеши…». В праздник Сретения это песнопение, целиком заимствованное из Евангелия (Лк 2:29–32), становится особенно значимым: если в прочие дни года оно представляет собой метафору (христиане, вновь услышав Благую Весть, готовятся отойти ко сну), то в нынешний день оно звучит именно как песнь праведного Симеона, как один из наиболее значимых текстов праздничного богослужения.

Sub specie poeticae

Ольга СЕДАКОВА:

Перевод
Тот, кого Херувимы носят
И воспевают Серафимы,
В день сей в Храм Божий по закону приносится,
На старческие, как на (царский) престол, восседает руки
И от Иосифа дары принимает, как подобает Богу:
Пару горлиц – непорочную Церковь
И из язычников новоизбранный народ;
Голубиных же пару птенцов -
Как Основатель и Ветхого, и Нового (Заветов).
Обещанного ему Симеон принимая исполнение,
Благословляя Деву, Богородицу Марию,
Страданий образы от Нее Рожденному предвестил
И у Него просит освобождения, взывая:
«Отпусти меня ныне, Владыка,
Как некогда обещал Ты мне,
Ибо увидел я Тебя, Предвечный Свет
И Спасителя народа, имя Христово носящего».

– Литургические песнопения и псалмы (их источник) в самих песнопениях иногда называют «словесными иконами»: «Яко на иконе списа Давид песнь». Сегодняшние праздничные стихиры – как раз такие «словесные иконы», почти зримо встающие перед нами образы того, что происходит или вызывается в памяти. Сравнение песнопения с иконой говорит, кроме прочего, и о том, как его воспринимать»: и самый текст, и его мелодическое изложение. Если в молитве (в узком смысле этого слова) слова прошения должны, словами псалмопевца, восходить «как благовонный дым» вверх, к Тому, кого просят, то слова песнопения еще и созерцаются нами, наподобие писаных на доске или на стене образов. Мы как бы должны дать им посмотреть на нас. Конечно, это разделение на «молитву» и «гимн» условно и грубо, и обычно один и тот же текст включает в себя и прошение, и «образы». Прошение начинает прорастать образами, а песнь (как мы уже говорили, литургическая песнь - по преимуществу песнь хвалы) само собой идет к тому, что (или кого) восхваляет.

У «словесной иконы», в отличие от писаной красками, есть свои возможности: она в силах дать образ невидимого, невещественного, неизобразимого. Иконописец в таком случае может применить только знак, известный и принятый символ этого невещественного.

Первые две строки в обеих наших стихирах – как раз образ невидимого, того, что изограф изобразить не может.

В стихире на стиховне Господь описывается через служение Ему «умных сил»: несущих Его на крыльях шестикрылых Херувимов и немолчно славящих Его огненных Серафимов. Мы не будем подробно останавливаться на этих образах самих по себе (и на других образах из иерархии небесных сил). Это отдельная тема. Нам важно их присутствие в литургической поэзии. Они – Херувимы и Серафимы - часто появляются вместе, как два рода высшей близости к Творцу, высшего служения Ему. С этим связано их упоминание в связи с достоинством Богородицы («Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим»), которое выше этой близости и этих двух служений – но при этом именно с ними оно сравнивается. В «Херувимской песне» люди, совершающие литургию, уподобляются двум этим Силам (хотя имя Херувимов не называется прямо): они несут Бога, как Херувимы, и воспевают Ему «трисвятую песнь», то есть исполняют служение Серафимов. И праведный Симеон в нашей стихире исполняет дело Херувимов и Серафимов: он носит Бога Младенца и поет Ему песнь.

Обе сегодняшние стихиры сложнее и пространнее тех текстов, которые мы комментировали прежде. В них 17 и 18 строк. Они построены подобным образом: их первая часть пересказывает событие, которому посвящен Праздник, вторая – перелагает Песнь Симеона «Ныне отпущаеши» (о ней и ее роли в праздничной службе пишет о.Феодор Людоговский).

Пересказывает – неточное слово. Как мы уже говорили, литургическая поэзия переносит содержание евангельского события в другую область: не рассказа, а хвалы и богословствования. Нынешние праздничные стихиры особенно сосредоточены на богословствовании. Они касаются важнейших догматических тем: богочеловечества Христа, троичности, отношения Ветхого и Нового Заветов, «старого» и «нового» Израиля.

В евангельском повествовании о событии Сретения «невооруженным взглядом» мы этих тем не увидим. Нужно заметить, что ни в первой, ни во второй стихире мы не обнаруживаем следов того позднего предания о праведном Симеоне, о котором рассказывает о.Феодор: о Симеоне как об одном из семидесяти толковников Ветхого Завета и его недоумении в связи с переводом слова «Дева», которое таким образом – Встречей с Пресвятой Богородицей и Млаенцем Христом – окончательно разрешается. Исполнение обещанного, о котором поет Симеон в евангельском повествовании, – исполнение его надежды дожить до спасения Израиля, увидеть Мессию, о котором говорят Пророки и которого он узнает в Младенце. Это встреча библейского пророчества – и его исполнения, встреча упорной надежды праведника – и ее оправдания. Это световое явление, епифания. Симеон подтверждает, что он своими глазами увидел Свет, о котором давно знал и которого ждал все свои долгие годы.

Рождественские праздничные песнопения тоже имеют своим главным мотивом свет. Рождество Христово «возсияло (зажгло) свет мирови». Свет и Слава – близкие представления в библейском и литургическом богословии. «Свет во откровение языком и славу людей Твоих». «Прославиться» - значит «явиться в свете». Рождество также созерцается в песнопениях как явление света и славы, как «сретение»: встреча мира, «всей вселенной» со своим Творцом в образе новорожденного младенца. Мы еще не далеко ушли от этого момента. Господь еще младенец и в первый раз, как мальчик-первенец, приносится в Храм, чтобы «исполнить закон». В сретенских песнопениях мы сталкиваемся с тем же невообразимым разуму чудом Воплощения: явлением Всемогущего – в совершенно беспомощном; Того, Кто древнее всех времен, – в только что увидевшем свет Младенце; Того, Кого не вмещает вселенная, – в крохотном существе; Вседержителя – в том хрупком тельце, которое передают с рук на руки; Того, Кому приносятся все жертвы, – в Том, за кого приносят жертву Богу Его родители, по чину для бедных, и кого Самого приносят в Храм как жертву (о «приносящем и приносимом» см. о.Феодор). Сретенские стихиры, как и рождественские, можно сказать, не сводят глаз с этого соединения несоединимого. Это и есть поэтически выраженное богословие Воплощения, утверждение богочеловеческой природы Христа, «нераздельно и неслиянно».

Но в Сретенской встрече есть еще своя тема. Это уже не встреча Творца со всей Вселенной, как в день Рождества, но встреча Творца Закона – с собственным Законом, с его исполнителями, с пространством Храма, с праведниками Ветхого Завета. В особенности тему закона развивает стихира на литии: «Ветхий деньми». В стихире на стиховне Младенец принимает законные жертвы как Начальник (основоположник) и Ветхого, и Нового Заветов (то есть законных договоров Бога с людьми). И, наконец, это Встреча самого конца жизни (отходная, которую Симеон поет себе) – с ее началом. Благословив начало, праведник уходит из жизни. Для этого благословения он так долго терпел. Знает ли Он, что держит на руках «летящего на херувимах»?

Каким же образом мы можем увидеть здесь и мысль о Троичности? Она не выражена прямо, как в тропаре Крещения («троическое явися поклонение»). Но то, что божественное в Младенце описывается ветхозаветными пророческими образами («Ветхий деньми», Тот, кто дал Закон Моисею на Синае – в стихире на литии, «летящий на Херувимах и воспеваемый Серафимами» в стихире на стиховне), которые в христианскую эпоху обыкновенно относят к Богу Отцу, имплицитно говорит о единстве Отца и Сына. Они разрушают в нашем сознании привычные отдельные «картинки» Отца как седого старца и молодого Сына по правую руку от Него (поздняя иконографическая традиция). «Словесная икона» стихиры показывает неизобразимое единство Лиц и с необыкновенной силой дает почувствовать божественное начало Христа.

Любовь к таким парадоксальным сопоставлениям несоединимого – это одно из самых общих свойств поэтики литургических гимнов. Оно действует в разных масштабах, на разных уровнях, вплоть до словосочетаний типа «Невеста неневестная». Исследователи византийской гимнографии называют этот принцип «первичной диалектикой».

И последняя богословская тема, которой мы коснемся в связи с нашими стихирами, – отношение Израиля, первого избранного народа, язычников и «нового народа», «христоименитого», Церкви. В сретенских песнопениях она важна. Из Песни Симеона прямо взята тема выхода Спасения за пределы избранного народа («свет во откровение языком»). О «новом народе Божием» Симеон еще ничего не сказал. О теме «двух церквей», которые в стихире на стиховне символизируют две голубицы, приносимые в жертву за первенца, можно сказать, что с какого-то момента она уходит от внимания христианской мысли.

В храмовых изображениях первого тысячелетия часто встречается образ двух голубиц, пьющих из одной чаши, или двух оленей, пьющих из одного ключа, который бьет у подножия Креста. Эти образы традиционно интерпретируются как две церкви: «церковь от истоков Израилевых» и «церковь из (бывших) язычников» (прообраз этого изображения - Псалтырь: « Имже образом желает елень на источники водныя, сице желает душа моя к тебe, Боже» (Пс.41,2). «Как лань к источникам водным, так стремится душа моя к Тебе, Боже». Есть истолкование такого представления Церкви из двух составных как соединение «христианской общины из иудеев» и «общины из язычников».

Это толкование приводит о. Феодор Людоговский. Но есть и другое видение – например, в посланиях св. Антония Великого: он видит всех ветхозаветных святых и праведников как «первую Церковь», заложенную «отцом всех верующих» Авраамом. Что имеет в виду под «нескверной Церковью» автор нашей стихиры, мы, вероятно, не можем знать. Тема «двух Церквей» отступила в течение христианских веков, изображения такого рода исчезли. Но мысль о судьбе своего народа и о том, что его спасение станет уделом язычников, – центральная мысль темы старца Симеона. Он пророчествует о драматическом продолжении Спасения: «на падение и на восстание многих». Этой темы обе наши стихиры не касаются.

Сюжет Сретения стал благодарнейшей темой для иконописцев, живописцев, поэтов. Рембрандт обращался к этой теме 17 раз! Последнее его полотно, «Песнь Симеона» (1666 – 1669) – одна из самых глубоких мыслей человечества об этом событии. Из глаз его Младенца на дряхлого Симеона явно глядит «Ветхий деньми». Как осмысление Рембрандта (или же поэтическое осмысление Т.С. Элиота в его «Песни Симеона», И.Бродского в его «Сретении») соотносится с литургическим, я оставляю на размышление читателя.
 

Священник Феодор ЛЮДОГОВСКИЙ, Ольга СЕДАКОВА

http://www.nsad.ru/articles/sretenie-gospodne-paradoks-vstrechi