ПРЕПОДОБНЫЙ ВАРСОНОФИЙ И ОПТИНСКАЯ СМУТА

В 1910-1912 годах в Оптиной пустыни произошли события, названные позднее оптинской смутой. Последствиями смуты были перевод из обители прп. Варсонофия, старца Оптинского в Голутвин монастырь, удаление писателя С.А.Нилуса, проживавшего при монастыре и некоторые другие события, надолго оставившие след в истории монастыря. 

Старчество всегда подвергалось гонениям. Гнали первого из оптинских старцев прп. Льва, обвиняли его в ереси, масонстве, запрещали принимать народ, переводили из скита в монастырь, из кельи в келью. Гнали и прп. Амвросия. Когда тяжело больному старцу сообщили о переводе, он спокойно ответил: «Я могу перейти с постели на диван, но не далее»[1]. Преподобного Амвросия почитала вся Россия, а в монастыре были такие, кто даже его имя слышать не хотел. Воистину несть пророк без чести, разве только во отечествии своем (Мф. 13, 57; Мк. 6, 4).

Возникновение смуты, по версии известного исследователя монашества, историка Оптиной пустыни И.М. Концевича, берет начало с далеких времен, с момента кончины прп. Амвросия, после которого в обители оказалось два старца преподобный Иосиф (Литовкин) и преподобный Анатолий (Зерцалов). Зачинщиками были духовные дети преподобного Иосифа, которые опасались за судьбу своего аввы.  Тихий, смиренный, скромный отец Иосиф казался своим защитникам неспособным сам себя отстаивать, но вероятнее всего, они беспокоились о воплощении своих честолюбивых намерений и планов.

После смерти преподобного Анатолия, возможным претендентом на место скитоначальника и духовника братии оказался его духовный сын, преподобный Варсонофий. Уже тогда заговорщики почувствовали в нем незаурядную личность, видели возможного конкурента и повернули против него свое оружие.

В результате их стараний, по свидетельству самого старца, его отправили на фронт на русско-японскую войну в качестве священника при лазарете. Как довелось слышать Концевичу, в скиту опасались этого умного, образованного и способного быть властным, человека. Преподобный, слабый и больной, и не надеялся вернуться с войны. Радовались и интриганы: «Нет уж,– говорили,– теперь не вернется»[2]. Предполагалось, что война затянется лет на 15, но она скоро закончилась, и старец, прожив в Маньчжурии около двух лет, возвратился невредимым и даже получил около десяти церковных и правительственных наград.

Святые врата Предтеченского скита 1887 г.

В скиту, тем временем, пользуясь добротой, мягкостью и болезненным состоянием прп. Иосифа, некоторые люди делали злоупотребления, и на скиту оказались долги. В 1907 году в кассе осталось только 46 рублей. От Св. Синода была прислана ревизия, прп. Иосиф подал на покой, а на место скитоначальника и духовника братии в 1907 году был назначен прп. Варсонофий, возведенный в сан игумена. И вновь в обители оказалось два старца.

Отец Варсонофий, поступивший в монастырь после кончины старца Амвросия, в отличие от прп. Иосифа, казался некоторым человеком пришлым, чужим. Опять возникло недовольство. «Между тем новый скитоначальник твердой и властной рукой восстановил порядок в скиту,– пишет Концевич,– он внес в его казну 60 тысяч рублей личного своего капитала, уплатил долги, ремонтировал скит, обновил ризницу, устроил библиотеку. Твердым своим прямолинейным характером, не допускавшим ни малейшей уступки духу времени, он со строгостью умел соединить и нежно-любовное отношение к скитской братии… Он не стеснялся и смирять, когда это требовалось… До сих пор дело ограничивалось только натянутыми отношениями между Варсонофиевскими и Иосифовскими учениками и ученицами. У коренных же оптинцев все же царил дух смирения, да и влияние оптинских духовников отцов Анатолия (Потапова), Феодосия и Нектария (Тихонова), употреблявших все силы для поддержания мира, делало свое дело. Например, когда отец Варсонофий опасно заболел и послал к отцу Иосифу просить благословения на принятие схимы, в этот момент в келии отца Иосифа оказался его духовник отец Нектарий, который и настоял на том, чтобы это благословение было дано... Между тем подземная работа врага рода человеческого не ослабевала»[3].

Концевич пишет, что новыми монахами, небольшой горсточкой братии, пришлыми из упадочного предреволюционного мира, подготавливался бунт, вещь доселе не слыханная в Оптиной пустыни. Им дела не было до старчества, главное нужно было упрочить свое положение в обители, занять начальственные должности[4]. 28 марта 1910 года в оптинской летописи сказано: «Четверо из старших братий оптинских: иеромонахи Моисей и Иезекииль, иеродиакон Георгий и монах Михей позволили себе сделать донос Преосвященному Калужскому на честнейшего настоятеля оптинского архимандрита Ксенофонта, обвиняя его пред владыкою в нанесении ущерба обители нерасчетливым ведением монастырского хозяйства… В монастыре, после ранней литургии, отцом настоятелем со всеми иеромонахами была… отслужена панихида по почившим старцам, а после поздней – служился молебен о ниспослании мира братии обители»[5]. Концевич и Нилус указывают и пятого участника смуты – монаха Патрикия (Ревякина), в некоторых документах встречается имя еще одного жалобщика – монаха Савватия (Казакова). Епископ распорядился, чтобы вопрос решила Калужская Духовная консистория. Оттуда прошение было препровождено настоятелю монастыря для объяснения[6].

Нашлись и недовольные миряне. Некий Кавелин Евгений Александрович пожаловался в консисторию в нецелевом использовании денег пожертвованных им на поминовение своей тетки[7]. Другой дворянин Козельского уезда Борис Александрович Ялозо еще в 1903 году внес деньги на поминовение родных, но поминовения не услышал и о чем решил жаловаться лишь семь лет спустя, в июле 1910 года[8]. Бунтовщики также получили поддержку в прессе. Газета «Речь» сделала публикацию о неправильном водозаборе, якобы в результате которого некоторые местные жители страдали от нехватки воды[9], несмотря на то, что этот вопрос еще в 1907 году был решен в судебном порядке в пользу монастыря[10].

Основной упор в жалобах монахов был сделан на неправильное лесопользование, постройку и эксплуатацию храмов обители, присвоение денег поданных на поминовение. Первая жалоба, после объяснения настоятеля Оптиной пустыни архимандрита Ксенофонта (Клюкина), была оставлена без последствий. Но те же иноки немного позднее обратились в Св. Синод и просили о назначении синодальной комиссии для обследования хозяйства Оптиной пустыни[11]. Кроме того, в Синод поступило ходатайство от козельского предводителя дворянства Домогацкого и уполномоченного от группы дворян Боборыкина с просьбой назначить ревизию в обитель.

Синод, 26 августа и 11 сентября 1910 года, рассмотрев жалобы, дал поручение Преосвященному Калужскому Вениамину (Муратовскому) исследовать вопрос и доставить в Синод сведения и заключение[12]. Постановлением епархиального начальства от 13 сентября 1910 года была назначена следственная комиссия под председательством священника козельского собора Сергия Протопопова. Комиссией были исследованы храмы обители, приходно-расходные книги, духовные завещания, были опрошены должностные лица. Выяснилось, что строительство, эксплуатация и ремонт храмов проводились без нарушений, поминальные деньгиначальством не присваивались[13]. Обнаружилось, что один из светских жалобщиков, журналист – Николай Михайлович Боборыкин, бывший московский нотариус, сам ранее неоднократно находился под уголовным преследованием по делам о присвоении вверенных ему денег и другим должностным преступлениям, что подтверждается архивными документами[14]. Боборыкин также пользовался услугами одного из жалобщиков – иеродиакона Георгия, для получения взаймы монастырских денег, которые не возвратил. Он же являлся редактором всех заявлений и прошений, поданных от лица четырех монашествующих Оптиной пустыни. Все прошения монахов и жалоба Кавелина были напечатаны на одной и той же пишущей машинке[15].

Ревизией были обнаружены лишь ряд недочетов в ведении настоятелем и старшей братией приходно-расходных книг, также ошибка была в том, что Кавелину, Ялозо и Домогацкому не выдали квитанций[16]. Консистория нашла, что утверждения о бесхозяйственности и убыточности ведения монастырского лесного хозяйства не подтвердились[17]. В летописи указано, что еще 5 октября 1910 года в скиту была для досмотра нового скитского храма комиссия из нескольких иереев, назначенного от Св. Синода по поводу доноса[18].

Но смута набирала ход. Подключилась пресса. В газете «Земщина» в июне 1910 года была опубликована заметка некоего Н. Дмитриева под названием «Оптинская история», в которой он пишет, что иеромонах Оптиной пустыни Моисей (Чеботарев), (один из жалобщиков), вскоре после поданного им доноса, назначен на должность настоятеля Дионисиево-Глушицкого монастыря Вологодской епархии. Журналист сетует, что «такого почтенного и заслуженного инока», одного из тех, кто указал на якобы беспорядочное ведение монастырского хозяйства, переводят в другую епархию накануне ревизии[19]. Жалобщики утверждали еще и то, что они терпят притеснения от скитоначальника и духовника братии старца Варсонофия[20].

Но Калужским епархиальным начальством жалобы были оставлены практически без последствий, были сделаны лишь замечания настоятелю и старшей братии, не отразившиеся, впрочем, в послужных списках. Отец Ксенофонт был снят с должности благочинного монастырей Калужской епархии. А главные жалобщики, иеромонах Моисей и иеродиакон Георгий, «за несправедливое обвинение ими своего настоятеля в преступном ведении лесного хозяйства»[21], для своего исправления и водворения мира в обители были переведены в другие монастыри. Иеромонах Моисей, как уже было сказано, перемещен в Вологодскую епархию, а иеродиакон Георгий по распоряжению Св. Синода в 1911 году был переведен Мещовский Георгиевский монастырь.

Немало шума натворила и некая крестьянка Дарья Финяева, написавшая свою жалобу калужскому епископу Александру (Головину) на монастырское начальство, запретившее ей посещение богослужений, в чем она видела происки, проживавшего вблизи монастыря С.А. Нилуса. Финяева решила пожаловаться на писателя, обвинив его в том, что он якобы живет в монастыре на соблазн всем с двумя женами. Настоятель архимандрит Ксенофонт объяснил, что прошение крестьянки Финяевой «есть ни что иное, как пасквиль на семейство известного православного писателя г. Нилуса, живущего со своим семейством не в пустыни, а на даче… Сам господин Нилус,– пишет настоятель,– человек преклонных лет, известный строго-нравственный писатель по духу и по жизни, состоит сотрудником Преосвященного Никона по редакции Троицких изданий; супруга г. Нилуса, бывшая фрейлина высочайшего двора и начальница женского института Елена Александровна (урожденная Озерова)… Жизнь этого семейства вблизи пустыни заключается в делах благотворительности бедным. По роду сочинений своих г. Нилус получил благословение оптинских старцев, покойного отца Иоанна [Кронштадского] и игумена Варсонофия… Просительница Финяева обладает необузданным характером, приносящим ей немало неприятностей. Состоявшимся 1 сентября 1910 года приговором члена окружного суда по Козельскому уезду, Финяева была подвергнута аресту на 10 дней за [грубое и нецензурное. – и.П.] оскорбление на словах богомолицы Полевой в соборном храме пустыни, а в текущем [1911 году] был составлен урядником протокол по заявлению приехавшей в пустынь госпожи, которую Финяева в приемной комнате скитоначальника игумена Варсонофия объявила женщиной разврата»[22]. По мнению настоятеля, жалоба Финяевой была продолжением возникших в 1910 году доносов на администрацию монастыря. Жалоба Финяевой, как необоснованная, была оставлена епархиальным начальством без последствий[23].

9 мая 1911 года скончался старец Иосиф, но брожение продолжалось. Скит до тех пор оставался в стороне от конфликта. Когда настоятель отец Ксенофонт обратился за помощью к скитоначальнику и духовнику братства, игумену Варсонофию, тот, как пишет Концевич, сразу усмирил бунт, умиротворил братию и настоял на удалении из обители зачинщиков бунта.

Взрыв произвела некая Мария Михайловна Булгак, рожденная Бартенева, крайне-правая политическая деятельница. Поначалу эта особа обожала старца Варсонофия и даже обещала завещать скиту свой капитал в сто тысяч рублей, но на этом основании она решила, что ей дозволено там распоряжаться. «Произошел конфликт и Мария Михайловна возненавидела отца Варсонофия. Желая отомстить отцу Варсонофию, Булгак явилась в политический петербургский салон графини Игнатьевой, где можно было встретить епископов – членов Синода, и выложила там весь багаж, привезенный из Оптиной клевет и сплетен. Проверять слухи поехала в Оптину сама графиня Игнатьева»[24]. Впоследствии Булгак оставила свой капитал не скиту, а на содержание и пропитание двух своих собак, о чем как о курьезе было написано в газете «Новое Время».

Старец вспоминал: «Были у меня… две дамы из интеллигентного круга  и пронесли имя мое яко зло (Ср.: Лк. 6,22), за что, спросите? Нашли у меня в моленной слишком роскошно для Оптиной, а главное, не понравилась им большая картина Ангела, утешающего скорбную душу»[25].  Игнатьева потом рассказывала, что у старца на картине изображена женщина, хотя ей возражали, что это святая, но она считала, что все равно – не годится. Также ей не понравилось, что во время проповеди иеромонах произнес два раза слово «женщина». «”Затем и сам Старец одет вполне прилично, я представляла его совсем другим”. Оказывается она хотела видеть Старца во вретище, с всклокоченными волосами и разочаровалась. Но все наши старцы,– говорил преподобный Варсонофий,– одевались вполне прилично и не ходили в изорванных рясах. Например, батюшка отец Амвросий был великий старец, совершал предивные чудеса, мог даже мертвых воскрешать, но одевался вполне прилично… Ведь не одежда спасает, а чистота души»[26].

Во время визита Игнатьевой по просьбе отца Варсонофия присутствовала старушка М.Н. Максимович, жена варшавского генерал-губернатора. Вернувшись в Петербург графиня доложила членам Синода, посещавшим ее салон, что в келье скитоначальника стояли цветы и чай разливала дама[27].

Кроме этого, недовольство некоторых могло вызывать негативное отношение отца Варсонофия к так называемому Мите Козельскому, которого одно время в Петербурге почитали как настоящего юродивого, он был известен и при дворе. Косноязычный Митя тоже пожаловался на порядки в Оптиной в письме к императору. Стиль письма поразительно напоминает жалобы под редакцией Боборыкина. Впоследствии Митя потерял свои позиции при дворе, вступив в единоборство с Распутиным[28].

В результате всех этих жалоб и слухов, Святейший Синод поручил провести ревизию в Оптиной епископу Кишиневскому Серафиму (Чичагову). Епископ был одним из завсегдатаев салона графини С.С. Игнатьевой[29]. Концевич пишет: «Он прибыл в Оптину под первое января 1911 года и после всенощного бдения выступил для произнесения проповеди. Он начал с того, что монахи бывают послушными и непослушными. Все ожидали, что речь коснется удаленных за бунтарство монахов, их своеволия и непокорности. Но каково было общее изумление, когда он начал громить и поносить отцов настоятеля и скитоначальника, двух старцев, склонивших перед ним свои убеленные головы и поддерживающих его под руки. “Какой ты старец?”,– крикнул епископ на отца Варсонофия. Смиренный игумен ответил кротко: “Я не самовольно старчествую, Владыко, меня Синод назначил”. Народ, свидетель этого, покидал собор возмущенный и взволнованный»[30]. В течение года Св. Синод не принимал никакого решения.

В «Биржевых Ведомостях» (№12766) 2 февраля 1912 года было опубликовано заседание Св. Синода по результатам поездки епископа Серафима. Газета пишет, что ранее уже поступали жалобы в Синод нескольких монахов на якобы злоупотребления в Оптиной пустыни, но Синод оставил жалобы без последствий. Теперь же епископ Серафим доложил, что, по его мнению, хозяйство в монастыре ведется безалаберно, особенно операции с лесом. Рубка, по заключению Преосвященного, ведется крайне беспорядочно.

Это кажется немного странным, учитывая, что в монастыре специалистами не раз с начала века проводились ревизии, не нашедших никаких нарушений. Вообще, изучение документов Св. Синода в Российском государственном историческом архиве, доказывает, что ошибки при ведении лесного хозяйства были очень распространены, учитывая то, что в то время практически все монастыри и приходы использовали дровяное отопление. Об этом свидетельствуют сотни дел в фондах архива. В той же дореволюционной Оптиной в год расходовалось на отопление и другие хозяйственные нужды не менее тысячи кубометров дров.

Епископ Серафим назвал настоятеля обители слабовольным человеком, который не в состоянии уследить за всем громадным монастырским хозяйством. На основании доклада епископа Кишиневского Серафима 6 февраля 1912 года Синод издал указ, в котором,  предписывалось: «Объявить игумену Варсонофию, управляющему скитом Оптиной пустыни, что он назначен Св. Синодом настоятелем Коломенского Старо-голутвинского монастыря Московской епархии с возведением в сан архимандрита»[31]. Также было приказано избрать нового казначея, уволить заведующих монастырской канцелярией и двумя лесными дачами обители, прекратить вырубку леса до составления новых планов, а иеродиакона Георгия, ранее переведенного в Мещовский монастырь, переместить обратно в Оптину пустынь. Последним пунктом указа был запрет на проживание в монастырских гостиницах богомольцам более десяти дней. Этот пункт в первую очередь бил по писателю С.А. Нилусу, который был вынужден 14 мая 1912 года, после нескольких лет жизни в оптинском раю, вместе с замечательными старцами, покинуть навсегда милую его сердцу обитель[32]. Исключение не сделали и для тихой старушки М.Н. Максимович, несмотря на ходатайство настоятеля. Концевич пишет, что поднимался вопрос даже о закрытии скита и прекращении в Оптиной пустыни старчества[33].

Игумен Варсонофий написал прошение в Консисторию об увольнении его от должности Коломенского монастыря, желая остаться в скиту хотя бы в качестве простого монаха, но это уже было не в компетенции епархиальных властей. Настоятель и вся старшая братия подали прошение епископу Калужскому Александру с просьбой как то посодействовать, оставить старца Варсонофия в обители. Братия писали: «Игумен Варсонофий в настоящее время самый нужный инок для скита и пустыни. С кончиной приснопамятного отца протоиерея Иоанна Кронштадского и старца отца Варнавы [Гефсиманского. – и.П.] в последние годы заметно стал увеличиваться прилив в Оптину богомольцев и преимущественно интеллигентных, образованных, с разных концов России: дам высшего общества, студентов высших учебных заведений, учительниц, образованных людей обоего пола, жаждущих духовных разъяснений на волнующие их чувства и сомнения и врачевания их. И отец игумен Варсонофий удовлетворял эту потребность… По благословению иеромонаха Амвросия он поступил в скит Оптиной пустыни… В 1906 году, по возвращении с войны, его вызывал Его Высокопреосвященство митрополит Антоний [Вадковский. – и.П.] для высшего назначения, но ввиду желания братства Оптиной пустыни и скита, чтобы он не оставлял обитель по надобности в нем… он остался в пустыни и назначен начальником скита. Отсюда начинается более обширная духовная деятельность отца Варсонофия; он не только ежедневно постоянно устно ведет старческое окормление стекающихся как простых, так и образованных лиц, но продолжает затем общение с ними и руководство посредством переписки, достигающей нескольких тысяч (не менее 4000) писем в год. Оптина находится в самом центре России, для старчествования в ней нужны такие иноки, как отец Варсонофий, заменить которого в настоящее время некем.

Приняв все вышеизложенное во внимание, старшая братия пустыни и скита постановила: выразить отцу Варсонофию братскую любовь и ходатайствовать пред высшим начальством об оставлении его в скиту для духовного окормления и руководства притекающих богомольцев и братским духовником»[34]. Следуют подписи 28 старших братий. Но прошение было тщетным. Посоветовавшись с Преосвященным Финляндским Сергием (Страгородским) и епископом Трифоном (Туркестановым), игумен Варсонофий покорился и принял назначение. 26 марта 1912 года в скиту была отслужена Божественная литургия, возглавляемая архимандритом Ксенофонтом, сослужили ему старцы Варсонофий и Нектарий[35]. В день отъезда батюшка попрощался с братией. «Прощание было трогательное,– пишет Концевич,– почти всем он кланялся в ноги… Много было слез»[36]. Духовник старца игумен Феодосий (Поморцев) был поражен его смирением. На вокзал отец Варсонофий отправился с одним маленьким ручным саквояжем.

Журналист Боборыкин не успокоился. В своей статье он защищал своих друзей иеромонаха Моисея и иеродиакона Георгия, повторял обвинения против монастырского начальства, писал в Синод в конце 1912 года уже после окончания ревизии[37]. Официально дело о смуте было закрыто лишь в 1919 году в канцелярии патриарха Тихона[38].

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод: поскольку никто из монастырского начальства формально наказан не был, следовательно ­серьезных ошибок в ведении хозяйства не оказалось, что цель смуты – лишь честолюбивые намерения жалобщиков, зависть к положению и дарованиям старца, неприязнь к сложившимся монастырским порядкам, самому институту старчества с его строгой покаянной дисциплиной и препятствием к своеволию. Кроме того, вероятна месть определенных столичных кругов к писателю С.А. Нилусу, трудившегося под покровительством оптинских старцев и опубликовавшего свои резонансные сочинения «Близ есть при дверех» и «Протоколы сионских мудрецов». Другими мотивами объяснить совершенно нелогичный, не относящийся к ведению монастырского хозяйства, запрет на проживание мирян при монастыре не более 10 дней трудно. Эту версию подтверждают слова Елены Концевич, которая пишет, что именно за поддержку С.А. Нилуса пострадал старец Варсонофий[39].

Преподобный Варсонофий прожил ровно год со времени назначения настоятелем Голутвина монастыря. Он скончался 14 апреля 1913 года и был погребен в Оптиной пустыни. Настоятель архимандрит Ксенофонт пережил своего сподвижника на год и умер после тяжелой болезни 30 августа 1914 года.

Иеромонах Моисей (Чеботарев), один из жалобщиков, ушел «по болезни» с настоятельства в Дионисиево-Глушицком монастыре. В 1913 году был определен духовником ставленников и монастырской братии Симбирского архиерейского дома, надолго там не задержался, в 1914 году перемещен в Сызранский Вознесенский монастырь, в 1915 году перемещен в Жадовскую пустынь и в конце 1915 года перешел в Екатеринскую пустынь в Подмосковье[40]. Он пережил революцию, перебрался в Воронежскую губернию и был расстрелян в Липецке 24 января 1938 года за свою сословную принадлежность[41]. Иеродиакон Георгий, другой жалобщик, в 1914 году вновь был переведен в Мещовский монастырь, где вскоре был назначен настоятелем. После 1917 года он сменил фамилию на Лавров, в 1920-х годах находился в Даниловом монастыре, скончался 4 июля 1932 года в Нижнем Новгороде после ссылки. Иеромонах Иезекииль (Степанов) скончался 13 марта 1920 года, схимонах Михей (Матвеев) – 26 октября 1922 года, схимонах Патрикий (Ревякин) – 13 января 1924 года, отец Савватий – 12 ноября 1919 года[42].               

Иеродиакон Платон (Рожков),
насельник Введенского ставропигиального 
монастыря Оптина пустынь

Использованная литература.  

1.      Концевич И.М. Оптина Пустынь и ее время. Holy Trinity Monastery, Jordanville, N.Y., 1970.

2.      Преподобный Варсонофий, старец Оптинский. Беседы. Введенский ставропигиальный мужской монастырь Оптина пустынь, 2005.

3.      Дневник послушника Николая Беляева (Преподобного оптинского старца Никона). Введенский ставропигиальный мужской монастырь Оптина пустынь, 2004.

4.      Монахиня Мария (Добромыслова). Жизнеописание иеромонаха Никона. Издание Введенской Оптиной пустыни, 1996.

5.      Нилус С.А. На берегу Божией реки. М., СПб., 1999. Т.1.

6.      Неизвестный Нилус. Православный паломник. М., 1995.

7.      Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. М., 1993.  

[1] Преподобный Варсонофий Оптинский. Беседы. Введенский ставропигиальный мужской монастырь Оптина пустынь,. 2005. С.225.

[2] Там же. С. 232.

[3] Концевич И.М. Оптина Пустынь и ее время. Holy Trinity Monastery, Jordanville, N.Y., 1970. С.386, 387.

[4] Там же. С.387.

[5] Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф.214. №367. Лл.178об, 179.

[6] Государственный архив Калужской области. Ф.33. Оп.2. Д.1816. Л.930.

[7] ГАКО. Ф.33. Оп.2. Ед.хр.1817. Л.163.

[8] Там же. Ед.хр.1890. Л.168.

[9] Речь, 8 мая 1910 г. №134. Русская жизнь. Монахи отняли воду. Из г. Козельска Калужской губ.

[10] ОР РГБ. Ф.213. К.29. Ед.хр.8. Лл.8-10.

[11] ГАКО. Ф.33. Оп.2. Ед.хр.1890. Л.172об.

[12] Там же. Л.113, 123.

[13] Там же.Ед.хр.1818. Лл.111, 112, 112об., 328.

[14] Центральный исторический архив Москвы. Ф.142. Оп.27. Д.181. Лл.167, 173

[15] ГАКО. Ф.33. Оп.2. Ед.хр.1890. Лл.177, 177об.

[16] Там же. Л.Лл.182об.- 184.

[17] Там же. Л.917.

[18] ОР РГБ. Ф.214. №367. Лл.185, 185об.

[19] Земщина. №358, июнь 1910 г.

[20] ГАКО. Ф.33. Оп.2. Ед.хр. 1818. Л.99об.

[21] Там же. Ед.хр.1889. Лл. 619-621.

[22] Там же. Л.39.

[23] Там же. Л.39об.

[24] Концевич И.М. Указ. соч. С. 388.

[25] Преподобный Варсонофий Оптинский. Указ. соч. С.239.

[26] Там же. С.194.

[27] Концевич И.М. Указ. соч. С.389.

[28] Митрополит Антоний [Храповицкий] и его время 1863-1936. Братство во имя святого князя Александра Невского, 2004. Книга 3. Сс.22-24.

[29] Стогов Д.И. Правомонархические салоны Петербурга-Петрограда в системе власти самодержавной России конца XIX—начала XX века : дис. ... канд. ист. наук. СПб., 2005.

[30] Концевич И.М. Указ. соч. С. 389.

[31] ГАКО. Ф.33. Оп.2. Ед.хр.1927. Л.365об.

[32] ОР РГБ. Ф.214. №367. Л.212об.

[33] Концевич И.М. Указ. соч. С. 390.

[34] Там же. Ф.213. К.61. Ед.хр.25. Лл.79, 79об.

[35] Там же. Ф.214. №367. Л.211.

[36] Концевич И.М. Указ. соч. С.391.

[37] Российский государственный исторический архив. Ф.787. Оп.96. 1911 г. Д.242.

[38] РГИА. Ф.831. Оп.1. Д.1. Ч.3. Лл.72-74.

[39] Andreevsky-Kontsevich correspondence, Ivan Andreevsky Papers, Box 1, 16. Holy Trinity Seminary Archives, Jordanville, NY.

[40] ЦИАМ. Ф.1371. Оп.1. Д.55. Лл.4об.-6.

[41] Государственный архив Липецкой области. Ф.Р-2210. Д.21977.

[42] Архив Оптиной пустыни. Фонд новомучеников и исповедников. Синодики.

http://www.optina.ru/pub/p48/